Вдоль белой полосы

До кладбища они разговаривали о чём-то незначащем. Вспоминали детские шалости, рассказывали друг другу о работе. За разговорами Никите показалось, что доехали они быстро. Он припарковал машину, достал цветы и показал рукой:

— Нам туда.

Агата была бледной настолько, что он испугался, не упадёт ли, и предложил ей руку. Она, не жеманясь, с благодарностью оперлась на него и пошла рядом. Никита всегда ходил быстро, и поначалу сдерживал шаг, думая, что Агате будет сложно поспевать за ним. Но оказалось, что она тоже ходит быстро, даже стремительно, словно ей не мешают каблуки и не слишком хороший асфальт кладбищенских дорожек. Это обстоятельство почему-то очень тронуло Никиту, и он постарался незаметно прижать локтем ладонь Агаты к себе. Она почувствовала это, пальцы её дрогнули, но остались лежать на его горячей коже: день был жарким и он надел рубашку с коротким рукавом.

И дальше они так и шли, будто уже очень давно ходили вместе и привыкли к скорости и походке друг друга. Когда нужно было поворачивать, Агата словно предугадывала изменение направления и даже без мимолётной задержки следовала за ним.

Ах, да, она же училась в хореографической школе и, наверное, привыкла прислушиваться к движениям партнёра, — вспомнилось Никите. Но он тотчас понял, что это обстоятельство никак не объясняет того, что возникло в эти мгновения между ними. Просто Никита сейчас каждой клеточкой ощущал, что рядом с ним идёт женщина, которую он чувствует и понимает и которая понимает и чувствует его.

Они быстро дошли до могилы Мити. Агата прошла в оградку, села на корточки, достала белоснежный носовой платок и принялась вытирать керамическую фотографию Мити. Руки её дрожали.

— Дядя Илья с тётей Ладой уже заказали памятник, — зачем-то объяснил Никита.

— А мне так нравится эта фотография, — еле слышно ответила Агата, и Никита понял, что она борется со слезами.

Чтобы помочь ей, он, стараясь говорить спокойно, сказал:

— Мне тётя Лада подарила несколько фотографий Мити. Я тебе обязательно отдам те, которые тебе понравятся.

— Спасибо… — Агата поднялась, посмотрела в небо и вдруг улыбнулась:

— Посмотри — голубянка.

Маленьких голубых бабочек частенько можно было увидеть у них на даче. Давно, лет девять или восемь назад, Агата, которая всегда много читала про природу, рассказала им с Митей, что они называются голубянки икар. С тех пор Никита очень любил этих бабочек и всегда радовался, если встречал, словно их появление обещало что-то хорошее. Обычно они порхали стайками. Но сейчас голубянка икар была почему-то одна. Она быстро и легко, словно танцуя, двигалась в воздухе, потом села на фотографию Мити, прямо на улыбающиеся губы.

Никита и Агата замерли, глядя на то, как она медленно складывала и распахивала крылья. Наконец голубянка взлетела, почти касаясь, словно лаская, порхнула мимо их лиц и стала подниматься вверх. Они зачарованно следили за её движениями, пока она не перестала быть заметной в голубом, под цвет её крыльев, летнем небе.

— Я никогда не видел, чтобы бабочки взлетали так высоко. Обычно они как-то ближе к земле, — преодолевая оцепенение, сказал Никита.

— Да, я тоже, — выдохнула Агата и добавила: — Словно это и не бабочка вовсе. — Она коротко глянула на Никиту, и он кивнул:

— Словно не бабочка.

Вернувшись в машину, они долго молчали. Потом Агата села вполоборота к Никите, привалившись к сиденью левым плечом, и с тоской сказала:

— Я так перед Митей виновата.

Никита понял, о чём она, посмотрел на неё, покачал головой и не согласился:

— Ты ни в чём не виновата. Он тебя очень любил. А это большое счастье — любить.

— Я знала об этом. Но никак не могла ответить ему тем же. Никак. Хотя очень бы хотела… А потом ещё и замуж вышла… Он ведь знал об этом. Да? — она с надеждой посмотрела на Никиту, но утешить её ему было нечем.

— Знал.

— Ему было очень больно от этого?

Никита на миг замялся, не зная, как ответить, и просто сказал:

— Он любил тебя и хотел тебе счастья.

— Как же я обидела его, — с мукой в голосе произнесла Агата. — Я об этом думаю с тех пор, как узнала, что Митя погиб. До этого надеялась, что он уже забыл меня, познакомился с какой-нибудь хорошей девушкой и узнал, что такое взаимная любовь… А, может, так и было? — она снова посмотрела на Никиту, снова ожидая утешения. Он молча покачал головой, ненавидя себя за то, что опять не может утешить её и врать ей, когда она вот так смотрит на него, тоже не может.

— Значит, всё-таки не успел… — в голосе Агаты слышались слёзы, но она сдерживала их и не давала им пролиться.

— Ты не должна винить себя. Потому что Митя тебя ни в чём не винил. Ему не нужна была жалость. Он просто любил тебя и ничего не требовал взамен. Мне кажется, когда по-настоящему любишь, вообще никаких требований быть не может. Ты просто счастлив тем, что можешь иногда видеть любимую или любимого, говорить с ней…

— Да, это так. Я знаю это, — тихо откликнулась Агата.

— Конечно, — согласился Никита и замер, когда она всё так же негромко, но как-то иначе, так, что сердце у него замерло, добавила:

— Я не про мужа.

Пару минут в машине было тихо, только шины шуршали по асфальту. Никита почему-то не слышал даже шум других автомобилей. Наконец Агата глубоко вздохнула, словно решаясь на что-то, и вдруг сказала:

— Я про тебя.

Если бы Никита водил чуть хуже, он наверняка не справился бы с управлением. А так только крепче сжал руль и ответил:

— Я тоже знаю. И я тоже не про бывшую жену. Про тебя.

И словно рухнула старая крепостная стена, старательно возводимая день за днём, месяц за месяцем, год за годом, но оказавшаяся не такой уж крепкой. А в образовавшиеся провалы хлынуло всё то, что столько лет сдерживалось, скрывалось, старательно умалчивалось и загонялось глубоко-глубоко.

Оба заговорили одновременно, смеясь, перебивая друг друга и даже плача. Вернее, Никита, конечно, не плакал. Но постоянно сглатывал набегающие и такие непривычные слёзы, которые, как ему раньше казалось, навсегда остались где-то в детстве. А Агата плакала. Сначала Никите было страшно и невыносимо больно от этих её слёз, будто они жгли его тело и — что гораздо больнее — душу. Но Агата каким-то невероятным образом всё поняла и шепнула:

— Ты не бойся. Это я от счастья. Оказывается, это такое счастье — говорить о том, что любишь, тому, кого любишь.

— Да, счастье, — согласился Никита, высматривая, где бы остановить машину. Но они, как назло, ехали в плотном потоке по Кольцевой дороге. И тогда он сделал единственное, что мог — протянул руку и вытер Агате слёзы. Она не дёрнулась, не отшатнулась, а обеими руками сильно прижала его ладонь к своей мокрой пылающей щеке и закрыла глаза. И было в этом столько нежности, любви, ласки и страсти, что Никита едва не застонал. Он тоже, пользуясь тем, что машины перед ними замерли, закрыл на миг глаза и почему-то вспомнил о голубянке. Ему тут же захотелось поделиться этим с Агатой.