Василий Шульгин

10 января 1917 года. «Около месяца тому назад великая княгиня Виктория Федоровна, супруга великого князя Кирилла, была принята императрицей и, чувствуя ее менее обыкновенного замкнутой, рискнула заговорить с ней о больных вопросах:

— С болью и ужасом, — сказала она, — я констатирую всюду распространенное неприязненное отношение к вашему императорскому величеству.

Императрица прервала ее:

— Вы ошибаетесь, моя милая. Впрочем, я и сама ошибаюсь. Еще недавно я думала, что Россия меня ненавидит. Теперь я осведомлена. Я знаю, что меня ненавидит только петроградское общество, думающее только о танцах и ужинах, занятое только удовольствиями и адюльтером, в то же время как со всех сторон кровь течет ручьями… кровь… кровь…» ^[240]

240

Палеолог М. Указ. соч. С. 292–293.

Щегловитов передал царю записку «русских православных кругов города Киева», составленную депутатом Думы священником Михаилом Митроцким, ранее служившим в Острожской мужской гимназии неподалеку от имения Шульгина.

Священника хорошо знал Василий Витальевич, тот входил во фракцию русских националистов, а затем во фракцию умеренно правых. Принимал ли Шульгин участие в составлении записки, трудно сказать.

В ней указывалось: «Прежде всего православные киевляне категорически утверждают, что подавляющее большинство трудового населения сел и местечек — крестьяне, мещане, сельское духовенство, мелкие землевладельцы, чиновный класс и русские помещики, — словом, все, кто представляет собой в Юго-Западном крае коренной русский народ, — несмотря на усиленную пропаганду революционных идей местной левой печатью, по-прежнему остается глубоко консервативным во всех областях своей политической, социально-общественной и религиозной жизни, по-прежнему твердо придерживается традиционных воззрений на самодержавие русских царей как на единственный источник предержащей власти в русском государстве».

Далее следовали просьбы: поставить Думу «на место», «…привлекать городских голов к уголовной ответственности по законам военного времени за подрыв доверия к государственной власти и ко всей системе государственного управления», навести порядок в Земском союзе и Союзе городов, беженских комитетах, куда «…ушло все, что убоялось службы на фронте и что не мыслит добра России».

Завершалась записка так: «Люди, отличавшиеся на местах полным национальным индифферентизмом, вдруг облачились в полувоенные мундиры защитного цвета и стали почти хозяевами края. Евреи и поляки, остававшиеся в тени до начала военных действий, вместе с русскими людьми определенной политической окраски наполнили „общественные“ организации и, ворочая колоссальными суммами казенных денег, оказались в роли диктаторов уездов и целых губерний».

На записке царь написал: «Записка, достойная внимания» и передал ее на обсуждение правительства. Никаких последствий она не имела.

Вообще император получал десятки писем и записок с предупреждениями о нарастающих угрозах.

Пассивность царя разочаровывала его сторонников.

Тем временем резкое увеличение населения Петрограда не могло не влиять на ухудшение обстановки в городе. К началу 1917 года за счет беженцев и мобилизованных оно выросло до трех миллионов человек (осенью 1915 года было 2,3 миллиона). Вздорожали жилье, топливо, транспорт, продовольствие. По сравнению с зарплатой рабочих цены на основные продукты выросли на 300 процентов. Дороговизна вызвала огромное недовольство как в тылу, так и на фронте, где солдаты не могли не беспокоиться о положении своих семей ^[241] .

241

Политическое положение России накануне Февральской революции // Красный архив. М.; Л., 1926. Т. 4 (17). С. 11–13; Революционная пропаганда в армии в 1916–1917 гг. // Там же. С. 49–50.

Курс рубля к февралю 1917 года упал до 55 копеек к уровню 1914 года, а его покупательная способность к 1 марта 1917 года сократилась в 4 раза. Инфляция и твердые цены при закупке зерна привели к перебоям в торговле и резко вырос «черный рынок».

