Вдоль каменного пояса

Мы с ассистентом накрыли аппаратуру брезентом и пошли в деревню. Не терпелось узнать, жив ли мой прежний проводник Петр Ефимович Сам-биндалов. По пути зашли в один из домов геологического поселка, где три года назад простились с проводником. Я разыскал комнату, которая была предназначена для приезжающих.

Знакомые стены напомнили мне то утро, когда старик манси пришел в эту комнату за расчетом. Он принес тогда в знак уважения подарок — завернутого в тряпку тайменя. В ответ мы отдали ему чайник, котелок, топоры, порох и дробь. От всей души поблагодарили Петра Ефимовича за услуги, оказанные экспедиции. На прощанье он отвел меня в сторону и шепотом сказал:

— Приезжай еще раз. Пойдем Тозамтоуя. Там глухарь много есть.

Не всякому сообщит старый охотник такой секрет. Еще в тайге проводник называл мне эту речку и робко намекал, что там много глухарей. Было понятно, что, кроме него, на нее никто не ходит...

Перм ь

На вершине горы Качканар.

Река Северная Соеъва.

Гора Иохт-Хури в районе прохода через Уральский хребет к реке Егре-Ляге.

Переход через реку Щекурыо.

Таежные трофеи.

Комендант временно пустующего геологического поселка разрешил нам остановиться в нашей старой комнате. Теперь можно было наводить справки о проводнике.

В деревне мы узнали, что Самбиндалов жив и здоров. Сын купил ему новое ружье, и старик продолжает ходить на охоту. Хотя он и пенсионер, но почти всегда помогает колхозу на сенокосе. Вот и сегодня косит сено по берегу Маньи, где-то за камнем Суин-Керас. Нам сказали, что через два дня он будет в деревне. Все эти известия меня очень обрадовали.

Незаметно прошли два дня. На третий день утром мы явились в деревню. Возле домов, которые тянулись вдоль берега Северной Сосьвы, стояло несколько групп манси и коми. Они о чем-то бойко разговаривали. Еще издали я увидел среди них статную фигуру мужчины с косичкой. Да это же наш старый знакомый Монин! Он первый улыбнулся, узнав меня.

— Здравствуйте, вы снова к нам? Видно, по* нравилось?

— Очень!

Жму ему руку, а сам ищу глазами своего старого проводника. Монин замечает мой взгляд:

— Вам Самбиндалова?

Он крикнул что-то по-мансийски в сторону второй группы людей. От них отделилась маленькая фигура. Сердце мое забилось чаще.

К нам шел Петр Ефимович Самбиндалов. Монин продолжал что-то громко по-мансийски говорить в его сторону. Старик подошел, остановился, обвел нас безразличным взглядом, потом сказал что-то Монину, тот ответил ему. После этого Петр

Ефимович как-то весь вдруг изменился, бросш быстрый взгляд на меня, и лицо его расплылось ! улыбке. Он вытянул обе руки вперед и направила ко мне:

— Здравствуй, начальник! !

Я почувствовал, как глаза мои увлажнились.

— Здравствуй, Петр Ефимович, здравствуй, дорогой!

К нам подошли все манси и коми, которые были! на берегу. Старик что-то оживленно говорил, среди мансийских слов часто повторялось «Мань-Пупы-Нёр». Было ясно: у старика осталось приятное воспоминание о нашем походе к истоку Печоры.

Мы сели с ним на лавочку возле дома.

— Мань-Пупы-Нёр пойдешь опять? — спросил он.

— Нет, Петр Ефимович, пойдем в тайгу.

— Чево делать будешь?

— Снимать глухарей, лес, горы. Помнишь, ты приглашал меня на Тозамтоую?

— Хорошо, хорошо... Как далеко пойдешь?

— До горы Манья-Тумп, а может быть, дальше— к Уралу. Пойдешь с нами, Петр Ефимович?

Он посмотрел на меня внимательно, подумал и, почесав затылок, сказал:

— Пойдем, пойдем...

На душе сразу стало легче...

Я объяснил старику, что мы пойдем сначала по Манье, потом выйдем на тропу Лебедзинского— это наш старый путь. Но с какого-то участка тропы Лебедзинского — его, конечно, знает Петр Ефимович — мы должны свернуть в сторону таежного озера Суртым-Тур, с него опять на Манью, к устью 26

Тозамтоуи, а по ней к Уральскому хребту, в район горы Манья-Тумп.

Петр Ефимович выслушал меня до конца и с искренним удивлением спросил: : ;

— Ты чо, начальник, ходил ли чо ли Тозя*!* тоуя?

Старые манси не пользуются картами, да Н не умеют ими пользоваться. Они просто запоминают тропы. Помнится, как Петр Ефимович вел нас по пути, которым ходил десять лет назад. Он часто останавливался, присматривался к местности и потом, узнав или припомнив направление, шел дальше. Зрительная память исключительно развита у этих таежных людей.

Мы долго еще рассуждали о предстоящем походе, договаривались об условиях и закончили тем, что выйдем в тайгу завтра утром.

Не буду описывать наших сборов: они обычны и известны каждому. Брали самое необходимое: сухари, сахар, чай, соль, крупу, сухое молоко, ружья, патроны, фотоаппараты, запас пленки и киносъемочную камеру. Все это нужно было нести в рюкзаках. По примеру Петра Ефимовича на этот раз отказались от палатки и спальных мешков. Спать летом в тайге под открытым небом — одно удовольствие. В крайнем случае можно всегда соорудить шалаш. Из спальных принадлежностей прихватили с собой лишь легкие брезентовые чехлы от спальных мешков.

Мы условились со стариком, что завтра зайдем за ним, когда будем проходить мимо его дома. Но утром у нас в комнате неожиданно появился сам Петр Ефимович.

— Что случилось? — забеспокоился я.

— Покажи груз, начальник.

Я показал на два пузатых рюкзака. Старик попробовал их на вес:

— Однако тяжелый, надо олень.

Не говоря больше ни слова, он взял оба рюкзака и понес их из комнаты. Мы пошли за ним. К нашему удивлению, у крыльца стоял небольшой северный олень. На спине его уже были навьючены маленький мешок и ружье хозяина. Старик стал прилаживать к вьюку и наши рюкзаки.

Я молчал, растроганный добротой старика. Он проявил к нам большое уважение — взял в поход своего собственного оленя, чтобы везти наш груз.

Возле оленя сидела белая собака. По обрубленному хвосту я узнал четвероногого спутника старика— Паля. Состарился, одряхлел пес, но, видно, продолжал неотступно следовать за хозяином.

— Паль!

Пес повернул голову.

— Ты что, забыл, как на глухарей охотились!?

Паль нехотя встал и, виляя хвостом, подошел.

Принюхиваясь, он лениво помахивал обрубком хвоста и пристально смотрел мне в глаза, как будто вспоминал: «Где это я видел тебя, человек?» Не мудрено: прошло три года. Понюхав еще раз мои ноги, он сильнее замотал хвостом. Глаза его стали добрыми. Узнал!