Василий III. История государства Российского

Но самым звездным приобретением Василия III оказался Смоленск, один из древнейших русских стольных градов, в 1404 году захваченный Литвой. Продолжив череду московско-литовских войн, начатую отцом, Василий добивался взятия Смоленска с завидным упорством и энергией: трижды сам водил русские полки на осаду города. Капитуляция Смоленска в 1514 году стала невероятной, колоссальной удачей московского государя. Повторить этот успех с другим крупным городом, Полоцком, у Василия III так и не вышло.

Расширение русского пространства на Севере, раздвижение границ православной державы до Ледовитого океана происходило иначе. С начала XV столетия на землях Вологодчины, Заволочья, Приладожья, Заонежья, на берегах Белого моря набирала обороты монастырская колонизация этих мало- или неосвоенных, редко заселенных территорий. Монахи-отшельники, приходя из обжитых мест в поисках уединения, селились в глухоманях, основывали там иноческие «пустыни». Московские князья благоволили этим монашеским поселениям, жаловали им земли и угодья, пошлинные льготы. Со временем монастыри обрастали многолюдными посадами, давали импульс к экономическому развитию окрестных земель. На годы правления Василия III приходится около сорока вновь основанных в северных краях обителей. Яркими звездами в этой Русской Палестине, или Северной Фиваиде, сияют имена преподобных Александра Свирского, Нила Сорского, Корнилия Комельского, Антония Сийского.

В. П. Верещагин. Василий III Иоаннович. 1896

Свое подвижничество во времена Василия III начали «самые северные» русские святые – Феодорит Кольский и Трифон Печенгский, христианские просветители Лапландии. Земли Кольского полуострова к началу XVI века лишь номинально числились за Россией. В реальности местное языческое население, лопари-саамы, платило дань и русским, и норвежцам, и шведам. Русское поселение на всем полуострове было лишь одно – погост, куда свозилась собранная дань. Прочно укрепиться в Кольском заполярье России можно было единственным способом – распространением на этот край православия и крещением лопарей по восточно-христианскому обряду. То есть четким разграничением пределов двух разных миров, двух цивилизаций – католической (а вскоре протестантской) Скандинавии и православной Руси. В 1520-х годах Феодорит и Трифон, «апостолы» Кольского полуострова, начали свою проповедь среди язычников, неожиданно оказавшуюся весьма успешной. К московскому великому князю и новгородскому архиепископу Макарию отправлялись делегации лопарей с просьбами прислать к ним священников, освятить новопостроенные храмы и завести богослужение. Позднее оба подвижника основали свои монастыри, сыгравшие важнейшую роль в русском освоении Кольского края, в удержании его Россией при жесточайшей военно-политической конкуренции западных соседей, особенно шведов. «Так россияне, от самых древних времен до новейших, насаждали веру Спасителеву, не употребляя ни малейшего принуждения», – с удовлетворением и полным на то правом отмечает Карамзин.

* * *

Через месяц после взятия Смоленска передовые части русской армии потерпели под городом Орша поражение от польско-литовского войска. Замечание Карамзина по сему поводу звучит поразительно современно, как будто и не было этих пятисот лет, отделяющих нас от той эпохи: «На другой день Константин (князь Острожский, русско-литовский воевода. – Н. И.) торжествовал победу над своими единоверными братьями и русским языком славил Бога за истребление россиян». Никаких серьезных последствий для Москвы эта неудача не имела. Но случай был использован Польшей как повод для мощной антимосковской пропаганды. На всю Европу поляки заявили о своей «крупной» победе и о спасении цивилизации от нашествия русских варваров. Этой теме посвящали литературные сочинения, оды, панегирики, создавали картины. Рим был поставлен в известность, что Польша не допустила «антикрестового похода» русских схизматиков на Европу, – в католических храмах зазвучали благодарственные молебны. Смаковалась военная слабость «московитов», их варварская грубость и звериная сущность, кровожадность, склонность к тирании, ненависть к цивилизованному миру и католической вере. Образ «русского медведя», придуманный поляками, тоже из тех времен.

За годы, что длилась та война между Московским и Польско-Литовским государствами (1512–1522), и последующие десятилетия польская пропаганда приложила немало усилий, чтобы обнулить и свести к минусу всю прежнюю благосклонность (хотя и корыстную) Западной Европы к русским. Образ «московита» в странах западнее Польши к середине столетия стал превращаться в карикатурный и чудовищный. Его подхватили и принялись развивать немцы, затем шведы, позднее англичане и прочие европейские авторы сочинений о России. Но произошло это не раньше, чем Европа полностью разочаровалась в своих ожиданиях и надеждах «приручить» Московию.

При Иване III стремительно выросшее и наполнившееся мощью Московское государство сделалось известным в Европе, до того представлявшей земли на «русском Востоке» как мрачную Тартарию. «В сие время отечество наше было как бы новым светом, открытым царевною Софиею (Палеолог. – Н. И.) для знатнейших европейских держав», – пишет Карамзин, сравнивая открытие Европой для себя России с открытием Америки Колумбом, почти одновременные события. Упоминание Нового Света в этом контексте неслучайно. Ведущая держава западноевропейского мира, Священная Римская империя, не имея доступа к дележке колониального пирога великих географических открытий, рассматривала Русь в качестве своей «Америки», которая обещала фантастические перспективы территориальных и ресурсных приращений. Ко двору Ивана III дважды отправлялись посольства с щедрыми предложениями для Москвы: цесарь соглашался принять Русь в состав своей империи на правах провинции и короновать великого князя в качестве наместника этой провинции. Единственным условием было обращение русских в католичество. И условие, и само предложение, и тон превосходства, с которым оно преподносилось, были восприняты в Москве как оскорбление.

