Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж

– Не совсем туда, чадо, – укрывшись в зарослях ивы, княгиня осторожно раздвинула ветки, всматриваясь в кисельную полутьму белой июльской ночи.

Суденышки неспешно пробирались протокою – точнее, прокопою – одно за другим, головная ладья похитителей уже удалилась шагов на полтораста, и, похоже, тати еще не заметили пропажу. Впрочем, скоро заметят – времени до того оставалось немного.

– Я чаю, там, у деревни, и пристань есть. Там и возьмем лодку.

– Украдем, да, маменька?

– А хоть бы и так! Спасаться-то нам надо, чадушко.

Невдалеке от порогов Егора вдруг что-то словно ударило в голову, да так сильно, что князь пошатнулся, едва не полетев за борт, в глазах вспыхнула какая-то зелень, а потом и вовсе вдруг потемнело кругом, словно бы внезапно сделалась вдруг ночь – не летняя, осенняя, темная, с черной водой реки, отражавшимися в ней желтыми холодными звездами… и чем-то большим, сияющим волшебным светом, видимым из самого дальнего далека!

Князь вскинул голову: плотина! Залитая электрическим светом плотина, строения в стиле двадцатых – двадцатого века – годов… Волховская ГЭС, творение знаменитого инженера Графтио, один из первенцев советского плана ГОЭЛРО…

– Княже! Княже! Что с тобой, княже?!

Вожников тряхнул головой, улыбнулся воинам – все по-прежнему, река, раннее летнее утро, светлое, с белесым небом… и ревущие впереди пороги.

– Приготовить стрелы, ручницы заряж-жай! – живо распорядился князь. – Сворачиваем к протоке. Как прикажу – стреляйте без раздумий в первый же встреченный челн!

Лодки быстро поплыли протоку, на берегу которой воины князя заметили бестолково бегающих парней, отроков…

Вожников мазнул рукой, и один их воинов тут же перемахнул на берег, спросил, «цокая» по-новгородски:

– Поцто егозите, робяты?

– Ишшем!

– И цто же вы ишшете?

– Целнок наш увели по ночи ишшо.

– Челнок? – насторожился князь. – И кто ж его увел? Что, какие-то лихие люди были?

– Лихие, не лихие, а были, – трое отроков лет по двенадцати, подошли к протоке, к челнам, да, увидев богато одетых людей, ратников, поклонились. – Цузые, не по-нашему говорили, один кормщик – из наших, Глотов Степан. На лодье, на целнах больших плыли, наш не должны бы украсть…

– Ясно, – покусав губу, Вожников приказал воинам грести живее.

Кто бы мог украсть челнок – у Егора сомнений не имелось. Конечно же – пленники, княгиня… не зря ведь видение было, не зря! Хорошо свою супружницу зная, князь ни секунды не сомневался в ее способности к любой авантюре… увидела первую же возможность бежать, тут же ею и воспользовалась, и чад, конечно же, с собой прихватила. Вот только куда сии беглецы подались? Конечно, ежели сказать, не рассуждая – так назад, к Новгороду. Однако, ежели чуть подумать, так и станет ясно – что не туда. Ну, где там княгинюшке против течения выгрести? Даже если и Феофан с нею бежал – все равно тяжковато. Значит, вниз по течению, поплыли, а там – к берегу, да ветра в поле ищи.

– Вниз идем. Быстрее, парни! Быстрее!

Спустившись по течению версты на полторы-две, княжьи ратники вдруг увидели жмущиеся к левому берегу суда – челны и небольшую купеческую ладейку – насад. Они!

– Тати, – тихо промолвил князь. – А ну, давай туда… Живее. Луки, ручница готовьте…

Они даже не вступали в разговоры – князь отдал приказ стрелять сразу же, как только челны подошли к «шильникам» ближе…

Рявкнув, ручница разнесла в щепки корму головной ладьи, следом полетели меткие стрелы…

Услыхав выстрелы, вздрогнул пробиравшийся росшей на склоне холма березовой рощицей белокурый тать Тимофей. Вздрогнул, сплюнул досадливо, обернулся:

– Кажется, мы немного задержались с поисками, Епифан. Я бы даже сказал – опоздали.

