Василиса с премудростью

Таков был закон, который исполнялся ни одну сотню лет, да только всему есть свой предел. Так и здесь случилось: война пришла в те места далекие, много душ погубила, а остальные и вовсе разбежались, дабы жизни свои спасти. Некому стало обычай древний в силу приводить, так и забылся он на долгие годы… Пока Людмила о нем не услыхала.

И вот, в ночь на Ивана Купала, случилось то, отчего старая нянюшка долго царицу отговаривала: исполнился вновь обряд старинный. Ириар помог жене заговор читать, отвар нужный выпил, ни на что особенно не надеясь и толком не понимая, что делает. Каково же было недоумение супругов, когда узнали они, что царица понесла! Снова батюшка носил свою Людмилу на руках, снова всё время свободное любимой и единственной посвящать стал, снова во дворце поселилось безоблачное невыразимое счастье, которому суждено было носить имя Василиса.

Сколько безграничной радости подарила она своим родителям и всем окружавшим, то ведомо было далеко за пределами царства Ириарова. Росла царевна, хорошела день ото дня и мечтала о том, как свою семью создаст в будущем.

Десять лет прошло, как один день и решилась тогда Людмила на повторение обряда древнего. Старая нянюшка, совсем уж ослепшая, но умом пока крепкая, долго уговаривала царицу одуматься! Шутка ли, с Богами в игры такие играть… Не услышала матушка голоса разума, подговорила Ириара сызнова повторить заговор - очень уж ей хотелось подарить наследника любимому мужчине своему. Не знал царь, на что жена его подталкивает, с радостью согласился с ней, еще и возмущался, отчего тянула она долго так.

Но чуда нового не случилось больше. Настало плохое время для семьи Василисиной. Пришла в их края болезнь неведомая, терзала народ лихорадка страшная, не отличая бедных от богатых. Заболели тогда многие, а выздороветь, увы, не все смогли.

Вот и Людмилу хворь стороной не обошла, несколько месяцев царица страдала, таяла на глазах, но за жизнь цеплялась, не желая уходить во цвете лет и надежд своих… Да только в ночь одну особенно звездную поняла матушка Василисина, что время ее истекло окончательно, позвала она мужа к себе и выложила как на духу, что сотворила не подумавши как следует.

Заклинала царица Ириара лишь об одном – отыскать ту женщину, что заговор ей дала, да разузнать подробно, как Василисе участи страшной избежать, невестой Горыныча не стать, семью родную не покинуть навсегда.

Не поверил батюшка в речи пламенные в горячке сказанные, потому и значения особого им не предал.

Так, схоронили Людмилу, отпели, как положено и попытались жить по-прежнему. Только через время недолгое стал царь сны чудные видеть, в которых шла его жена, почившая, по мосту кованому Калинову через реку Смородину, дабы покой в душе на веке обрести, но, пройдя до середины пути, словно бы на стену прозрачную натыкалась и горько плакать начинала. Сон повторялся из ночи в ночь, так что не на шутку обеспокоился Ириар, решив слово Людмиле данное исполнить. Отыскалась вскоре бабка нужная, повторила легенду древнюю и подтвердила: лишь исполнится царевне юной четырнадцать годков, как должна она очаг родной покинуть и навсегда отбыть за тридевять земель, в царство Сумеречное, за туманами раскинувшееся, дабы невестой Горыныча стать. Таков был долг перед высшими силами.

Рассерчал Ириар, стал в негодовании браниться, бабке смертью пригрозил - запретил о легенде древней кому-либо рассказывать. Перестала с той поры Людмила мужу сниться, да только спокойнее не стало у него на душе.

День ото дня становилось царю все тоскливее, разрастался в нем страх доселе неведомый… Запретил батюшка тогда дочери выходить одной за ворота замка, приставил к ней охрану постоянную, стал караулить единственное дорогое сердцу существо, как зеницу ока.

Год шел за годом. Ириар совсем постарел от тягостных дум, все больше он от народа отделялся, уединение предпочитая всем мирским заботам и чаяниям, всё чаще смятение им овладевало, заставляя действовать неразумно, а порой и жестоко.