Но Европа не поняла свою ошибку и еще несколько десятилетий настойчиво пыталась втянуть «русскую Скифию» в собственную орбиту. Ожегшись на Иване III, принялись обольщать Василия. В 1510–1520-х годах посольства приезжали в Москву одно за другим. Набор «выгодных предложений» от императора и римского понтифика со временем оставался все тот же, с некоторыми дополнениями: королевский титул и корона из рук папы, присоединение Руси к Католической церкви, вхождение в «христианский мир», вступление Москвы в антитурецкую лигу и участие в крестовом походе против осман. Заманивание России в военный союз было в этом «меню» едва ли не главным объяснением такой настойчивости, почти назойливости европейских монархов и римского папы. Европа набивалась в союзники, чтобы воевать с врагами руками русских. Притом враги у каждой страны были свои: Священная Римская империя и Тевтонский орден враждовали с Польшей, папский Рим и империя – с Турцией, Дания – с Польшей и Швецией. Но если с Данией союзнический договор действительно был выгоден Москве, то прочим странам выгодными казались односторонние обязательства России воевать за их интересы. В 1514 году так и не состоялся договор между императором Максимилианом и Василием III: цесарь счел, что ему-то воевать за Россию ни к чему. Наоборот, Василию были предложены посреднические услуги империи в примирении с Польшей. На этот непрошеный арбитраж при дворе великого князя смотрели с удивлением и недоумением, тем не менее имперский посол Сигизмунд Герберштейн дважды посещал Москву, без особого успеха участвуя в переговорах поляков и русских.

В конце концов неуступчивость России, которую она являла европейским послам и монархам с самым добродушным и бесхитростным видом, заставила Европу задуматься и прекратить попытки охмурения «московитов». Настала пора жестокого разочарования и переоценки отношения к «схизматикам». В чем, как уже говорилось, особую помощь европейцам оказала Польша. На первый план в литературных описаниях России и русских стала выходить тема их дикости, развращенных нравов, грязного, животного образа жизни, склонности к насилию и изуверству, рабской любви к тирании, ненависти к идеалам «христианского мира». Тот же Герберштейн в своих «Записках о Московии», неоднократно переиздававшихся в XVI веке, весьма подробно подчас описывая московскую жизнь, обычаи и нравы, рисует русских как «грубых, бесчувственных и жестоких», хитрых обманщиков, воинственных, но покорных силе, пресмыкающихся перед своим правителем. Василий III под его пером – однозначно тиран, который гнетет всех подданных «жестоким рабством».

На последние годы правления Василия III приходится завершающая стадия осмысления России, ее сущности и места в мире. А участниками этого интеллектуального процесса были две стороны: сама Россия и страны западноевропейской цивилизации. Практически одновременно, по меркам истории, обе стороны приходят к диаметрально противоположным выводам. Европа, прекратив попытки интегрировать Русь в свое культурное пространство, с отвращением отказала ей в праве принадлежать к цивилизованному миру и отнесла «московитов» к народам азиатским. Переместила русских за ту грань на географических картах, за которой обитали варвары, пребывающие на низкой ступени развития, непросвещенные христианством дикари. Словом, Россия в глазах европейцев бесповоротно превратилась в анти-Европу, в огромную тень на окраине мира, в которой копошатся безобразные существа, чужаки-«алиены». Обращаться с этими существами следовало исключительно как с американскими индейцами.

Сигизмунд Герберштейн.

План Москвы из «Записок о Московии». 1556

В Московском же государстве в 1520-х годах окончательно вызревает идея России как, напротив, духовного средоточия мира, истинного его центра – в отличие от ложно представляемой латинянами в качестве «земного пупа» римско-католической империи. Эта концепция земного православного царства, которое есть отражение Царства Небесного, была задана чеканной формулой «Москва – Третий Рим». Такое видение мировой истории констатировало факт: страны, объединившиеся вокруг римского папы, – это мятежная провинция, некогда по гордыне своей отколовшаяся от православного царства, как та треть ангелов, повлекшихся за Люцифером и низверженных с неба на землю. Им бы не гордыню свою тешить, надмеваясь и величаясь перед прочими сторонами света, а осознать свое бедственное положение до того, как гибельная тьма окончательно поглотит их.

Концепция была сформулирована монахом псковского Спасо-Елеазарова монастыря Филофеем в двух его посланиях – государеву дьяку, псковскому наместнику Мисюрю Мунехину и самому великому князю Василию III. Филофей, как никто до него, четко обозначил мысль о преемственности мировых империй, точнее воплощений одной и той же мировой империи. Истинное христианское царство, время от времени разрушающееся по грехам людским, восстает Божией милостью в новой силе и на новом месте. В новозаветную эпоху таких царств три: Древний Рим, утвержденный в христианстве апостолом Павлом и впавший в ересь папизма; второй Рим – Константинополь, погибший из-за попытки сблизиться с латинянами и добитый, стертый с лица земли турками; наконец, Русское государство, оставшееся единственной в мире свободной православной державой и возрастающее в силе. «Ведай, христолюбец и боголюбец, – обращается Филофей к государеву дьяку, – что все христианские царства сошлись напоследок в едином царстве нашего государя, по пророческим книгам, то есть в Российском царстве: ибо два Рима пали, а третий стоит, и четвертому не быть… Все христианские царства погибли от неверных, только единого государя нашего царство одно благодатью Христовой стоит». Василия III старец называет «во всей поднебесной единый христианам царь».