Ваше благородие

Я размещался в купе вместе с адъютантом премьера ротмистром Сенцовым. Небольшое уточнение — ротмистром Отдельного корпуса жандармов Сенцовым. Не мог же просто ротмистр гусарского или уланского полка быть адъютантом министра внутренних дел. Я — простое исключение, пехотный подполковник, на которого оглядываются многие сотрудники МВД.

Как-то вечером Сенцов спросил меня:

— Господин подполковник, а правда, что вы за пять лет прошли путь от рядового до подполковника?

— Правда, Сенцов, правда, — сказал я.

— Но как же так возможно? — спросил Сенцов, который по годам был постарше меня. — Существуют сроки присвоения очередных чинов, старшинство в звании, наличие вакансий, то есть всё то, что замедляет продвижение наверх для офицеров недворянского происхождения, да и дворянам тоже нелегко приходится.

— Понимаете, Сенцов, — ответил я, — я себя помню с двадцати пяти лет. Что было до этого я не знаю, но по всем навыкам и умениям представляется, что я окончил либо военное училище, либо университет, но я служил в армии и был офицером. Поэтому я в первый же вечер в качестве вольноопределяющегося навёл порядок в казарме, заражённой неуставными отношениями и взял на себя командование ротой, которая стала беспрекословно подчиняться мне. Командование пошло на эксперимент и оставило меня командиром роты, присвоив чин зауряд-прапорщика. До службы мне пришлось сдать экзамены за полный курс гимназии и университета. Поэтому я стал заурядом. Потом в течение года я сдал экзамены за курс военного училища и получил чин поручика, так я обогнал своих сверстников. Потом меня перевели в Военно-учёный комитет Главного штаба, а оттуда в аппарат премьер-министра. Вот и всё.

— У нас всё говорят, что вы дьявол, который шагает по головам своих соперников, — засмеялся Сенцов.

— Потом офицерам расскажете, что спали со мной в одном купе и не видели у меня ни копыт, ни рогов, — сказал я, — а вот насчёт чьих-то голов, это уже напраслина. Никто не может посетовать, что я кого-то подставил, сподличал или написал донос. Если кто-то так скажет, то Дуэльный кодекс в Российской армии никто не отменял, а за стрельбу из нагана у меня есть приз. Зато мы с вами находимся у истоков рождения новой России, которая помчится по рельсам технического прогресса и все развитые страны Запада будут нас догонять. Кто-то из классиков говорил, что раньше во Франции за российский рубль давали пять франков, а сейчас бьют в морду. Так вот, скоро российский рубль будет цениться выше всяких марок, гульденов, долларов, песо и к нам будут приезжать учиться, а не мы к ним. Давай-ка, друг Сенцов, вздремнём, а то шеф просыпается ни свет, ни заря и нам надо рядышком быть, мало ли чего.

Глава 60

Губернаторы придорожных губерний подсаживались к нам в поезд и ехали до тех пор, пока все вопросы не были решены. После этого они выходили на одной из станций, пересаживались в свой поезд и возвращались обратно.

В ходе совещаний Столыпин вербовал своих сторонников — государственников, которые должны обеспечить экономический рост России.

Самые большие возражения были по инородцам и евреям. Не губернаторы, а чистые национал-социалисты с имперским мышлением.

— Не трогайте курицу, которая несёт золотые яйца, — требовал от них Столыпин. — Пусть они крестятся, женятся на дворянках, сами получают дворянство, ордена, чины, титулы, но эти люди несут славу и богатство России, и вы должны их беречь.

Основное совещание проводилось в Иркутске. Если ехать дальше по ТСЖМ, то можно чуть ли не целый день любоваться красотами Байкала и ехать по горным серпантинам, удивляясь инженерному мастерству строителей железной дороги.

На совещание в резиденции генерал-губернатора Восточной Сибири были приглашены все высшие чиновники, а также владельцы компании "Лензолото" и персонально ротмистр Отдельного корпуса жандармов Трещенков. В моё время Трещенков дал команду на открытие огня по рабочим, в результате чего было убито сто семьдесят человек и почти двести человек ранено.

