Вдали от тебя

Мне удается открыть рот, кусаю ладонь и по-собачьи дергаю головой. Он орет, одергивает руку, и кровь заливает мне лицо.

— Тупая сука! — Он обхватывает мою шею и сжимает руки.

Коленом давит на живот, выталкивая из меня остатки воздуха. Задыхаюсь и не оставляю попыток вырваться, но он слишком тяжелый, а я слишком слаба. Перед глазами все становится серым.

Легкие горят, меня уносит, мои руки опадают, мир меркнет.

Полиция уже здесь. Все кончено. Дело сделано. И возможно... просто возможно, что она была права насчет всей этой фигни с небесами.

Бам!

Тренер дергается и заваливается набок, сползая с меня. Я жадно глотаю воздух, захлебываясь им. Внезапно лес уже не такой темный — словно кто-то включил прожектор. Ослепленная этой яркостью, я пытаюсь проморгаться. В голове гудит. Лицо обдувает бриз, а вершины сосен качаются и гнутся от ветра.

— Софи! — Кто-то хватает меня и оттаскивает в сторону. Я уже готова снова отбиваться. — Софи! Все хорошо! Ты в безопасности!

— Где Адам? У него пистолет.

— Не волнуйся, — снова говорит этот человек. Меня сильно трясет, не могу даже сфокусировать взгляд на расплывающемся лице перед собой. — Мы схватили его. Все хорошо, — повторяет он и, обернувшись, кричит: — Вызовите скорую!

— Где тренер? — бормочу я. Горло горит, словно в него залили уксуса. Все тело болит. Пытаюсь сесть и отталкиваю копа, который меня держит. В спину впивается ветка. — Он мертв?

— Софи, тебе нельзя двигаться. Уилсон! — заметив кого-то в отдалении, зовет он. Когда рядом появляется фигура, он рявкает: — Где там скорая?

Глаза закрываются. Как это приятно.

— Нет-нет, Софи, оставайся с нами. — Пальцы больно хватают подбородок и дергают голову. С трудом открываю глаза, моргаю и наконец фокусируюсь на лице.

Это детектив Джеймс. Выглядит испуганным. Так странно — копы не должны бояться.

— Это вы. Говорила... говорила же, что не принимала.

— Да, говорила. Только не засыпай, ладно? Продолжай говорить со мной.

Снова закрывая глаза, прошу его:

— Пусть не дают мне лекарств.

— Софи! Не засыпай!

Не могу, слишком тяжело.

— Никаких лекарств, — повторяю. Это важно. Они мне не нужны. В отличие от прошлого раза. — Передайте им...

Проваливаюсь во тьму между вдохами. Там нет боли, и все прекрасно, и я чувствую ее, как-то, где-то... и это не ранит. Это так хорошо.

Уже привыкаю просыпаться в больнице. Пикают аппараты, шуршат простыни, в воздухе пахнет антисептиками и смертью.

— Мина, — бормочу я, не до конца вернувшись в реальность. Меня держат за руку, нежно, с трепетом. Знаю же, что не она, но на мгновение, не открывая глаз, позволяю себе притвориться.

— Эй, ты с нами?

Я поворачиваю головой. Рядом сидит Трев.

— Привет. — Сглатываю и тут же об этом жалею. Глотку словно огнем охватывает, отчего я закашливаюсь. Трев помогает мне сесть, растирая спину.

— Видимо, сообщения ты все же получил, — выровняв дыхание, проговариваю я. Голос сейчас едва ли громче шороха.

— Ага, — подтверждает он. — Господи, Соф, ты меня до смерти напугала.

— Прости. — Кладу голову ему на плечо. По сравнению с моей исцарапанной кожей его футболка до смешного мягкая. — Хотя на самом деле я этому реально рада.

Сжав мою руку, он тихонько посмеивается.

— Как и я.

— Ты в порядке? — спрашиваю я.

Он глядит на меня, потом опускает взгляд на наши руки.

— Нет, — наконец произносит. — Не в порядке.

Хочется отодвинуть одеяло, чтобы он свернулся рядышком со мной, но я усмиряю это желание. Он соберется, возьмет себя в руки, потому что такой уж он. Всегда таким был. Но мы сидим минуту, и еще одну, в молчании, я держу его за руку и надеюсь, что все налаживается, что это как-то поможет, потому что ради нее нам нужно оставаться сильными.

— Где родители? — наконец интересуюсь у него, когда его хватка ослабевает. Отстраняюсь и снова откидываюсь на подушки, но наши пальцы по-прежнему переплетены.

— Общаются с докторами. Я прокрался мимо них.

— Сколько времени прошло?

— Полтора дня. Тебе нужно еще поспать. Все остальное может подождать до завтра.

Не могу отдыхать или ждать, даже вопреки каждой ноющей мышце своего тела и убийственной боли в голове.

Большим пальцем Трев выводит неторопливые круги.

— Их же не выпустят под залог? — выпаливаю я. Глупо, конечно, но когда я в последний раз просыпалась в больнице, вокруг были лишь люди, которые не верили ни единому моему слову. Пугает, что это снова происходит. — Детектив Джеймс подстрелил тренера... Он еще жив?

— Пуля попала в плечо. Ему предъявят обвинение, когда он придет в себя. Адам уже признался, — говорит Трев, сжав челюсть. — Сломался в ту же секунду, как его начали допрашивать. Ты была права: он убил Мину и подкинул таблетки, чтобы все решили, что это твоя вина. Тренер Роб утверждает, что и знать не знал о делах Адама. Он потребовал адвоката. Ни слова не сказал про Джеки. Да это и не важно. У них достаточно улик, чтобы упечь его надолго. Их обоих. — Удовлетворение в его голосе буквально осязаемо.

— Адам видел ее. Когда ему было четырнадцать. Он видел, как в тот день Джеки садилась в машину тренера. И никому не сказал ни слова. Боже... Кайл. — Поднимаю взгляд на Трева. — Адам его лучший друг... был. Как он?

Трев качает головой.

— Шокирован. Весь город в таком состоянии. Наверное, каждую девчонку, игравшую в футбольной команде, сейчас расспрашивают родители на тему тренера и того, приставал ли он к ним. Ему повезло, что он сейчас под стражей; в городе он не продержался бы и дня.

Меня пробирает дрожь от мысли, кого еще из девочек он «любил». Кому повезло не забеременеть.

— Мама постоянно спрашивает, как так может быть, — говорит Трев. — Как никто не замечал, что между ним и Джеки что-то было, а я даже не знаю, что ей ответить. — Он смотрит на меня с такой болью во взгляде, что приходится отвести глаза. — После смерти Мины он прислал нам корзинку гребаных фруктов, Софи. Помню, как от маминого имени писал записку с благодарностью.

Сглатываю в надежде, что пройдет тошнота. Но от этого только становится больнее глотке.