Вазкор, сын Вазкора

– Так меня называют, – сказала черная девушка. – Я колдунья и целительница, а женщин, которые учатся искусству врачевания у жрецов моего народа, называют Уасти. Таков обычай. Мой кот – тоже знак моего призвания. – Уасти – городское имя, – сказал я все еще тупо, – а кошка – символ тамошней мертвой богини.

– Возможно. В нашем языке много странных слов, заимствованных из Древних Золотых Книг жрецов, так говорят. Уасти – одно из них, означающее врачевание и мудрость, и его символ – кот, потому что кто ж не знает, как мудр кот? Не правда ли, любимый? – добавила она, обращаясь к злобной рыжей твари, лежавшей вокруг ее шеи.

Та ответила таким трубным ревом, которому можно было дать множество определений, но мудрость подходила меньше всего.

– Однако, – добавила моя колдунья, – у меня есть тайное имя, которым ты можешь пользоваться. Это имя – Хвенит.

И тут я вдруг осознал, что она говорит на языке, которого я никогда в жизни не слышал, – и тем не менее, я понимал ее и мог говорить с ней на этом языке.

Я замер на месте.

Я бессознательно освоил язык города, заслугу за эту способность я с детским послушанием приписал своему отцу. Но теперешней ситуации я не мог найти объяснения. Я изумлялся этому, и мурашки бегали у меня по шее. Каждое новое откровение Силы – убивающий свет, мои заживающие раны без шрамов, дар владения языками – все это потрясло меня, но недостаточно сильно. Сейчас я почти обезумел, боясь того, что таилось во мне. Казалось, с младенчества я постепенно превращался в какого-то жителя мифов. – Хвенит, – закричал я, – ты ведьма и можешь призвать демонов. Зови скорее, или я овладею тобой здесь и сейчас.

Ее светлые глаза превратились в сверкающие ножи, и она обнажила зубы.

– Не думай, что я не могу, – крикнула она, – но кот выцарапает тебе глаза раньше, чем мне понадобится магия.

– Покажи мне свое колдовство, – сказал я, кидаясь к ней. – Я тоже колдун. Подчини меня.

Она увернулась от меня, а рыжий кот пробороздил мне руку своей лапой с кинжалами. Почему-то я был уверен, что смогу заставить эти царапины затянуться быстрее, чем большие и малые раны до этого. Я протянул свою руку Хвенит-Уасти так, чтобы она видела кровь и могла наблюдать. Сам я не наблюдал за царапинами, я пристально смотрел на лицо девушки.

Вскоре она сказала тонким слабым голосом:

– Однажды я видела, атак это делал жрец, когда он был на месте Книги.

Я не умею этого делать. Если ты врачеватель, ты не причинишь мне зла.

– Не будь так уверена, крошка-колдунья.

– Лучше бы я не призывала тебя, – сказала она, суетясь как осенняя оса. – Ты слишком большой и чересчур умный. Мне надо было оставить тебя в покое.

– Так и следовало сделать. Зачем ты призывала меня? И неужели ты думаешь, что у такого сильного волшебника, каким оказался я, нет своей воли, и он должен появляться по щелчку твоих пальцев цвета черного нефрита?

– Ну и что, – сказала она хитро, немножко приходя в себя, – ведь ты здесь.

С этим она повернулась и побежала прочь, оглянувшись один раз, чтобы посмотреть, иду ли я вслед за ней. Когда она увидела, что я не двинулся с места, она приостановилась.

– Иди, – крикнула она. – Исполни со мной Летний Танец. Иди, Мардрак; догони меня, и я впущу тебя в свой дом.

И она побежала по краю мыса сквозь коричневые сумерки, а кот вокруг ее шеи завывал, как бешеный призрак.

Ее деревня лежала в полумиле от мыса в густой луговине на вершине горы, которая скатывалась вниз к пляжу, покрытому галькой вперемешку с морским песком. Другие горы в этой цепи возвышались над побережьем слева и справа. Высокие травы шелестели на ветру, и море стонало, когда приливная волна стаскивала его с берега, а потом тянула назад.

Деревня была маленькая – около двадцати или двадцати пяти глинобитных домиков. Иссиня-черные козы бродили в загородках или проскакивали через забор наружу. Красные костры разгорались в солнечном вечернем воздухе. Очевидно, крарл Хвенит-Уасти больше не кочевал подобно другим племенам – красным, желтым или черным – и я раздумывал, какие особые невидимые приманки подвигнули их пустить здесь корни. Может быть, им особое удовольствие доставляла жареная рыба?