Совещание началось именно с ротмистра Трещенкова и руководителей "Лензолото". Столыпин сразу обвинил их в том, что они вздувают пламя новой революции и действуют на разрушение Российской империи.

Ротмистру Трещенкову было прямо сказано, что если он хоть раз выстрелит в сторону забастовщиков, то с него с позором будут сорваны офицерские погоны и сам будет осуждён уголовным судом за подстрекательство к революции.

Руководству "Лензолото" была поставлена задача в течение двух недель повысить жалование рабочих на приисках, улучшить или хотя бы начать улучшать их жилищные условия и приступить к строительству остро необходимой для приисков узкоколейной дороги Иркутск-Жигалово-Бодайбо. В случае неисполнения, компания будет деприватизирована и для неё найдут более эффективных собственников.

Такого сурового премьера не видели с 1905 года. Приезд в Иркутск по такому "маловажному" делу озадачил всех чиновников, а программа переустройства России, озвученная для всего генерал-губернаторства Восточной Сибири, была встречена настороженным молчанием от неизвестности того, что будет завтра. Закричи "ура", а завтра скажут, что это была шутка и деревянной лопатой тебе по одному месту. Так уж лучше отнестись ко всему нейтрально.

Есть такая величины "минус ноль" и "плюс ноль". Всё дело в величине угла подъёма кончиков губ. Если они немного опущены, как перед плачем, то это "минус ноль". Если чуть приподняты, как перед улыбкой, то это "плюс ноль". Если каменное и неподвижное лицо, то это "универсальный ноль" в готовности к минусу или плюсу.

Приём в честь премьер-министра отличался сибирском хлебосольством. Земля сибирская богата всем и Сибирь может спокойно прожить без всяких там центров власти с запада, развив свою экономику так, что все экономические нити сойдутся именно в центре Сибири у озера Байкал.

И, как это водится на Байкале, известный иркутский оперный певец исполнил "народную" песню "Славное море, священный Байкал", которую написал Дмитрий Давыдов.

Славное море — священный Байкал, Славный корабль — омулёвая бочка. Эй, баргузин, пошевеливай вал, Молодцу плыть недалёчко. Долго я тяжкие цепи влачил, Долго скитался в горах Акатуя; Старый товарищ бежать научил — Ожил я, волю почуя. Шилка и Нерчинск не страшны теперь, Горная стража меня не поймала, В дебрях не тронул прожорливый зверь, Пуля стрелка — миновала. Шёл я и в ночь, и средь белого дня, Вкруг городов озираяся зорко, Хлебом кормили чалдонки меня, Парни снабжали махоркой. Славное море — священный Байкал, Славный мой парус — кафтан дыроватый, Эй, баргузин, пошевеливай вал, Слышатся грома раскаты.

И весь банкет подпевал за певцом. Это как в моё время элита тащилась от тюремного шансона, типа "Владимирский централ — ветер северный", так и в это время элита тащится от тюремного и революционного шансона. Практически вся элита сочувствует беглому революционеру и с мазохистской готовностью ожидает результатов громовых раскатов. А мы приехали сюда, чтобы этих громовых раскатов не было.

Я, кстати, сам грешен в отношении Байкала. Коротенькое стихотворении на тему посещения его из моего времени.

Вода на Байкале совсем студена, Прозрачней алмаза — там видно до дна, И Космос в глубинах всю силу хранит, То знает на скалах угрюмый гранит. Всех манит богатство и солнечный штиль? И водная гладь на четыреста миль, А если за водкой пойти в магазин, То встретит вас пьяный мужик Баргузин.

На обратном пути в столицу мы имели долгий разговор с премьером.

— Вы, похоже, уже бывали в Иркутске? — спросил меня Столыпин.

— Похоже, что был, — сказал я, — потому что ориентируюсь в городе и в примечательных зданиях. Но память мою это не восстановило.

— Как вы оцениваете результативность нашей поездки? — спросил он.

— Результат поездки будет виден семнадцатого апреля, — сказал я, — но как предвыборную поездку лидера новой политической партии её можно оценить высоко.

— Я тоже думаю о создании новой политической партии, — сказал премьер, — а вот с названием у меня не получается. Как, например, такое название — Русь Святая.