Так и подкрались четырнадцать годков Василисиных незаметно. Красавица в тот день праздника великого ожидала: вставши ни свет, ни заря наряды себе лучшие отбирала да прически разные на голове пробовала. Хотелось ей, чтоб непременно понял батюшка, что выросла дочь его и стала девицей на выданье. Мечталось горемычной, как станут к ним во дворец царевичи со всех сторон света съезжаться, турниры в ее честь устраивать, внимания добиваться. А она будет всех из – под опущенных ресниц разглядывать, да с подруженьками новыми обсуждать: кого бы ей выбрать, на ком взгляд остановить…

Не суждено было сбыться грёзам девичьим. Вместо праздника и подарков совсем озверел батюшка: приказал окна в тереме Василисином магическим пологом занавесить, да трех служанок сам лично отобрал - только они теперь могли к дочери его без препятствий подходить. Ну а вечером, во дворе прямо, показательную казнь устроили: заговорщиков лично сам Ириар изыскал среди слуг своих, всегда ранее верой и правдой служивших… С тех пор часто царь «покушения на жизнь Василисину» предотвращать стал, не жалея ни прислуги, ни вельмож, ни послов заморских.

Почти два года безобразия такие продолжались. Давно уж перестала царевна подчеркивать свою красоту и утонченность. Похудела бедняжка так, что едва ноженьки ее держали, да осунулась вся, в тень немую превратившись. Нянюшка старая, что еще Людмиле покойной служила, была одной из трех дам, которым полагалось за царевной юной присмотр вести. Да только мало было толку от больной и незрячей женщины, кроме разве что историй дивных, что рассказывала она своей подопечной денно и нощно. Этими историями и была еще жива Василиса. Слушала она, какие страны заморские существуют и как люди в них живут – поживают; слушала о том, какие легенды существуют и удивительные чудеса вокруг творятся; слушала о временах, когда были молоды и здоровы родители ее, и о любви истории слушала - потому и мечтать не переставала…

И без того нелегкой была жизнь единственной дочери Ириара, но и на этом злой рок не остановился. За несколько дней до шестнадцатилетия царевны, совсем занемогла нянюшка старая, и в ночь на полную луну дух испустила, обретая покой в ином мире. Однако, перед тем, как уйти насовсем, рассказала женщина подопечной своей тайну ее рождения, объяснив что нет у нее выбора, даже если выберется она из заточения батюшки своего…

Долго рыдала Василиса от отчаяния и несправедливости такой: шутка ли, невестой быть Хранителя границ между миром живых и мертвых. Слышала она от нянюшки не раз легенды о Горынычах – мужчинах из рода старинного: холодных, равнодушных, обладающих силой жуткой… Умели они перекидываться в огромных летающих змеев, что показывались лишь там, где равновесие между злом и добром нарушалось. Кожа их чешуей покрыта, язык на две части разделен, а глаза ярче огня горят, сжигая тех, кто ослушаться приказа посмел.

К полуночи совсем в отчаяние впала царевна, до исступления себя довела и, словно дикарка, на двери и окна бросаться стала, выпустить ее на волю вольную требуя. Волна жгучей ненависти и злобы впервые в крови ее закипела и поднялась, чтобы нестись по всему телу, причиняя боль, заставляя впиваться ногтями в ладошки хрупкие, и возмездия требуя. Долго ли истерика та длилась – неведомо: распрощалась горемыка с сознанием своим, так и не увидев царя-батюшку больше…

Очнувшись утром, узнала Василиса, что закончилось ее заточение: погиб Ириар в бою неравном с нечистью неизвестно откуда прибывшей. Сровняли разбойники царство бывшее с землей русской, разграбили его жителей, а женщин в полон захватили. Не признали нелюди в девице бледной и замученной царевны прекрасной: уж больно болезной выглядела она, даже трогать не решились. Так и продали в рабство Василису за медяки и пару серебрушек… Закончилась былая жизнь царевны юной, началась новая, с прежней никак не сравнимая.

Первые дни на новом месте все в растерянности были, в небольшом тереме толпились, воду с хлебом только и видели. К концу третьего дня пришел к испуганным женщинам худощавый мужчина высокий: со стороны он хлипким казался, но стоило присмотреться к лицу и повадкам его, как приходило понимание - с таким лучше по разным сторонам света жить. Случайного взгляда на лицо гостя пришлого хватило Василисе, чтобы назад, в уголок отступить, – остерегаться такого надобно, и как можно скромнее вести себя.