Ваше благородие
Шрифт:
Оставалось одно: подкараулить белую эскадру на выходе из их “зоны безопасности” — а куда они денутся, выйдут! — и нанести массированный удар. Всем, что есть: и ракетами морской авиации, и ракетами БО “Редут”, которые адмирал уже отдал приказ перебросить из-под Николаева и Скадовска к Геническу. При наличии загоризонтного целеуказателя эти ракеты прекрасно доставали крымские корабли! И вот когда настоящий, ракетный флот Крыма будет потоплен, суда Краснознаменного Черноморского Флота расстреляют из пушек все то пловучее барахло, которое крымцы приспособили под десант.
Адмирал неохотно признавал, что в его плане есть два слабых места. Первым слабым местом было
Адмирал предусмотрел этот ход. По его расчетам, один белогвардейский корабль, дав залп из всех пусковых установок, топил — это в лучшем случае — один эсминец. Эсминцев у адмирала восемь, а у белых — всего три корабля, свособных потопить эсминец. Второе: есть ракетные катера, которыми можно огрызнуться уже сейчас: правда, дальность поражения у этих ракет меньше, так что катерами придется рискнуть, а скорее всего — пожертвовать: сделав залп, они будут уничтожены раньше, чем успеют отвалить. И третье: наводя свои ракеты, беляки неминуемо подставятся под Х22Р с самолетов Ту-22. Которые, по расчетам адмирала, уже закончили заправляться и подвешивать вооружение, снова в воздухе и вот-вот выйдут на дистанцию атаки…
— Ракетный залп, товарищ адмирал… — тихо сказал один из диспетчеров.
Как и следовало ожидать… Адмирал с каменным лицом выслушал доклад о повреждениях разной степени, полученных шестью кораблями, и отдал приказ ракетным катерам атаковать противника.
Советский Союз, кроме всех прочих тактических приемов, мог применить еще один: задавить супостата массой. Ничтоже сумняшеся адмирал решил применить и его.
Адмирал ошибся, и очень быстро понял, где.
Крымские самолеты!
Да, он вызвал на помощь истребители. Но на этот раз крымцы применили ту тактику, которую с успехом применяли красные против их флота: ударили “гарпунами” из зоны прикрытия своей ПВО.
Чтобы не утомлять читателя описанием военных действий, скажем: да, адмиралу удалось утопить, уничтожить, рассеять крымский десант, идущий в Керчь. Ему удалось нанести крохотной эскадре Берингера серьезные повреждения. Но это вышло далеко не так просто, как он планировал поначалу…
В пять утра корабли Черноморского Флота, вернувшиеся в порты Одессы и Николаева, встали на якорь. Адмирал с приблизительным списком потерь и повреждений поехал в штаб Крымского Фронта — докладываться Маршалу.
Он знал, что, несмотря на успех операции, вряд ли его похвалят. Да, крымский десант сорвали, но цена, уплаченная за это, могла быть и поменьше. Восемнадцать катеров потоплено, двадцать шесть так повреждено, что осталось только снять команду и бросить их болтаться в Чонгаре как дерьмо в проруби, тяжело повреждены пять эсминцев, у “Головко” в борту дыра.
Впрочем, грустно и немного злорадно усмехнулся Адмирал, Маршал сам же кричал, что мы за ценой не постоим…
Едва Адмирал вошел в штаб и открыл рот, чтобы поприветствовать командира, как раздался сигнал “Воздух!”.
“Утром, что-то около половины пятого, нас обнаружил ТУ-22Р, патрулирующий побережье. Корабль ПВО сбил его “Кудесником”
Узнать, передал он информацию о нас или не успел, мы могли только эмпирически: по тому, врежут по нам или нет. Ракеты нас, скорее всего, не взяли бы, но достаточно пакости могли сделать и бомбы, и корабельная артиллерия. Для серьезного корабля мы не были противниками.
Но авиация сыграла свою партию: по Одесскому и Николаевскому военным портам
нанесли мощный удар “Гарпунами”. В Одессе начался пожар, в Николаеве стремительно тонул многострадальный “Дзержинский”, его всеми силами старались, пока он еще на плаву, отбуксировать в сторону от основного фарватера, который он запросто мог перекрыть. Всем было чем заняться, всем было не до нас.Не искушая судьбу, мы начали высадку.”
Арт Верещагин
“The Trigger: a Battle for Island of Crimea”
Одесса, 9 мая, 0545
— Белый флаг, сэр… — доложил Гусаров.
— Ага, — Верещагин опустил бинокль: в конце улицы действительно размахивали белым флагом. — Ну что, пойти побеседовать?
— Может быть, лучше я? — ровным голосом спросил полковник Александров.
— Нет, сэр. Лучше я. — Арт снял свой пилотский шлем со встроенным микрофоном и передал его качинцу. — Командуйте, если… я споткнусь и подверну ногу. Гусаров, прогуляетесь со мной? И еще кто-нибудь.
— Я, — сказал невысокий светловолосый поручик.
— Отлично. — Верещагин вытащил из кармана носовой платок (немного затрепанный на складках от долго бездейственного ношения в кармане, но достаточно пристойный, чтобы использовать в качестве парламентерского флага), беззастенчиво выломал встроенную антенну японского приемника и направился к дверям, сделав двоим знак рукой: за мной.
Через полминуты они вышли на широкое крыльцо. Гусаров поднял антенну и, повторяя движения советского парламентера, помахал белым флагом. Крыльцо с советских позиций прекрасно простреливалось — значит, просматривалось тоже хорошо.
Артем уловил белое мелькание и снова посмотрел в бинокль. Советский офицер тоже махал в ответ: увидел и понял.
— Идемте, — они начали спускаться по лестнице.
Верещагин был крепко не в духе. Идиосинкразия на ранние утра и белые флаги…
Они шли по центру проспекта, но под ногами все равно хрустела кирпичная крошка и осколки. Боковым зрением Верещагин видел за оскалом выбитых окон редкие белые пятна лиц. Обычные, ни в чем не виноватые люди, которых спозаранку разбудили сирены, гул вертолетных винтов и пальба. Которые сейчас лежат на полу в своих квартирах, втискиваясь в ковры, паркет и линолеум, прижимая к себе дрожащих детей, напуганных настолько, что они даже плакать не могут…
…Точно так же, как это делали чуть больше недели назад обыкновенные, ни в чем не виноватые крымцы…
Один раз они услышали то ли стоны, то ли долгие громкие рыдания. Другой раз — надрывный плач младенца. Белых лиц в окнах становилось все больше.
— Да не высовывайтесь же, дураки… — не выдержал, процедил сквозь зубы Гусаров.
— А не шарахнет ли по нам кто-то из винтовки с этих верхних этажей, — спокойно сказал Бурцев, в открытую оглядываясь. Лиц поубавилось.
— Вряд ли, — Верещагин надеялся, что его голос звучит так же спокойно и даже беспечно. — В СССР нет свободной продажи оружия. Его имеют очень немногие.
— Ну, охотничье-то водится. Заряд дроби между лопаток — это самое последнее, чего мне сейчас хочется. На вас, господин полковник, хоть бронежилет надет… Лучше бы вы и шлема не снимали.
— От ружейной пули меня и бронежилет не спасет.
Они уже видели тех, кто подходил с другой стороны: двоих майоров и капитана. Если брать среднее арифметическое, то советская делегация представительнее, — пришло в голову Верещагину.
— Стоп, — тихо скомандовал он. Остановились.
— Доброе утро, господа, — сказал Артем первое, что пришло в голову.