Василий III
Шрифт:
Первосвятитель пополовел [54] от такой дерзости. Монахини громко и возмущённо зароптали. К Соломонии скорым шагом подошёл Шигона и огрел её плёткой.
– Да как ты смеешь противиться воле государя и не слушать его повеления!
– А ты, - дерзко отвечала Соломония, - по какому праву смеешь бить меня?
Тело её дрожало, огромные глаза полыхали гневом.
– По приказанию государя!
– Свидетельствую перед всеми, - громко сказала тогда княгиня, - что не желаю пострижения и на меня насильно надевают куколь! Пусть Господь Бог отомстит за такое оскорбление!
54
Пополоветь - побледнеть.
–
Печальное пение огласило церковь, приглушив стоны и рыдания бывшей великой княгини Соломонии Сабуровой, ставшей в иночестве Софьей.
Через несколько дней, едва установился санный путь, из ворот Рождественского монастыря выехал каптан [55] , в котором инокиню Софью везли в Суздаль, в Покровский девичий монастырь. Возок проследовал через Мясницкие ворота, мимо Красного Села, выбрался на Стромынку, которая вела к Юрьеву-Польскому и Суздалю. На всём пути на почтительном расстоянии его сопровождал одинокий всадник. Это был Андрюха Попонкин, которому Тучковы поручили зорко оберегать от всяких случайностей опальную жену великого князя. Ничего неожиданного, однако, не произошло. Возок и всадник вскоре прибыли в Суздаль.
55
Каптан (каптана) - зимний закрытый возок.
Глава 6
Игуменья Покровского девичьего монастыря Ульянея во время заутрени почувствовала боль в стегне [56] . Боль всё усиливалась, и мать Ульянея с большим нетерпением ожидала конца службы. Было душно. Золотисто-жёлтое пламя множества свечей озаряло церковь, а игуменье почему-то казалось, будто наступил вечер знойного летнего дня и всё вокруг залито неповторимым светом вечерней зари.
56
Стегно - бедро, ляжка.
«Видать, старость пришла, выстоять службы и то стало трудно. Ах, как было бы славно, если бы на дворе и впрямь стояла летняя теплынь! Идёшь себе посреди поля, вдыхаешь запахи трав, касаешься босыми ногами прогретой земли, и кажется, будто ничего лучше на свете нет.
– От этой мысли у Ульянеи защемило сердце.
– Сколько ещё мне осталось ходить по земле? Может быть, прошедшее лето было последним, вон ведь как стегно-то разболелось!»
В это время служба закончилась, и Ульянея, облегчённо вздохнув, направилась во главе процессии к выходу. Около церковных ворот её поджидала молчаливая рябая келейница с чадящим витенем [57] , который едва-едва освещал дорогу. Две юные белицы [58] подхватили игуменью под руки, чтобы она, не приведи Господи, не поскользнулась.
57
Витень - факел, свитый из смолёной пеньки на длинной палке.
58
Белица - обитательница монастыря, ещё не постриженная в монахини.
Справа шла Марфуша, стройная миловидная девушка. Длинные ресницы у неё обычно скромно опущены вниз, но, когда распахнутся, открываются большие серые глаза. Марфуша - любимая белица Ульянеи. Никто не слышал, чтобы игуменья, не очень-то любезно обходившаяся с монахинями и белицами, повысила на неё голос.
Марфушина подружка Аннушка отличалась озорством, непоседливостью. Всем она весело и открыто улыбалась. За озорство нередко попадало Аннушке от матушки Ульянеи, но зла между ними не было.
– По всему Суждалю, матушка,
только и разговоры, что об Афоньке-разбойнике. Позавчерась, говорят, опять купчишек пограбил да и наозоровал вволю. Двоих убили, а троих поранили. Кровищи на Московской дороге было!Тут из темноты вынырнул незнакомый, нарядно одетый молодец. Аннушка дурашливо вскрикнула, за что получила от матушки Ульянеи два увесистых тумака.
