Вдали от обезумевшей толпы

ГЛАВА XXX ПЫЛАЮЩИЕ ЩЕКИ И ПОЛНЫЕ СЛЕЗ ГЛАЗА

Спустя полчаса Батшеба вернулась домой и зажгла свечи. Ее лицо так и пылало от возбуждения, что, впрочем, теперь случалось с ней довольно-таки часто. В ушах у нее все еще звучали прощальные слова Троя, проводившего ее до самых дверей. Расставаясь с ней, он сообщил, что уезжает на два дня в Бат навестить своих друзей. И он снова поцеловал ее.

К чести Батшебы следует упомянуть об одном обстоятельстве, тогда еще неизвестном Оуку: хотя Трой появился в тот вечер на дороге как раз в нужный момент, они вовсе не условились заранее о свидании. Он было заикнулся о встрече, но Батшеба наотрез отказалась, и теперь она отослала Оука лишь на всякий случай, опасаясь, что он столкнется с Троем, если тот все-таки придет.

Батшеба опустилась на стул, взбудораженная и потрясенная всем пережитым. Но вдруг она вскочила на ноги, по-видимому приняв какое-то решение, и села за свой секретер.

За каких-нибудь пять минут, не отрывая пера и без единой поправки, она настрочила письмо Болдвуду, находившемуся в окрестностях Кэстербриджа; тон послания был мягкий, но твердый, она сообщала, что серьезно обдумала его предложение, - ведь он предоставил ей время для размышлений, - и окончательно решила, что не пойдет за него замуж. Она только что сказала Оуку, что подождет, пока Болдвуд вернется домой, и тогда даст ему ответ. Но теперь Батшеба была уже не в силах ждать.

Письмо можно было отослать лишь на следующий день, но оно жгло ей руки, и, спеша от него избавиться, она встала и отправилась на кухню передать его одной из служанок.

На минуту она остановилась в коридоре. Из кухни доносились голоса, разговор шел о Батшебе и о Трое.

– Ежели он женится на ней, она наверняка откажется от фермы.

– Развеселое будет житье, только после всех радостей как бы не хлебнуть им горя, - вот оно что!

– Вот мне бы такого муженька!..

Батшеба была чересчур умна, чтобы принимать всерьез пересуды служанок, но слишком по-женски несдержанна, чтобы не отозваться на их слова, которые следовало бы оставить без внимания. Она вихрем влетела в кухню.

– О ком это вы толкуете?
– спросила она. В смущении служанки замолкли. Потом Лидди чистосердечно призналась:

– Да мы тут говорили кое-что про вас, мисс,

– Так я и думала! Слушайте, Мэриен, Лидди и Темперенс! Я запрещаю вам делать такие предположения! Вы же знаете, что мне дела нет до мистера Троя! Я терпеть его не могу - это всякий знает. Да, - повторила своенравная девушка, - я ненавижу его!

– Мы знаем, что вы его ненавидите, - отозвалась Лидди, - да и мы тоже.

– Я страсть как его ненавижу!
– выпалила Мэриен.

– Мэриен!.. До чего же ты фальшива! И у тебя хватает духу его бранить!..
– накинулась не нее Батшеба.
– Еще нынче утром ты восхищалась им, превозносила его до небес! Разве не так?

– Да, мисс, но ведь и вы его нахваливали. Но он оказался сущим прохвостом, потому и опротивел вам.

– Никакой он не прохвост! Как ты смеешь мне это говорить! Я не имею права его ненавидеть, и ты не имеешь, да и никто на свете!.. Но все это глупости! Какое мне дело до него! Решительно никакого! Он мне безразличен, я не собираюсь его защищать. Но имейте в виду, если кто-нибудь из вас скажет хоть слово против него, мигом уволю!

Она швырнула письмо на стол и устремилась в гостиную с тяжелым сердцем и глазами, полными слез, Лидди побежала за ней.

– Ах, мисс!
– ласково сказала Лидди, глядя с участием на Батшебу, Прошу прощения, мы вас не поняли. Я думала, он вам мил, но теперь вижу, что совсем даже наоборот.

– Закрой дверь, Лидди. Лидди затворила.

