Вдохнуть. и! не! ды!шать!

— Расскажи мне все. И о себе, и о ней.

В соседней комнате вздыхает мама. Она еще не ходит, но переживать за меня уже способна. Я стараюсь скрыть замешательство по поводу двусмысленного «и о ней» и, с трудом сдерживая дыхание, начинаю издалека.

— По-моему, ей всегда было тридцать восемь. Или даже сорок…

Евгения Доброва (dobrova-zharska) Мраморное мясо

По паспорту он был Саша Карлов. Но все звали его Карлос, ему это шло, такому смуглому, темноволосому и высокому. Он был красив; мне, его девушке, завидовали однокурсницы. Будучи по натуре актером, как оказалось впоследствии неудавшимся, Карлос работал винным менеджером в компании «Голиаф». В его обязанности входило объезжать рестораны и предлагать закупщикам калифорнийские вина.

Мы жили незарегистрированной супружеской жизнью в восьми метровой комнате общежития Театрального института. Каждый вечер Карлос собирал в портфель каталоги и ехал в центр, средоточие питейных заведений. Заказывали у него немного, зато он прикасался к шикарной жизни. Дома, в казенной клетушке с мышами и засаленными розовыми обоями, зазвучали диковинные слова: винная карта, бордо, божоле, флют, сомелье, купаж… Карлос произносил их вдохновенно. До сих пор помню патетику, с которой он выговаривал название «Пол Массон», — голос Карлоса включается в голове всякий раз, когда вижу эти огромные кринки с дешевым десятидолларовым пойлом. Но тогда я еще не знала вкуса их содержимого, и энтузиазм возлюбленного мне передавался вполне.

— Сегодня был в «Саппоро», — восторженно рассказывал Карлос. — Японский ресторан на Сухаревской. Там… — голос его замирал, — готовят суши, сашими и мраморное мясо. Знаешь, что такое мраморное мясо? Телят поят пивом, делают им массаж и ставят музыку Баха. И мясо выходит как мрамор.

— Интересно, откуда в Японии Бах.

— Оттуда же, откуда калифорнийские вина. А еще у них есть темпура. Это от слова «температура». Выбираешь осьминогов или креветок, и они при тебе их зажаривают. А едят палочками! У них такие тонкие деревянные палочки, как спицы. Хаси называются.

Я представляла сказочный «Саппоро» с раздвижными бамбуковыми перегородками. С неторопливыми сосредоточенными японцами, поедающими мраморную говядину. С официантками, похожими на гейш. С переливчатой храмовой музыкой… Мечтая о жареных осьминогах и мраморном мясе, я чувствовала, как расширяется мир.

Под влиянием рассказов Карлоса я решила научиться есть палочками. Хаси были куплены за пять рублей у китайцев в сувенирном павильоне на ВВЦ, а обучил меня ими пользоваться сосед по общежитию, русский парень Серж Пичуричкин по кличке Пич Рич, что в переводе с английского значит «Богатый Персик».

— Что ты больше всего любишь из сладостей, но только чтобы мелкое? — спросил он.

Я подумала и сказала:

— Изюм.

— Отлично. — Пич Рич насыпал полную тарелку изюма. — Бери палочки и ешь. Руками нельзя! А я буду следить.

Когда через полтора часа тарелка опустела, я в совершенстве владела искусством есть хаси.

Карлос проработал в «Голиафе» несколько месяцев. Дело не шло; забирать последнюю Карлосову зарплату мы заходили вдвоем — как помню, она составила тридцать один доллар. Всю дорогу домой Карлос вздыхал.

Через некоторое время он устроился консультантом в мебельный магазин. Вскоре у Карлоса появились деньги, он снял однокомнатную квартиру в хрущевке на улице Героев Панфиловцев. В незнакомом районе тут же была произведена разведка и обнаружен ночной супермаркет с необычным названием «Ноленс Воленс». Там был очень хороший видный отдел. Особенно Карлосу понравилось одно редкое американское вино, но не прошло и пары недель, как он — заставь дурака богу молиться — сам себя этого удовольствия лишил.

Дело было в том, что эксклюзивным правом на поставку вина обладала компания «Голиаф». А Карлос знал, что у них не могло быть договора с магазином на Героях Панфиловцах. И вот в один прекрасный день он заявился туда и сказал:

— Позовите главного менеджера.

— А что такое?

— Вы не имеете права торговать этим товаром. — И вывалил все, что знал про эксклюзивные права компании «Голиаф».

Его внимательно выслушали; он побуянил и успокоился, купил сосисок, макарон, пачку «пэлл-мэлла» и ушел. Наутро следующего дня заветные бутылки исчезли с витрины и не появились там больше никогда.

Собственной рукою, как говорится. Propria manu.

Карлос остался предан компании даже после того, как получил расчет. Он поступил по-японски.

Откуда взялась Светка, я так и не поняла. Кажется, Карлос спас ее от контролеров в троллейбусе. Или в автобусе. Совершенно не помню лица, память сохранила лишь белые шерстяные носки, в которых она ходила по нашей холодной квартире. Незаметное худое существо женского пола в возрасте около тридцати. В детстве у нее наверняка была кличка Тень или Моль. Ассоциация с молью подкреплялась и густым шлейфом лавандового одеколона, которым она поливалась без меры. Моль-Антимоль.

То, что она делала в нашей квартире, называлось «в гости».

— Сегодня Светка в гости придет, — говорил Карлос, и мы шли в «Ноленс Воленс» за красным сухим. Моль предпочитала молодое божоле, и вообще алкоголь был одним из немногих вопросов, в которых она разбиралась.

— С ночевкой?

— Захочет — останется.

В дальнем углу нашей единственной комнаты была маленькая продавленная кушетка, именуемая за свою неудобность собачий диванчик. Так что оставить человека на ночь мы могли.

Моль всегда приходила в половине девятого. Она работала на какой-то глупой работе, кажется, пришивала пуговицы к мужским пиджакам на фабрике «Большевичка». Мы накрывали на стол. Карлос разливал божоле, я нарезала ветчину и сыр. Моль доставала из сумочки шоколадку.

Большую часть времени Моль молчала, а если и говорила, то невпопад. Она просто сидела на табуретке между холодильником и окном и смотрела на Карлоса. За бутылкой Карлос рассказывал истории. Про то, как экспромтом и фал Снегурочку в новогоднем спектакле. Про то, как в его прежний дом в Грозном попала бомба. Как мать бросил отец. Как расписывал палехские подносы в одном из первых кооперативов. Как попал на дегустацию двадцатипятилетних коньяков в отель «Метрополь». Как работал охранником и однажды стрелял в человека. Историй в нем хватило бы на многотомную энциклопедию жизни.

Я тоже сидела на кухне, читала учебник по теории драмы и краем уха слушала Карлоса. Да, именно так мы ему и внимали: она открыв рот, я вполуха. Я ей была не конкурент.

Так проходили вечера. После застолья мы расстилали Моли собачий диванчик. Рано утром она уходила, и я никогда не слышала как.

Был март, сырой и холодный, когда, наконец, это случилось. Карлос и Моль засели за божоле, а я, как назло, в тот день простудилась и пошла принять горячую ванну. В воде согрелась и заснула, а когда, наконец, очнулась, мое место в постели было занято.