– Полно тебе глотку-то драть, будто и впрямь испужалась. Знаю я тебя! А ты куда прёшь, не видишь, игуменья идёт?
Андрюха, почтительно склонившись перед Ульянеей, незаметно озорно подмигнул Марфуше. Ту как огнём обдало.
– Старец Филофей с Белоозера просил передать тебе, матушка, низкий поклон.
Никакого старца Филофея Андрюха никогда и знать не знал. Это была условная речь, на которую игуменья отвечала так же условно:
– Старца Филофея я почитала и почитать буду. В добром ли он здравии?
– Жив-здоров, матушка, чего и тебе желает.
– Ну и слава Богу. Пойдёшь в мою келью и доподлинно расскажешь мне о нём.
В келье, куда они вошли, было тепло и уютно. Мать Ульянея сбросила шубу на руки шустрой келейницы и взглядом указала ей на дверь. Повторять приказание не пришлось. Игуменья села на обитую красным аксамитом [59] скамью и застонала от боли.
59
Аксамит - бархат.
– Стегно что-то ноет, сил нет, - пожаловалась она Андрюхе.
– Присядь-ка рядком, расскажи что к чему. Да не ори на весь монастырь.
– Велено мне, матушка, передать грамотку.
– И только-то?
– Больше ничего.
– Ну так давай её.
Андрюха вытащил из-за пазухи тщательно завёрнутую в тряпицу небольшую грамоту и передал игуменье. Та приблизила к себе свечу и, шевеля губами, стала с трудом разбирать написанное.
– Стара стала, глаза совсем ничего не видят, - проворчала она и вдруг вся преобразилась: глаза по-молодому заблестели, на щеках проступил румянец.
– Ты ступай, ступай, добрый молодец. Завтра после заутрени зайдёшь за ответом. Келейница Евфимия проводит тебя в трапезную.
Ульянея хлопнула в ладоши и торопливо распорядилась насчёт трапезы.
Едва Андрей вышел, игуменья так и впилась глазами в каждую буквицу. Да и как было не впиться, если грамота была написана самим Василием Патрикеевым, первой и последней любовью боярыни Агриппины Пронской, в иночестве Ульянеи!
Какой же он был тогда статный да удалой, когда они встретились в Москве, весёлый, сильный, насмешливый. Агриппина с первой же встречи без памяти влюбилась в Василия. Как жаль, что их счастье было таким коротким!
«Сколько лет минуло с той поры, казалось бы, всё поросло травой забвения, горькой полынькой-травой, ан нет, сердце ничего не запамятовало, словно вчерась была эта Сырная седмица [60] …»
Она увидела его во встречу - в первый день масленицы. Шла с подругами по Лубянке и возле Гребенской церкви повстречала ватагу добрых молодцев. Тот, что был впереди, заступил ей дорогу.
– Куда спешишь, красавица?
– К дружку своему косолапому, - созорничала она, а сама ошалела от хмельного взгляда слегка раскосых глаз.
60
Сырная седмица - масленица. Каждый день этой недели назывался по-особому: понедельник - встреча, вторник - заигрыши, среда - лакомка, четверг - разгул, перелом, широкий четверг, пятница - тёщины вечерки, суббота - золовкины посиделки, воскресенье - проводы, прощанье.
– Косолапый далеко живёт, пока дойдёшь, ноги натрудишь.
– Я мигом домчу и устать не успею.
– А ежели я не пущу тебя к косолапому?
– Где уж тебе за мной угнаться? В шубе ногами запутаешься, грохнешься об дорогу, да и дух вон.
Кругом все весело засмеялись.
– Ай да боярышня! Такой палец в рот не клади.
– А ну, красавица, давай потягаемся!
– Василий, сбросив шубу, остался в белой сорочке из тончайшего батиста и в чёрных портах, заправленных в зелёные сафьяновые сапожки.