Ватикан

Не было еще и шести утра, когда для пущего издевательства послышался стук молотка, превративший его отдых в настоящую пытку, так что он даже высунулся в окно, чтобы определить источник этой напасти, но в тот же самый момент стук прекратился.

Уже начало понемногу светать — чудное время для тихой, уединенной молитвы, но душа монаха пребывала в безмерном смятении, и он даже не смог с подобающей набожностью помолиться за усопших, ведь разве не была чистой воды безрассудством мысль о том, что причиной его срочного вызова в загадочный Ватикан послужило не что иное, как просьба вынести суждение, не завладел ли Нечистый престолом святого Петра? И кто же его призвал? Сам Папа, как то можно было заключить по ватиканским посланиям, которые вручал ему приор? Или это кардинал Кьярамонти устроил его поездку? А что сказать об этом странном персонаже по имени Лучано Ванини, уверявшем, что он посланник Папы и существует на свете, чтобы служить ему, но на самом деле был величайшей помехой и приносил дурные новости, раз за разом откладывая столь желанную аудиенцию под расплывчатыми и подозрительными предлогами? Неужели он был не только содомитом, но и слугой Вельзевула? Дело в том, что уже с самого начала он заметил в монсиньоре Лучано Ванини кое-какие обескураживающие черты, как, например, чрезмерная жеманность и не менее чрезмерная забота о собственной персоне (он, несомненно, красил свои седины и делал маникюр); светскость, которой он щеголял (он упрямо водил брата Гаспара по магазинам, насильно заставлял посещать романтические уголки, культивировал безрассудную фамильярность и выставлял напоказ свою глупую и вульгарную нежность, вплоть до того, что однажды едва не осмелился наброситься на брата Гаспара с нелепой и неприличной щекоткой) и, наконец, полное отсутствие чувства собственного достоинства, которое он проявлял ежеминутно, ведя себя как несдержанный шарлатан, будучи при этом не кем иным, как личным слугой Его Святейшества. Так не были ли неуместными любые подозрения, зарождавшиеся в груди брата Гаспара? Разве не могло оказаться, что пасторальный стиль Лучано отличается от его собственного и в этом все дело? Нет, он уже продемонстрировал, что нет, но вначале Гаспар был склонен верить, что подозрения, которые он испытывал в отношении монсиньора, были подозрениями монаха, возможно чересчур удалившегося от светской жизни. «Каким наивным я был, не доверяя внешности», — думал он, обещая себе впредь не быть таким робким в своих суждениях и оценках.

Дело в том, что с самого своего приезда четыре дня назад и не считая Лучано Ванини и партии в покер, когда его самым низким образом обчистили, брат Гаспар чувствовал себя вне игры. Его единственным девизом оставалось «ждать»: ждать, что какие-либо новые сведения наведут его на след того, что происходит в ковчеге святого Петра.

Чтобы отделаться от этих тревожных мыслей, выражавшихся в некоем недомогании, мыслей, в которых досада играла едва ли не одну из главных ролей, он решил заняться повседневной рутиной: сделал упражнения на растяжку, посвятил несколько минут медитации, помолился и наконец позавтракал фруктами и йогуртом. Эти первые часы дня — раз уж изучение досье, которое передал ему кардинал Кьярамонти, было в данный момент невозможно — он провел, правя небольшое эссе, посвященное поэме маэстро Экхарта «Granum sinapis», [6] которое, в свою очередь, было всего лишь прологом к более честолюбивому и, с богословской точки зрения, более глубокому труду, в данный момент занимавшему его мысли, вслед за чем уже в служебные часы он снова (и снова безрезультатно) звонил монсиньору Ванини, которому, по крайней мере, смог оставить разгневанное послание на автоответчике. Затем он позвонил кардиналу Кьярамонти — уведомить, что аудиенция с Его Святейшеством отложена и поэтому он считает назначенный накануне обед лишенным смысла, хотя и не смог связаться с кардиналом лично, вследствие чего был вынужден обратиться к секретарю его высокопреосвященства, монсиньору Луиджи Бруно, который с самого начала выказал себя крайне неучтиво, можно даже сказать, проявил нетерпение, переросшее в раздражение, будто уделить монаху три минуты было для него плачевной тратой времени среди многих обременяющих его обязанностей. После этого досадного инцидента, оставившего в его душе новый унизительный след, про который не так-то легко было позабыть, он позвонил в монастырь, где надеялся найти духовное и денежное вспомоществование. К сожалению — приор уехал в город, — он смог переговорить только с Марселино, который всецело был объят тревогой, показавшейся брату Гаспару несостоятельной и вызванной уроном, что причиняли в саду семенам, плодам и корням расплодившиеся во множестве мыши.

6

«Горчичное зерно» ( лат.).

— А кошки на что же, Марселино?

— Кошки съедят трех, придушат двух — и довольны! А мышей-то сотни!

— Ради Бога, успокойся, Марселино, это еще не конец света. Коли б ты только знал, что тут со мной творится…

— Что мне делать, Гаспар? — спросил Марселино, не обращая внимания на его жалобы. — Я просто в отчаянии!

— Есть одно средство, Марселино, есть одно средство. Или, лучше сказать, целых два, которые ты можешь применить вместе для большего эффекта. Первым делом, кипятишь воду…

— Сколько?

— Несколько кастрюль, а потом идешь с этой водой в сад и льешь ее в норы, тем самым ошпарив самих мышей и их детенышей.

— А второе?

— Терпение, дружище, терпение. Во-вторых, опыт должен подсказать тебе, что, хоть ты и залил кипятком норы, где матери производят и выкармливают потомство, полагаться на это нельзя, поскольку ничто не гарантирует, что мыши не вернутся. Так что посади куст бузины, а еще лучше два, в каждом конце сада: запах ее листьев неприятен всем грызунам и в конце концов отпугивает их.

