Вайдекр, или темная страсть (Широкий Дол) (др. перевод)

«Готова спорить, что ты и не поймешь, дурак», — подумала я и отхлебнула шерри.

— Они испуганы, — ровным голосом продолжала я. — Они испуганы тем, что лишились своего зимнего заработка. К тому же их расстроила смерть Жиля. Они боятся голода, но придет весна, и они увидят, что все не так уж плохо.

— Но они вели себя так, будто не ели по меньшей мере неделю! — возразил мне Гарри. — Беатрис, ты же видела их! Так не ведут себя те, кому не хватает денег. Они голодают!

— Ну а если даже и так? — Мой голос стал грубым, мне надоело оправдываться перед Гарри за последствия нашего общего выбора. — Ты хотел нанимать на работу поденщиков. Мы оба согласились, что невыгодно держать наших крестьян на постоянном заработке, независимо от того, работают они или нет. А ты думал, что они работают из любви к этой работе? Да, конечно, они голодны. Они не получают денег, они пытаются растянуть свои скудные сбережения до весны. Сейчас они надеются, что все еще будет по-прежнему, каждый парень сможет заработать хоть пенни в день на севе, а каждый мужчина будет занят на пахоте. Когда придет весна, они убедятся, что это не так! И тогда им придется обратиться в работный дом и принять те условия, которые им там предложат. Может, ты не хочешь продолжать то, что мы задумали? — Я говорила очень резко. — Сейчас мы экономим сотни фунтов в месяц и ведем хозяйство так, как тебе хотелось. А кто, по твоему мнению, станет платить за твои фантазии? Платить будут бедные, Гарри. Им не останется другого выхода. А если тебе не нравится смотреть на то, что ты сделал, можешь закрывать на все глаза, как Селия.

Я резко повернулась на каблуках и стала смотреть в камин. Я была готова разрыдаться. Непонимание Гарри того, что мы делаем, злило меня. Но я к тому же была взбешена тем, что оказалась в ловушке. Нам теперь уже не остановиться. В конце концов люди победнее уйдут из Вайдекра. Но более упрямые останутся здесь. И тогда, я полагаю, старики и дети начнут умирать. Жиль оказался первой жертвой по дороге к тому, чтобы сделать моего Ричарда наследником. Я одна видела перед собой этот долгий, медленный, полный страданий путь, который приведет моего сына к власти.

Рука Гарри легла на мое плечо, и я едва сдержалась, чтобы не стряхнуть ее.

— Это очень горькое время для нас обоих, — грустно произнес Гарри, уже забыв о голодных лицах и думая только о себе. — Конечно, я согласен, мы должны продолжить то, что начали. Эти проблемы стоят перед каждым помещиком. Сейчас время перемен. Никто не может остановить этот процесс. Нужно приспособиться к нему, вот и все. Было бы глупо для нас с тобой, Беатрис, вернуться к старому.

Я кивнула. Гарри нашел способ успокоить свою совесть, а себя я могу утешить тем, что мой любимый мальчик становится все ближе и ближе к заветной власти. Гарри кажется, что он страдает от перемен так же, как те люди, которых он лишил работы, поэтому он, подобно Понтию Пилату, умыл руки. Он рассматривает себя как часть исторического процесса перемен и не чувствует ни вины, ни ответственности за то, что происходит.

— У нас просто нет другого выбора, — спокойно и даже грустно сказал он.

Поэтому, когда к нам спустилась Селия в сопровождении двух нянь и нарядных ребятишек, уже предвкушающих жареного гуся, мы смогли обменяться безмятежными улыбками и пошли в обеденный зал, к столу, ломившемуся от яств, как будто всего в пяти милях отсюда не ползали в мерзлой траве голодные дети, выколупывая из земли остатки лакомств.

Это была очень суровая для Экра зима. Я гораздо реже ездила в деревню, поскольку не испытывала радости видеть вокруг угрюмые лица. Однажды ко мне кинулась выскочившая из коттеджа женщина и, положив руку на край коляски, со слезами попросила:

— Мисс Беатрис, пожалуйста, позвольте моему Вильяму починить для вас изгороди. Вы же знаете, он делает это лучше всех в графстве. Я не могу прокормить детей на то пособие, что мы получаем в приходе. Они совсем голодные, мисс Беатрис. Прошу вас, дайте моему мужу работу.

