Вчера
Шрифт:
– Твой папа сам решил поменять завешчание. – Эгги сказала это, самодовольно скривив рот, – такое выражение появлялось у нее на лице всегда, когда она осознавала, что я завишу от ее милостей. – Нихто его не заставлял.
Я снизошла до того, чтобы взглянуть на нее, сощурив глаза.
– Тебе не надо денег, – добавила она. – Зачшем, если ты все равно до конца жизни просидишь в Сент-Ахвустине. – Издевательская ухмылка у нее на лице сделалась еще шире.
Все, что говорят о мачехах, – чистая правда. Золушка, блин, никакая не сказка. И не дурацкий миф с моралью. Это реалити-шоу в высоком разрешении, с ботоксными блондинками из Беларуси в главных ролях.
– В стриптизе ты, конечно, разбираешься, –
Эгги закатила глаза.
– Теперь у тебя диплом по ограблению меня: ты стащила все, что принадлежит мне по праву рождения. Поздравляю, Эгги. Но я и сама намерена кое-что стащить. Например, кожу с твоих когтистых лапок. Или с твоей расфуфыренной рожи.
Она равнодушно хмыкнула. И тогда я сказала:
– Давай я открою тебе страшную тайну. Для начала покажу фотографию. Это я когда-то. У меня была плоская грудь и уши торчком. Присмотрись – увидишь в глазах надежду, а в душе огонь. Сейчас ни огня, ни надежды…
Я трещала без остановки, суя ей под нос второе фото со словами:
– Я переделаю себя, чтобы выглядеть в точности как ты. Высветлю волосы и наращу того же размера сиськи.
А закончила вот чем:
– Отличная будет месть. Особенно если знать, что ты со мной сделала. Все эти жуткие мелочи, происходившие по твоей вине все эти годы. Я помню их вместе и по отдельности. «Итоговая сумма» незабытых обид – вот что питает ненависть. Ах да. Месть будет легкой. Потому что никто не запомнит, что я с тобой сделаю. Кроме меня.
Я встала с дивана и пнула ногой вазу из горного хрусталя. Золотое чудище с драгоценными висюльками. После чего под аккомпанемент воплей ужаса выскочила из гостиной.
Этот маленький набег оказался вполне плодотворным. За две минуты до явления Эгги я получила все, что мне было нужно. Буду вечно благодарить уборщицу, которая показала мне стоявшие на камине свежие отпускные фотографии этой суки. Снимки были сделаны за семь недель до того – Эгги тогда расслаблялась на Сент-Бартсе. На первой фотографии ее лицо было представлено восхитительным крупным планом в большом разрешении. С подробностями вплоть до замазанных тональным кремом пор. На второй Эгги красовалась в пошлом зеленом бикини, рука заброшена на плечо ее приходящего итальянского хахаля.
Я вытащила эти фотографии из жутких, золотых с изумрудами, рамочек, засунула к себе в сумку и огляделась вокруг, что бы еще цапнуть. Что-нибудь небольшое, что можно легко унести с собой. Рядом лежал ярко-зеленый клатч от Гуччи с золотой монограммой «А. У.» на замочке. Заглянув внутрь, я решила вызволить из его застенков Эггины водительские права. Кроме всего прочего, на этой карточке имелся отличный образец сучьей подписи. Потом я вышла в коридор – посмотреть, что там висит на вешалке. Черные перчатки с оторочкой из золотистого меха. Уродский зеленый берет. Черный шарф от Версаче. Поддавшись импульсу, я сунула в сумку все три вещи и влетела обратно в комнату за миг до того, как явилась Эгги.
Шарф от Версаче (самый пристойный и практичный из всего лота) сослужил мне хорошую службу. Весьма хорошую.
Какая прелесть эти ДНК-тесты.
Естественно, они нашли на нем ее ДНК. Смешанную с ДНК Марка.
Во время суда над Марком этот шарф стал главным вещдоком. Прокурор обращался с ним с должной почтительностью. Я читала в газетах, как этот человек доставал его широким жестом, под взрыв одобрительного ропота на скамьях присяжных.