Она позволила мне подойти к ней, когда показался в виду родной дом, но я не гнался за ней, просто позволял ей нести себя, догадавшись, что она направляется к родному очагу. Моя краткая вспышка сексуального аппетита давно угасла. Я довольно долго ничего не ел, а также не спал с удобствами и вообще не имел крова много дней. Я забыл про четверых охотников и бойню, которую я устроил на холмах. Даже мои волшебные силы сразу показались банальными и не имеющими значения. Что же до девушки, в тот момент я мог поверить чему угодно, и, возможно, она действительно призвала меня колдовством. В конце концов, как она сказала, я ведь пришел сюда.

Я слышал рассказы о черном народе. Красные племена считали их примитивными; это было не так. Они, судя по их коже, когда-то пришли из более жарких краев, но это было давно. Если они помнили об этом, то молчали. Что касается их целителей и поклонения золотым книгам древней веры, в племенах говорили и об этом и тоже всякую чепуху, как любая болтовня от незнания.

Некоторые женщины находились на улице перед своими домами, занимаясь приготовлением вечерней пищи. Стройные и темными, как ночь, они не разинули рты, когда Хвенит ввела меня в деревню. Группа мужчин в нижнем конце деревни строила два новых домика, они прервали работу с наступлением сумерек и обсуждали свои дела. К ним обратилась Хвенит повелительным голосом:

– Где мой отец?

Мужчины взглянули, вежливо кивнули мне, как будто они видели меня много раз, и ближайший к нам ответил:

– Он пошел с Квефом.

При этих словах Хвенит тряхнула волосами, как будто это имя или сам факт раздражали ее.

– Иди за мной, – сказала она тоном повелительницы и пошла дальше, едва не сбив красивого черного малыша, который вежливо и предусмотрительно уступил ей дорогу.

Домик Хвенит-Уасти был последним и стоял немного в стороне от других.

У него была красивая дверь из отесанного камня, покрашенная в розовый и желтый цвет. Над дверью висела зажженная лампа из красной глины и нитка крошечных черных черепов грызунов. Около домика росло странное дерево, удивительная карликовая ель, которая в свете лампы казалась дымчато-голубой. Такие, наверное, древние короли выращивали в своих садах; я никогда раньше таких не видел.

– Так как я Уасти, у меня хороший дом и голубое дерево, которое выделяет его, – сказала Хвенит.

Лица мужчин и женщин в деревне были загадочными, но не враждебными, однако я заметил легкий оттенок любовной снисходительности по отношению к их целительнице. Может быть, особая дверь и дерево были игрушками для талантливого, не по летам развитого ребенка?

– Женщины принесут мне еду, а также и тебе, – сказала она, – так как они видят, что у меня гость. Входи, но не прикасайся к травам или моим инструментам.

Нырнув в дверь, я зевнул. Я обдумывал, чего она боялась – моей неуклюжести, невежества или того, что мои волшебные силы причинят какой-нибудь ущерб.

В доме было полу темно и тепло от уже зажженной жаровни. Всюду царил колдовской беспорядок. На полу лежали толстые ковры. Я сел на них и скоро растянулся, как ленивая собака на солнце. Сквозь дремоту у меня опять возникло желание притянуть ее к себе и уложить рядом с собой, но я даже не пошевелился. Я слышал ворчание моря в сгиб оковах, вдыхал дымный запах жаркого пламени и смешивающийся с дымом аромат женского тела, и мне не нужно было никакой другой магической формулы, чтобы навлечь сон. В эту ночь она будет со мной в полной безопасности. Возможно, такая безопасность ей и не по вкусу.

Глава 4

Я проснулся, когда солнце, поднимаясь над морем и горами, стало заливать светом дом, проникая через дверной проем. Этот бледный предутренний свет был для меня наподобие маяка опасности. Я сразу встрепенулся, вспомнил о погоне, убийствах и четверых, что жили мыслью схватить меня; они наверняка идут по следу и уже совсем недалеко.

Я сразу вскочил и ударился головой о чучело ящерицы, свисавшее с низкого потолка.

На жаровне нежно булькал медный горшок, распространяя ароматный запах трав. Хвенит и ее кота не было. Снаружи доносился крик чаек и слабое блеяние коз, но никаких других звуков. Потом в дверь вместе с солнцем вошла женщина, неся на плетеном подносе блюдо и чашку. Она вошла молча, но они вообще были молчаливый народ, однако с привлекательной наружностью, судя по всему. Незнакомка улыбнулась и поставила поднос с пищей на ковер передо мной.