– Люди вечно болтают всякий вздор, мисс, - продолжала она.
– Теперь я буду вот как им отвечать: "Да разве такая леди, как мисс Эвердин, может его любить!" Так прямо и выложу!

Батшеба взорвалась:

– Ах, Лидди, какая ты простушка! И до чего ты недогадлива! Где же у тебя глаза? Или ты сама не женщина? Светлые глаза Лидди округлились от изумления.

– Да ты прямо ослепла, Лидди!
– воскликнула Батшеба в порыве острого горя.
– Ах, я люблю его до безумия, до боли, до смерти! Не пугайся меня, хоть, может, я и могу напугать невинную девушку. Подойти поближе, поближе. Она обхватила Лидди руками за шею.
– Мне надо высказать это кому-нибудь, я прямо истерзалась! Неужели ты меня не знаешь! Как же ты могла поверить, что я и впрямь от него отрекаюсь! Боже мой, какая это была гнусная ложь! Да простит мне господь! И разве ты не знаешь, что влюбленной женщине ничего не стоит на словах отречься от своей любви? Ну, а теперь уйди отсюда, мне хочется побыть одной.

Лидди направилась к двери.

– Лидди, пойди-ка сюда. Торжественно поклянись мне, что он вовсе не ветрогон, что все это лгут про него!

– Простите, мисс, разве я могу сказать, что он не такой, ежели...

– Противная девчонка! И у тебя хватает жестокости повторять их слова! У тебя не сердце, а камень!.. Но если ты или кто-нибудь другой у нас в селении или в городе посмеет его ругать...
– Она вскочила и принялась порывисто шагать от камина к дверям и обратно.

– Нет, мисс. Я ничего не говорю... Я же знаю, что все это враки! воскликнула Лидди, напуганная необычной горячностью Батшебы.

– Ты поддакиваешь мне, только чтобы мне угодить. Но знаешь, Лидди, он не может быть плохим, что бы там о нем ни судачили. Слышишь?

– Да, мисс, да.

– И ты не веришь, что он плохой?

– Уж и не знаю, что вам сказать, мисс, - растерянно пролепетала Лидди с влажными от слез глазами.
– Скажи я "нет" - вы мне не поверите, скажи "да" вы разгневаетесь на меня!

– Скажи, что ты не веришь этому, ну, скажи, что не веришь!

– Я не думаю, что он уж такой плохой, как о нем толкуют.

– Он вовсе не плохой... О, как я несчастна!
– Как я слаба!
– со стоном вырвалось у нее. Казалось, она забыла о Лидди и теперь говорила сама с собой.
– Лучше бы мне никогда с ним не встречаться! Любовь - всегда несчастье для женщины! Ах, зачем только бог создал меня женщиной! И дорого же мне приходится расплачиваться за удовольствие иметь хорошенькое личико! Но вот она пришла в себя и резко повернулась к Лидди.
– Имей в виду, Лидия Смолбери, если ты кому-нибудь передашь хоть слово из того, что я сказала тебе, я никогда не буду тебе доверять, сразу разлюблю тебя и сию же минуту рассчитаю... сию же минуту!

– Я не стану ничего выбалтывать, - ответила Лидди с видом оскорбленного достоинства, в котором было что-то детское, - но только у вас я не останусь. Как вам угодно, а я уйду после сбора урожая либо на этой неделе, а то и нынче... Кажется, я ничем не заслужила, чтобы меня разносили и кричали на меня ни с того ни с сего!
– гордо заключила маленькая женщина.

– Нет, нет, Лидди, ты останешься со мной!
– вскричала Батшеба, с капризной непоследовательностью переходя от высокомерного обхождения к мольбам.
– Не обращай внимания на мои слова, ты же видишь, как я взволнована. Ты не служанка, ты моя подруга. Боже, боже!.. Я сама но знаю, что делаю с тех пор, как эта ужасная боль стала раздирать мою душу! До чего еще я дойду! Наверное, теперь не оберешься всяких напастей! Иной раз я думаю, что мне суждено умереть в богадельне. Кто знает, может, так оно и будет, ведь у меня нет ни одного близкого человека!