– Думаешь, господине, погоня? – краснорожий схватился за саблю. – Да мы их… враз!

– Разбойные морды против отборной гвардии императора Русии? – сверкнув глазами, презрительно ухмыльнулся главарь. – Не смеши мою епанчу! К тому же мы не знаем, сколько их.

– Но… наши люди ведут бой!

– Пусть ведут. Это хорошо! Мы же с тобой, Епифане, возвращаемся в Новгород. Не вышло с княгинею – не беда, и, может быть, вовсе не худо – по крайней мере, император не будет нам мстить лично. Да и вообще – успокоиться. А нам то на руку! Так что, в Новгород, мой забубенный друг Епифане! В Новгород! Идем.

Разбойники скрылись в роще и через некоторое время уже вышли на широкий Московский тракт, где вскоре прибились к вологодским купцам, неспешно продвигающимся длинным обозом к новгородскому торгу.

Князь Егор выскочил на берег первым. В сверкающей на солнце кольчуге, с непокрытою головой, с обнаженной саблей в правой руке и острым кинжалом – в левой. Из зарослей навстречу сразу ринулись двое, одного князь успокоил саблей, а вот с другим – высоким и тощим ратником в длинной, чуть ниже колен, байдане, сплетенной из круглых расплющенных колец, пришлось повозиться. Тощий-то оказался умелым воином, ловко отразив первый удар, отпрыгнул в сторону, выставляя вперед тяжелую татарскую саблю. Вожников снова атаковал, клинки скрестились, послышался лязг – то ли железа, то ли крепко, с нешуточной ненавистью сжатых зубов. Вот вражина отпрыгнул, и тут же, изогнувшись, ударил, целя сопернику в шею. Князь чуть отпрянул, подставил под острие вражеского клинка зерцало, тем временем перевернув в левой руке кинжал – чтоб было удобней метать… И вот выбрал момент, отвлек внимание тощего выпадом… метнул…

Тяжелое лезвие угодило в правый глаз супостата, и что там дальше было Вожников не видел, не ждал – отпихнув падающее тело ногой, побежал вперед к рощице, соображая, что не зря же «шпыни» высадились на берег именно здесь, значит, что-то такое увидели, что-то их подтолкнуло…

В рощице завязалась сеча. Слава богу, не так уж и много оказалось врагов, но тем не менее… Вокруг слышались ругательства и предсмертные крики, скрежет и звон клинков, стоны и хрипы, вся музыка скоротечного рукопашного боя. Перестали свистеть стрелы, и ручницы прекратили палить – сложно было целиться в роще, да и вообще – потеряв человек семь, враги как-то быстро отошли, растворились в лесах… особенно их и не искали – не было в достатке людей… Да пес с ними, с супостатами, пущай уходят, лишь бы…

– Его-ор! – едва затихший шум битвы вдруг сменил пронзительный крик. – Его-ор! Князь мой… любый…

Вожников, закусив губу, швырнул в траву окровавленную саблю, заключил в объятия подбежавшую жену, поцеловал крепко, глядя в васильково-синие глаза, гладя золотистые волосы, словно напоенные ласковым летним солнцем:

– Милая моя, люба… Ну, как ты тут без меня? А дети? Чады-то наши где?

– В овражке укрыты, – всхлипнув от радости, Елена махнула рукой. – Ждут. Идем же…

Непонятно было, кто кого брал, кто на кого нападал первым – муж на жену или жена на мужа. Верно, оба старались, оба неистовствовали, только нынче полем боя была постель – широкое княжеское ложе в опочивальне, в бывших купеческих хоромах богатых купцов Амосовых, что давно уже перебрались в Холмогоры по каким-то своим делам. Амосовские-то палаты первым подворьем княжеской четы и были, туда и перебрались знатные погорельцы со чадами своими и домочадцами, в ожидании, покуда на Прусской улице не отстроят усадебку.