16 января в Петроград прибыла объединенная делегация союзников для проведения конференции о координации совместных действий и согласовании военных поставок в Россию. Британскую часть возглавляли военный министр А. Милнер и генерал Г. Вильсон (вскоре фельдмаршал), французскую — министр колоний М. Думерг.

Во время личной аудиенции император, зная, что российские оппозиционеры действуют через англичан, дал понять Милнеру, что не допустит «никакого обсуждения российской внутренней политики».

На совместных заседаниях союзники удивлялись, что новоназначенные российские министры еще не вошли в понимание проблем и не раз попадали впросак.

Союзники знали о кадровом российском сумбуре: только в 1916 году в результате внутренних интриг сменилось четыре председателя Совета министров, четыре министра внутренних дел, три министра иностранных дел, три военных министра, три министра юстиции.

Как свидетельство недоверия российскому высшему руководству надо оценивать обязательство власти, принятое под давлением британцев, — в качестве гарантии оплаты военных поставок направить в Лондон золота на 20 миллионов фунтов стерлингов. Кроме того, англичане предлагали в портах Архангельска и Романова (Мурманска) и на железной дороге учредить собственные комендатуры для улучшения порядка доставки грузов, что было бы вполне очевидным их контролем.

Делегация Милнера стремилась получить максимум информации. Английские генералы посетили штаб командующего Северным фронтом генерала Н. Рузского в Пскове, затем — штаб командующего Западным фронтом А. Эверта в Минске. В Петрограде Милнер встречался с кадетами и октябристами, в Москве с князем Г. Е. Львовым и М. И. Челноковым.

Львов вручил Милнеру текст своей произнесенной на этой встрече речи, похожей на меморандум: если император не проведет конституционной реформы, верхушечная революция неизбежна. Львов даже указал срок: через три недели. Как раз через три недели должна была состояться сессия Государственной думы.

Трудно понять, на что надеялись руководители Земгора, обращаясь к иностранцам. Этот канал давления на императора уже явно не работал.

Кроме того, Львов предложил все поставки военного оборудования, боеприпасов и вооружения из Англии осуществлять через Земгор, для чего в реальности у Земгора не было никаких возможностей, кроме желания взять правительство за горло.

Конечно, Земгор сделал немало полезного по организации питательных и медицинско-санитарных пунктов, было организовано 75 поездов Красного Креста, перевезено 2 миллиона 256 тысяч 531 человек из 4 миллионов 300 тысяч эвакуированных; к началу 1917 года в Земском союзе было почти восемь тысяч учреждений. С одной стороны, это была большая общественная сила, существующая главным образом за счет государственного бюджета, но с другой — ее лидеры едва ли могли увлечь за собой массы. На фронте о ней шутили: «Что такое армия? Армия — собрание людей, которые не смогли избежать военной службы. Что такое общественные организации? Общественные организации — это большие собрания людей, которым удалось избежать военной службы».

«В армии вообще и на фронте в частности на организации земств и городов смотрели как на собрание тех, кто „словчился“, чтобы не попасть в окопы» ^[242] .

Правительство должно было разрушить создавшуюся двойственность и прекратить финансирование земгоровских организаций, которым уже не доверяло. Перед новым, 1917 годом по предложению министра внутренних дел Протопопова как раз и было принято такое решение, что вызвало сильное негодование общественности.

242

Русская армия накануне революции // Былое. 1918. № 1 (29). С. 157.

Что же в итоге? Если положить на обе чаши весов плюсы и минусы в деятельности земских организаций за годы войны, заслуживает внимания такой вывод: «На деле же они просто лишили монархию ее единственной опоры против революции — армии» ^[243] .

По мнению французских разведчиков, делегация лорда Милнера не только изучала положение в России, но и содействовала государственному перевороту. После отставки пробритански настроенного министра иностранных дел С. Д. Сазонова, которого де Малейси считал «могущественным» английским агентом, Британия «перестала играть роль хозяйки положения».

243

Катков Г. М. Февральская революция. М., 1997. С. 58.