Вавилон. Пламя

– Я тебе дам тихо! – Лилит несколько раз звонко ударила подошвой по полу. – Эй там, суки!

– Ты тамису была в отключке, не соображаешь ничего? – зашептала Дарири.

– Я отлично соображаю, – Лилит перевела на нее горящий взгляд. – Куда лучше, чем ты, твою мать!

Повозка плавно остановилась и качнулась. Послышалось фырканье коней и шаги.

Лилит сощурилась от ударившего в глаза дневного света. На нее смотрел мужчина, крупный и лысый, с плохо зарубцевавшимся шрамом на лице.

– Ты кто такой?

– Это кирье Льгашмын, – ответил за него Варац. – Валорийский.

– Интересно, – сказал Льгашмын, пристально разглядывая чернильный развод на лбу Лилит, который еще совсем недавно был четкой, яркой печатью.

– Правда же? – подхватил Варац. – Чрезвычайно интересно, кирье! Удивлен не меньше вашего!

Льгашмын натянул кожаную перчатку, извлек из кармана что-то металлическое и приложил к плечу Лилит. Та возмущенно дернулась.

– Руки!

Он недоверчиво посмотрел на ее бледную кожу, на которой вместо символа отпечаталось лишь черное водянистое пятно.

– Ха! – восторженно воскликнул Варац.

Тент опустился, и через некоторое время телега вновь тронулась. Никто из охотников не подал голоса.

– Сука, – выдохнула Лилит, постепенно успокаиваясь. Продышавшись, она спросила: – Они не из разговорчивых, как я понимаю?

– Не то слово! – кивнул Варац. – Скучища страшная!

Лилит спустилась вниз, изгибая плечевые суставы, и принялась разминать ноги.

– Что выяснили?

Дарири непонимающе моргнула.

– А что мы должны были выяснить?

– Кто везет, куда, сколько их? – вздохнула Лилит в ответ.

– Вроде восемь… Кто и куда, не знаем.

Лилит подняла на нее голову.

– Вроде?

– Восемь, восемь, – утвердительно кивнул Варац.

– Ну хоть считать умеете, чародеи, вашу мать… – Лилит вытянула ноги и напрягла мышцы. – Сейчас молчим. Пялиться можно. Издавать звуки – нет.

Она полулежала, то закрывая, то открывая глаза. Тело было ослабшим, будто набитым ватой. Ноги едва повиновались ей, но Лилит упрямо продолжала напрягать и расслаблять мышцы, постепенно возвращая их в тонус и разгоняя кровь. Она тянула загрубевшие связки, насколько ей позволяло положение тела, и прислушивалась.

Начало стремительно смеркаться. Лилит прекратила двигаться, распахнула глаза и перевела взгляд с чародейки на Вараца.

– Ну, чего молчим? Умер кто? – спросила она весело, садясь и скрещивая перед собой ноги.

– Так ты же сказала…

– А, то есть теперь ты решила меня послушать?

– Да хватит тебе! – с досадой ответила чародейка и понизила голос: – Сказала, что за тобой слежка, а на следующий день пропала! Что я должна была думать?!

– Согласна. Некрасиво вышло, – кивнула Лилит. – Какая жуткая дурь мне в голову стукнула: работать вместо того, чтобы тебя нянчить!

Дарири гневно поджала губы и отвернулась от нее.

Лилит посмотрела на Вараца оценивающе.

– Ты чародей? Какая школа? – спросила она.

– Скромный материализатор, к вашим услугам, – склонил голову Варац.

Лилит поморщилась чуть разочарованно.

– Дерево?

Варац пренебрежительно фыркнул.

– Ни в жизни. Металлы и сплавы.

Лилит кивнула и откинула голову назад.

– Тихо, – сказала она. – Помолчите.

Телега затряслась чуть сильнее. Вокруг заплясали расплывчатые силуэты факелов. Они приближались к стоянке.

Их по очереди отстегнули. Лилит грубо стряхнула руку охотника, взявшего ее под локоть.

– Не приставайте к даме, кирье! – насмешливо сказал ему Варац, спрыгивая на землю. – Поверьте моему опыту: это никогда хорошо не кончается.

Кони ели зерно из мешков, фыркая и обмахиваясь хвостами. Лилит принюхивалась к воздуху, невзначай вертя головой. Ее тело просыпалось от длительного сна, и к ней постепенно возвращалась острота чувств: слух, зрение, обоняние… И поистине волчий голод.

– Ты почти не похудела, – сказала она Дарири, когда им перевязали руки и усадили возле большого пня, по обыкновению чуть поодаль ото всех.

– Изумительное хамство! – рассмеялся Варац.

– Я к тому, – Лилит легла на землю, припав к ней ухом. – Что кормят сносно. Тихо. Не шуршите.

Через какое-то время она вернулась в сидячее положение и снова принюхалась, морща нос.

– Дорогуша, я заинтригован и несколько смущен твоими собачьими повадками, – заметил чародей.

– Смущайся на здоровье, – ответила Лилит. – Только не мешай.

– Можешь хотя бы объяснить, что ты делаешь? – спросила Дарири, поглядывая на собравшихся у костра охотников, занятых свежеванием зайцев.

– Чем мне заниматься: вытаскивать нас или отвечать на ваши идиотские вопросы? Если я говорю заткнуться – вы затыкаетесь. Говорю думать о бабочках – думаете о бабочках. Говорю свистеть и прыгать на одной ноге – приступаете мгновенно, как в священном войске. Или у кого-то из вас есть грандиозный план побега, спрятанный в том, что вы называете башкой, уважаемые чародеи?

– Ну ты и сука, Лилит! – сказала Дарири с возмущенной укоризной. – Выбралась с того света, и нет бы слово сказать, давай сразу носом землю рыть! У тебя, зараза, совесть есть?

Вместо ответа Лилит молча поднялась на ноги и неторопливо отошла шагов на десять. Она уселась к чародеям спиной, а Дарири перевела на Вараца взгляд, полный праведного негодования.

– Видишь как, дорогуша, – Варац оперся локтем об пень. – А ты себе всю тамису места не находила. Небось, ожидала слез и объятий?

– Зараза долговязая… – пробормотала Дарири. Она сдула со лба прядь и тряхнула головой, после чего повернулась к Варацу. – Не ожидала. Она не любит обниматься.

– А, одинокий и колючий типаж, – кивнул Варац удовлетворенно. – Это хорошо. Такие, как правило, знают что делают. Хоть и не размениваются на любезности.

– Это я тебе и так могла сказать, – фыркнула чародейка, отбрасывая назад рыжие космы. – Если ей дадут заказ найти единственного в лесу опарыша, она год на пузе будет ползать, в грунт зароется с головой, если потребуется. Ей бы в практику это усердие, да она слышать ничего о чарах не хочет.

– Вот как? – заинтересовался Варац. – Любопытно. А кто ее учил, ты в курсе?

– Да мой старик и учил. Только странно все вышло. Руны, круговые письмена – ничего ей не давалось, хотя амулеты от нее звенели, только что не лопались. Практиковалась на нашей даймоне, иной раз часами, все без толку. Думали, может школой ошиблись, может и не ментальщица она… А потом как-то сообразила, причем сама. Она без рун чарует, головой. Как – не представляю.