Инстинкты заставили меня замотать этим шарфом собственный нос за минуту до того, как я вышла в тот вечер из гранчестерского коттеджа. Интуиция сказала мне тихим ворчливым голосом:
«Этот дерьмовый запашок придаст тебе уверенности и целеустремленности, дорогая София».Инстинкты не ошиблись.
Навестив в то утро Эгги, я направилась прямо к доктору Пателю. Ибо слышала много хорошего о хирургических талантах этого человека. Например, что он может сделать из любой женщины в точности ту, кем она хочет быть.
Это мне нравится, думала я. Это то, что мне нужно.
Едва войдя в комнату для консультаций, я открыла сумку и достала из нее две фотографии, украденные из Эггиной гостиной.
– Я хочу выглядеть как эта женщина, – сказала я.
Взяв фотографии в руки и сморщив лоб, доктор всматривался в них несколько секунд.
– Вы уверены, мисс Уинчестер? – спросил он, продолжая изучать фотографии и морщась еще сильнее. – Вам известно, что эта женщина прошла через множество процедур? Грудь, нос, уши и подбородок. Ну и ботокс.
Несколько минут я смотрела на доктора Пателя, разинув рот. Я давно догадывалась, что Эгги потратилась на импланты и ботокс. С самого первого дня, когда, войдя в папашин кабинет, с ужасом узнала, что женщина, на которой он собрался жениться, на год моложе меня и гордо носит сиськи высотой с елку. Ботокса на Эггиной роже уже тогда было столько, что любая рыба фугу умерла бы от инфаркта. Но я не догадывалась, что нос у нее тоже исправленный. Тогда это меня задевало – я получила в наследство знаменитый нос Уинчестеров и терпеть не могла эту чертову горбинку.
Моя ситуация становилась в два раза лучше.
Можно заодно исправить эти оттопыренные уши.
– Прекрасно, доктор, – сказала я. – Так ведь даже еще лучше. Можно начать прямо завтра? Я заплачу.
Я заплатила, как обещала. Доктор Патель никогда не узнает, что мне пришлось выскрести до дна свою копилку, иначе мне было не рассчитаться за две первые процедуры до того, как пришел чек от швейцарцев. Поиск информации, к сожалению, тоже требует дохрена времени и денег.
Особенно поиск информации об Агнессе Уинчестер (урожденная Иванова), Марке Генри Эвансе и Клэр Эванс (урожденная Буши).
Оглядываясь назад, я вижу, что с Агнессой это оказалось легче, чем с двумя другими. Несмотря на то, что в Сети не нашлось ни одной ее фотографии. Я снова должна благодарить милую разговорчивую польку-домработницу. Несколько лет после смерти папаши Эгги, как выяснилось, порхала в свое удовольствие между яркими огнями Лондона, Москвы и Минска, но потом ее туфельки для путешествий убрались в шкаф. Во всех трех городах она собирала табуны игрушечных мальчиков для развлечений. Двадцатилетних половозрелых жеребцов с выпуклостями в положенных местах. За папашины деньги, разумеется. В конце концов она втюрилась в модель Кельвина Кляйна двадцати одного года от роду, который потом бросил ее ради болонки помоложе с кошельком потуже. За шесть месяцев до того, как я уплыла из Сент-Огастина, она ретировалась в старый папашин котонский дом – зализывать полученные из-за собственной дурости раны.
Слава тебе, Господи, за это.
Я оказалась бы в большой заднице, если бы в ночь, когда Марк решил утопить меня в Кэме, Эгги не накачалась бы в Котоне наркотой до почти полной отключки.
Бог ты мой, сколько я в тот вечер наделала глупых ошибок. Чуть все не испортила. Первая – я ни с того ни с сего устроила заваруху с детективом. Пока дожидалась в «фиате» подходящего момента, чтобы забраться в кабинет Марка. Но черт возьми, как же я удивилась, узнав пробегавшего мимо человека. Ну и разозлилась, блин. Этот самодовольный идиот мог расстроить все планы. Это его надо благодарить за то, что у меня помутилось в голове. Что и привело меня ко второй грубой ошибке. Мне хватило тупости ввалиться к Марку в кабинет, когда он еще только ужинал со своей моно.