Вася Чапаев
Шрифт:
Цветы медленно вяли на булыжных мостовых, и это тоже было признаком разгоревшейся весны.
Приятели работали у Зудина последние дни. Их отцы подрядились рубить дом богатому мужику в деревне Быковке и забирали сыновей в помощники.
Предстоящая разлука сильно огорчала Васяту и Наташу. Наташа сидела в мастерской и пела самые печальные песни, какие знала. Васята совсем раскис, у него все валилось из рук.
Вася ломал голову, обдумывая: сказать, или не говорить Насте о том, что он уходит на все лето в Быковку. «Скажу, а ей, может, вовсе наплевать?» — мучился он.
По привычке молодежь каждый вечер собиралась у хибарки цыгана. Сегодня все уже были в сборе,
— Остывает моя кровь! Был цыган, как огонь, стал цыган, как головешка... Один горький дым!
Настя явилась с мокрыми косами.
— Ты что, купаться ходила? — спросила Поля Метелина.
— Нет, просто умылась после работы! — отмахнулась Настя и весело объявила: — Я теперь тоже работаю. На пристани, грузчицей!
Вася встревожился:
— Куда ты пошла, тяжело ведь там. Я видел, какие мешки таскать надо!
— Мне не тяжело! Я сильная! Заработаю денег, отцу куплю новую ластиковую рубаху, а себе — голубую шаль с розами!
Как Настя ни хорохорилась, а все заметили, что она смертельно устала. Поэтому, когда она предложила потанцевать, сказали, что им не хочется.
— Давайте лучше песни петь, — предложила Поля. Настя взяла гитару:
— Я вам новую спою, недавно отец научил:
...В степи ночной костер горит. Цыганский табор сладко спит. Не спит цыганка молодая, На картах у костра гадая. Младое сердце бьется жарко, На карты пристально глядит, Но лишь богатые подарки Ей масть бубновая сулит. Она грустит, тоской объята, Не надо ей сребра и злата. Лишь был бы рядом милый друг!— Лишь был бы рядом милый друг... — повторила Настя и, взглянув на Васю, заиграла веселые припевки:
Ой, что ж, что ж, что ж Намочил меня дождь На сухом берегу? Что ж я, дура, не бегу?— У-ух! Поля, поддержи!
Толстая Поля задорно взвизгнула и зачастила;
Уж топнула я, И не топнула я. Три горшка я каши съела И не лопнула я!..— Уф, задохнулась. Ну их, припевки. Давайте какую-нибудь хорошую споем. Вася много знает.
— Давай, Вась!
— Запевай! — коротко приказала Настя, и Вася послушно запел:
Ты не вейся, черный ворон, Над моею головой...И оттого, что в груди горячо толкалось растревоженное и веселое сердце, пелось Васе легко и свободно. Так поют птицы, встречая солнце. Поют, чтобы прибавить ко всему прекрасному, что есть в мире, еще и свою песню...
Прощаясь, Вася как бы невзначай сказал:
— А я, Настя, завтра ухожу в Быковку с отцом, работать на все лето.
Длинные ресницы не успели скрыть метнувшийся в глазах испуг. Настя опустила голову.
— Ну хоть раз придешь в Балаково-то?.. Маму свою навестить. Она, чай, скучать будет, бедная!
— Конечно,
приду! Я ее знаешь как люблю, — горячо зашептал Вася и задохнулся от лучистого взгляда синих-синих глаз.— Очень любишь? — тихо переспросила Настя и покраснела...
— Васенька, рубаху чистую и штаны я к отцу в мешок положила, — встретила мать вернувшегося с гулянки сына.
— Иван Степанович, ты уж там попроси кого-нибудь из баб постирать вам. Почище себя держите. Я ведь знаю, загваздаетесь без меня — от людей срамно будет.
— Это ты зря: не гулять отправляемся. С нас одна чистота требуется — в работе.
Вася принялся укладывать свой плотницкий ящик. Все ли на месте? Наждачный камень тут. Молотки тут. Топорик — сюда. Запасные ножи для рубанка, стамески, долото. Все на месте... Завтра на работу вместе с тятькой, с Васятой. И работа-то какая! Это не планочки тесать да столики лаком покрывать. Дом строить шатровый! Радостное волнение охватило Васю, хотелось запеть, но ни одна песня не подходила к его настроению. И неожиданно откуда-то сами собой пришли слова:
Эх ты, ящик, ящик плотницкий, Инструмент в тебя кладу. Завтра утром, ящик плотницкий, На работу я пойду! Заработаем мы денег...Вася запнулся:
Заработаем мы денег...Нет, больше Вася ничего не смог придумать.
И опять он почувствовал, что не хватает ему слов, как тогда в Жигулях. Слова разлетелись, как воробьи, а без слов какая ж песня! «М-м-м-м, да м-м-м-м», — так и коровы могут. Вася рассердился на себя и замолчал.
— А сколь денег-то? Чего ж ты про самый антирес и не спел? — подцепил отец.
— Не знаю...
— А ты меня спроси, — усмехнулся Иван Степанович.
— Сколько, тять?
— Помене, чем у купца. Поболе, чем у шарманщика!
— Будет уж тебе, Иван Степанович, — вмешалась мать.
— Да я так, к слову пришлось... Давай, Васька, спать. Завтра на заре подыму.
На рассвете в окно постучали Новиковы.
Ребята поеживались от утренней прохлады и были неразговорчивы: спать хотелось. Отцы кряхтели, откашливались и неторопливо разговаривали. Иван Степанович нагнулся и провел рукой по траве.
— Роса... Надо думать, дождя не будет.
— Хорошо бы. Тогда к вечеру добредем помаленьку, — зевнул Новиков.
Ремень от плотницкого ящика резал Васе плечо и напоминал ему о шарманке. Вот так же шел он с дедом Егором по проселочным дорогам и мечтал о том, как заработает денег и обязательно пойдет учиться в балаковскую школу. Сколько раз он заглядывал в ее окна, до слез завидуя тем, кто там учится. «Нужда, Василий, не до школы, — говорил отец. — В школу-то тебя и одеть по-людски надо, и книжки разные, а где я на это возьму? Вот заработаешь сам себе, тогда иди с богом, учись, я не против».
«Может, теперь с тятькой заработаем, — думал Вася, — и отцепится от нас нужда?»
— А я вчера к Зудину бегал прощаться, — сказал Васята. — Он про тебя спрашивал. Говорит, на зиму опять нас возьмет. Хороший он, и Наташа хорошая. Я вот думаю, чтобы она мне сестрой была. Хорошо бы как было!
Вася сурово остановил размечтавшегося приятеля:
— Тебе, может, и хорошо, а ей плохо... Вон Настя в грузчицы пошла.
Вася представил, как тоненькая Настя гнется под тяжелыми мешками, и замолчал.