Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж

– Что у тебя со спиной, господин? – с тревогой спросил княжич.

– Думаешь, мне видно?

– Стеганка драная и вся в крови!

– О, проклятье! Дай посмотрю, – подъехала ближе воительница.

– Позволь лучше мне, женщина-воин, – попросил сарацин.

– Тихо, тихо! – встревожился Вожников, вспомнив, что никаких лекарств у них с собой не имелось. Даже банального вина. – Если не течет, лучше не трогать! Запеклось, и ладно. Нарывать начнет – тогда займемся. О, шевалье Изабелла, кажется, твои слуги едут! Тогда давайте в виноградники отвернем, с посторонних глаз подальше.

Путники послушались, и маленький отряд версты четыре скакал между рядами лозы, пока, наконец, они не оборвались возле какого-то ручья.

– Привал! – спешился первым Егор. – Так… Шевалье, мудрый Хафизи Абру… Вы все слышали список наших примет. Две рыжие женщины в мужских нарядах, сарацин и иноземец. С ними четверо слуг. Посему в прежнем виде нам никуда дальше ближайшей деревни не уйти. Опять страже попадемся. Посему сделаем так. Пересвет, проныра, глаза нигде не мозолил. Посему его нужно переодеть в знатного путешественника. А мы станем изображать его свиту. Вам, дамы, придется вернуться в платья и тщательно спрятать волосы, благо сию скромность церковь только одобряет. Тебе, друг мой, на время отказаться от халата и чалмы. Ну, а мне… Переодеться и помалкивать, как глухонемому. И все, приметы мимо. Сможем ехать по любой дороге, никто внимания не обратит.

– Разумно, – немного поколебавшись, признала шевалье.

– Не стоит напрасно искушать судьбу, – кивнул сарацин. – Согласен. Потерплю несколько дней одеяние неверных.

– Вот и хорошо. Пересвет! – подозвал Вожников княжича. – Тебя не ищут – тебе за покупками ехать. Скачи вдоль ручья, наверняка в селение какое-нибудь попадешь. Там разберешься. А мы не торопясь следом тронемся.

Вечером следующего дня в город Дре въехал разбитной немецкий дворянин, следующий из Баварии в Нант к дальним родственникам. Вслед за ним тряслись в повозке две скромные служанки, унылые невольники, а охраняли скромный обоз четверо уставших с виду, но явно бывалых воинов. Недостатка в средствах юноша явно не испытывал, поскольку снял на ночь сразу половину второго этажа. Лучшую комнату для себя и еще четыре – для свиты.

– Вот твое вино, Егор-бродяга, – вошла вслед за Вожниковым в его комнату шевалье Изабелла. – Давай, ложись на живот. Буду смотреть, что там у тебя на спине. Хочешь не хочешь, а старое тряпье все равно надо убирать.

– Может, я лучше сам?

– Давай! – согласилась воительница. – Только, чур, я посмотрю. Зело интересно, как ты это делать станешь? Молчишь? Тогда на, глотни. И снимай рубаху.

Егор смирился, полуразделся и вытянулся на постели. Шевалье тут же деловито уселась ему на ноги, стала ковыряться в ране. По спине побежал влажный холодок, слегка защипало – но больно, в общем, не было.

– И заклею шелковой лентой, раз уж сарацин так настаивает. Полежи спокойно, чтобы присохло. Не в тряпки же тебя заматывать?

Она пошевелилась, покачалась, что-то зашуршало, опять пробежал холодок.

– Я не люблю оставаться в долгу, Егор-бродяга. Ты спас мне жизнь, и за это я исполню любое твое желание. Но поскольку ты еще и дурак, то желание для тебя я выберу сама…

Шевалье Изабелла перевернула его на спину, и молодой человек увидел, что она уже полностью обнажена. Красные пляшущие язычки свечей осветили полную большую грудь, легкий розоватый пушок по всему телу, но при том почему-то совершенно зачернили губы. Женщина наклонилась вперед, коснулась ртом его губ, пока еще слегка – и кончики сосков заскользили по груди, щекоча, горяча, порождая самую что ни на есть злобно-низменную страсть.

– А это тебе, бродяга, до утра больше не понадобится… – Она, отодвинувшись, решительно стащила с него порты, вернулась назад. – Не вздумай шевелиться, лента оторвется!