— А где мне взять бузину? — в отчаянии вопросил садовник.

— Послушай, Марселиио, мне бы твои заботы. Возле кухни я посадил три куста, специально, чтобы оберегать наши запасы. В любом случае спроси у Камачо, кладовщика, он поможет тебе с черенками и научит, как действовать.

— Ах, будь ты с нами, Гаспар, совсем бы другое дело было.

— Да, но меня категорически не хотят отпускать.

— Категорически? Ты что, заболел?

— Категорически, то есть принудительно.

— Ага, Но как у тебя — все в порядке?

— Нет, по правде говоря, нет.

— Папа уже принял тебя?

— Нет.

— А как он?

— Плохо.

— А в остальном?

— В остальном? Слушай, Марселино, в остальном все хуже некуда, и не забывай, что я по междугороднему, так что скажи приору, что мне необходимо переговорить с ним как можно скорее. Договорились?

— Ла-а-а-дно…

— Пусть обязательно до меня дозвонится.

Тревога и страх овладели им, и, чтобы не сидеть в ожидании перед телефоном, он отправился в поход по ватиканским музеям, но пробиться сквозь толпу туристов из всех стран было так трудно, что его порыв угас, прежде чем он успел подойти к входу. Он изменил маршрут и зашел на почту, откуда отправил открытку своей матери, потому что бедняжка была совсем одна, хотя постоянно присутствовала в его сердце и молитвах.

Дражайшая матушка!

Пишу тебе эти строки единственно затем, чтобы засвидетельствовать свою сыновнюю любовь и чтобы ты попросила Иисуса, ты, которая так близка к Нему, даровать твоему сыну все свои милости. Никогда не найду слов, чтобы выразить, как я счастлив, имея такую мать, как ты, и никогда не смою вины за то, что не могу ни помочь тебе, ни поухаживать за тобой — разве что настолько, насколько позволяют мне мои слабые силы и средства.

На открытке, которую я тебе посылаю, изображен впечатляющий Колизей, где сохранилась арена, орошенная кровью мучеников Христовых. Скоро увижусь с Папой. А пока я действительно общаюсь на равных со многими кардиналами и монсиньорами. Вчера я встречался с государственным секретарем! Много раз целую, мама, и надеюсь, что благословение Божие всегда пребудет с тобой.

Твой сын, Гаспар

Потом он купил номер «Оссерваторе романо», и за этим и другими делами прошел пятый полдень его пребывания в Ватикане. Когда он вернулся в гостиницу — Джованна, уборщица, как раз заканчивала свою работу, — то вновь принялся ожидать известий, будь то от кардинала Кьярамонти или от коварного монсиньора Ванини, которого он надеялся убедить вернуть так подло выкраденный доклад.

А пока стал просматривать ватиканскую газету, чтобы проверить, сможет ли он, читая между строк, обнаружить что-нибудь важное, что от него до сих пор скрывали. Но этого не случилось, потому что он уснул с газетой в руках, и лишь несколько часов спустя его разбудил телефонный звонок. Это был секретарь государственного секретаря, иными словами, монсиньор Луиджи Бруно, чтобы условиться насчет новой партии в покер. Брат Гаспар отказался, извинившись и сославшись на некоторую скудость денежных средств, поскольку его пребывание в Ватикане затянулось дольше положенного и ему по сих пор не удается связаться с монастырем; тогда монсиньор Бруно ласково предложил ему заем без процентов, но брат Гаспар отклонил его предложение, боясь увеличить и без того раздувшийся долг. Помимо главной причины — банкротства и нежелания доставлять удовольствие тому, кто всего несколько часов назад так неприветливо обошелся с ним, — его удерживала другая, куда более важная забота, а именно возможность в ближайшем будущем, за картами, подвергнуться расспросам о каком-нибудь конкретном пункте досье, которое он в недобрый час потерял.

Брат Гаспар вновь развернул газету и возобновил чтение, но дававший о себе знать голод и обычная небрежность газетной прозы мешали ему сосредоточиться на ватиканских новостях.

Он вышел перекусить, а затем бесцельно бродил по римским улицам, так что в гостиницу вернулся только в начале пятого, а вернувшись, нашел на своем месте Филиппо, который поспешил сообщить ему, что в его отсутствие звонили двое: первый звонок был от Косме, приора, который по-отечески спешил прийти ему на помощь, второй — от кардинала Кьярамонти, который просил срочно перезвонить по его личному телефону и до разговора с ним ни с кем не говорить, что брат Гаспар и сделал.

— Ваше высокопреосвященство?

— Минутку, брат Гаспар, — раздался голос личного секретаря, монсиньора Луиджи Бруно. — Его высокопреосвященство тоже хочет с вами поговорить, не вешайте трубку.

Брат Гаспар подождал, как его и просили, и секунды эти показались ему вечностью, пока наконец он не услышал голос пурпуроносца Кьярамонти:

— Брат Гаспар?

— Да, ваше высокопреосвященство, брат Гаспар слушает.

— Нам необходимо увидеться.

— Когда?

— Сейчас.

— Сейчас? Прямо сейчас?

— Мы не можем ждать. Вы заняты?

Брат Гаспар не нашелся, что сказать.

— Брат Гаспар? Вы слушаете?

— Да, — ответил он едва слышно.

— Вы одни?

— А с кем же мне быть?

— Тогда мы ждем вас в Епископском дворце до половины восьмого, — сказал Кьярамонти и повесил трубку.

IV

Бог не нуждается в нашей лжи.

Лев XIII