Тогда я обратилась мыслями к моему сыну, к моему Ричарду, картины его будущей чудесной жизни ясно возникали в моем мозгу, и я сказала, не отрывая глаз от ушей лошади:

— Очень сожалею, Бесси, но ничего не могу поделать. Мы сейчас используем только поденных рабочих. Если ваш муж хочет другой работы, пусть ищет ее получше.

Я поспешила послать лошадь вперед, чтобы Бесси, по крайней мере, не опозорила себя, зарыдав на людях. Мое лицо оставалось холодным и сдержанным, поскольку я не знала способа помочь им.

Гарри тоже оставался равнодушным. Когда он встречал кого-нибудь на улице и слышал жалобы на скудные заработки, на безразличие приходских властей, на угрозу работного дома, он пожимал в ответ плечами и говорил:

— А я что могу сделать? Я не более тебя, дружище, волен повлиять на порядки в нашем графстве.

И он совал руку в карман за шиллингом, как будто это могло спасти семью с четырьмя детьми на все время холодной долгой зимы.

Бедняки думали, будто я что-то имею против них. Но это было не так. Мне все время приходилось думать о других вещах: о майорате, о будущем партнерстве Ричарда и Джулии и о том, что я должна успеть распорядиться состоянием Джона за время его отсутствия. Больше того, я даже не стала огораживать общественную землю до весны, и наши крестьяне могли обеспечить себя даровыми дровами, торфом и хворостом.

Уже сколоченные заборы всю зиму простояли на задворках нашей конюшни, а я все откладывала и откладывала указание установить их.

— Нам пора заняться общественной землей, — не раз напоминал мне Гарри. — Ссуда мистера Ллевеллина обходится нам очень дорого. Мы обязательно должны весной посеять там пшеницу, и нам нельзя откладывать обработку этой земли.

— Я знаю, — ответила я, подняв глаза от писем. — Заборы готовы, и я уже заказала двадцать рабочих из работного дома. Но я хочу подождать, пока сойдет снег. Наши люди привыкли собирать там хворост и расставлять силки на кроликов. Как только земля будет огорожена, возникнет новая волна недовольства. Давай дождемся более теплой погоды.

— Очень хорошо, Беатрис, — сказал Гарри. — Ты лучше знаешь, что делать. Но нашим людям следует понять, что они слишком долго жили по старым законам. Я не знаю другого поместья в графстве, в котором придерживались бы прежних порядков так долго. Бесплатные дрова, бесплатная дичь, бесплатные пастбища, бесплатный сбор колосков, оставшихся от урожая, — нас буквально грабили все эти годы, Беатрис. Им следует быть нам благодарными.

— А они не чувствуют этого, — сухо ответила я. — Странно, правда?

Они действительно не испытывали к нам благодарности. Правда, я больше не слышала жалоб от женщин. Но когда я проезжала по деревне, я не встречала ни поклонов, ни приветливых улыбок. Разумеется, с грубостью мне не приходилось сталкиваться. Зарвавшегося наглеца я бы в мгновение ока выставила с моей земли. Но меня больше не любили, как прежде. И мне очень не хватало этой любви. Ну что ж, эту цену мне тоже придется заплатить.

Конечно, бедняки не любили и Гарри. Но в своем глупом невежестве они не обвиняли его так, как винили меня. Они знали, что он помешан на новшествах, но считали, что я должна была удержать его от этого. А сейчас, когда я встала на его сторону, вся сила их гнева упала на меня. Они даже считали, что я влияю на Гарри, хотя, если бы они порылись в своей короткой памяти, они бы вспомнили, какими глупыми были все начинания моего брата.

Погода удивительно соответствовала мрачным настроениям, царившим в Вайдекре. Зима все не кончалась и не кончалась, щедро одаривая нас то метелями, то ледяными туманами, постепенно сменившимися проливными дождями, которые пришлись как раз на период ягнения. В этом году мы потеряли ягнят больше, чем это случилось за несколько предыдущих лет. Частично в этом была виновата погода, но сыграло свою роль и то, что теперь мои работники не желали оставаться в хлеву долгими часами, чтобы заслужить мою улыбку. Пока я была с ними, они работали как следует, но стоило мне уехать домой, как они отправлялись вслед за мной, плюнув на работу.