Изабелла наклонилась вперед и поцеловала его по-настоящему, словно пытаясь выпить, проглотить. Одновременно ее бедра приподнялись и опустились – и тело шевалье поглотило Егора уже полностью, став с ним единым целым, и стало плавно покачиваться, вытягивая из тела остатки разума и оставляя только жажду, вожделение и страсть…

* * *

Теперь передвижение маленького отряда стало скучным, спокойным и однообразным. Легль, Алансон, Майен, Шатобриан. Путники спокойно въезжали в города, отдыхали в трактирах, двигались дальше и нигде не замечали на себе ни единого косого взгляда. Через десять дней они въехали в Жосселин: скромный и тихий городок, окружающий трехбашенный замок, отстроенный на берегу реки. Похоже, здесь жила только прислуга графского дома и несколько торговцев. Во всяком случае, ни одной ремесленной лавки Егор не заметил, равно как пекарен или скотобоен. Типичный центр сельского захолустья, занятый только хлебопашеством и огородами. Даже трактир здесь был всего один, да и тот на четыре комнаты.

Два дня шевалье Изабелла прихорашивалась – если можно так назвать чистку одежды и приобретение нового чепца. Скорее – она просто нервничала, никак не решаясь предстать перед родичами, от которых сбежала много лет назад, в качестве жалкой просительницы.

– Зачем тебе это нужно, прекрасная амазонка? – в который раз попытался остановить ее Вожников. – Унижаться, выпрашивать, каяться?

– У меня нет ни денег, ни земли, ни службы, – в который раз отвечала женщина. – Токмо рыцарское звание и плащ ордена Сантьяго. Ордена, знамо, всегда заботятся о своих увечных и престарелых рыцарях, предоставляя им кров и пищу. Но не более того. Келья, молитва, скромность и послушание. И токмо воспоминания о былых подвигах. Чтобы соответствовать званию, нужно иметь копье! Оруженосца, доспехи, сменных лошадей для всех слуг. Где мне все это взять? А без всего этого я просто женщина. Безвестная вдова. Меня даже мелкой должностью при монастыре никто не одарит. Приберегут для знакомых и родичей.

– А здесь что?

– Коли милость выпрошу, хоть какую деревеньку в кормление получу. Имея свой доход, можно серебра на снаряжение скопить, у сервов коня для похода истребовать. Я ведь все же рыцарь! Бог милостив, без войны не оставит. А война – это добыча, слава, плата за службу. Или хотя бы надежда на то и другое. Кто знает, а вдруг повезет? Да и жизнь хозяина повольготнее монашеской. Я в келье не выдержу, зачахну. В общем, буду кланяться. Годы прошли, обиды забылись. А родство осталось. И охотились на нас, видишь, не ради дома Булонского, а из-за доноса церковного. Вот коли прогонят, тогда да… Придется постриг принимать.

Час, когда шевалье Изабелла все же решилась отправиться в замок, Вожников банально проспал. В последние дни другого развлечения, кроме вина и сна, у него не было – вот и привык валяться. Вернулась же воительница уже во второй половине дня, после обеда, и сразу велела слугам собираться.

– Ну что? – поинтересовался Вожников. – Поздравлять или соболезновать?

– Даже и не знаю, – пожала она плечами. – Обиды прежние сестра простила, на содержание они с мужем меня берут. Но кормления не дадут, пенсию назначат. Оказывается, Егор-бродяга, в Клермоне после побега нашего листы допросные так на столе в пыточной и остались. Там и имя мое, и ф, и в колдовстве обвинение. А татей ночных, грабителей, половина города видела. Так вышло, дело сие к кому-то из арманьяков попало, вот они сразу шум и подняли, что булонские с дьяволом сношаются. Похоже, герцог Орлеанский нас предупреждал в Париж не ехать, да мы намека не поняли, перепутали все. Сами в лапы ворога полезли. А арманьякам страсть как хотелось аутодафе с герцогиней Бретонской устроить! Им ведь на родство мое наплевать, им главное род наш, дом Бретань, грязью облить. Вот так и вышло, что я чуть не сама герцогиня ныне, и вдобавок ведьма самая могучая на свете, за которую демоны из ада сражаются.

– Ну, как минимум два случая в наличии, – рассмеялся Егор. – И толпа свидетелей.

– Сестра истребовала, чтобы я в доме лесника поселилась, – не разделила его веселья шевалье Изабелла. – Схоронилась скорее, на свет не показываясь. Хотят, чтобы забыли про меня и про позор случившийся. Пока жить стану вдовой-отшельницей, с голоду не умру, позаботятся.

– Мы проводим, – посерьезнел и Вожников.

Последний общий переход оказался коротким, всего двадцать верст. Узкая дорога, местами превращаясь в тропу, сперва пересекла поля, уже распаханные под посевы, потом нырнула в лес, изрядно попорченный выпирающими тут и там скалами, проползла вдоль каменистого обрыва, нависающего над узкой, в три шага, речушкой, и наконец оборвалась на небольшой площадке, с одной стороны которой стоял жердяной сарай с распахнутой дверью, а с другой – небольшая избушка на каменной подклети, где-то десять на десять шагов размерами. Она была закрыта, но тоже носила следы заброшенности: грязь, паутина, слой прошлогодней листвы на ведущей к двери лестнице.