Вдоль по памяти. Люди и звери моего детства. Бирюзовое небо детства. Шрамы на памяти

– Побачим, - сказал отец.
– За войну бояться мне нечего.

Стал вызывать особист бывших фронтовиков, которые до сорок четвертого служили у румын, а потом в советской армии.

– Работал особист по ночам, - рассказывал отец. Днем больше отсыпался. Кормить готовила старушка, жившая неподалёку от сельсовета. Пришел за мной Миша Брузницкий на закате:

– К особисту на десять часов вечера. Велел захватить с собой военный билет и красноармейскую книжку.

Первый вечер особист допрашивал отца около двух часов:

– Когда призвали румыны? Где служил? Что делал по годам? По месяцам?

Сказанное отцом тщательно записывал. Потом перешел к службе в советской армии. При каких обстоятельствах призвали, когда проходила переподготовка и переформирование, где служил, номер части, в каких боях участвовал, имеются ли награды. И снова тщательная запись. В конце, развернув лист, велел прочитать и поставить подпись.

– Из села никуда не выезжать. Можете понадобиться ежедневно.
– Подав небольшой листок, велел расписаться о неразглашении содержания допроса.

По дороге домой отец удовлетворенно прикидывал. После вызова на завтра в полночь предполагал поехать в Брайково. Предстояло по краю поля пройтись конным культиватором по пырею, наползающему на участок с пшеницей. Вечером приготовился к вызову. А дежурный всё не приходил. Спать лег за полночь. Только уснул - раздался стук в дверь. На пороге дома стоял несменяемый Миша:

– Идем!

Снова те же вопросы. Ответы тут же сличал с протоколом вчерашнего допроса. Делал какие-то пометки на листе. Потом заставлял повторить. В конце снова дал листок на подпись:

– Поставь дату и распишись. Свободен до завтра.

Назавтра Брузницкий пришел в девять часов вечера. Вернувшись от особиста, отец поужинал, прилег на часок. За полночь встал, запряг коней. Прокультивировал в ту ночь отец быстро. Вернулся задолго до рассвета. На второй день узнал, что одного бывшего фронтовика на допрос за ночь вызывали дважды. Отец понял: шутки кончились.

Однажды выйдя поутру, особист обнаружил в щели под дверью лист бумаги. Развернул. На тетрадном листе печатными буквами сообщалось, что председатель колхоза Жилюк Назар Семёнович является скрытым врагом советской власти. Во время румынской оккупации тесно общался с членами профашистской партии - кузистами. Сына своего, родившегося в разгар наступления немецко-фашистской армии в сорок втором, назвал Адольфом, в честь Гитлера.

Особист задумался. Было от чего. Лучший из всех председателей колхозов в районе, и такой сюрприз! Утром навел справки. Всё совпало. Из расспросов сельчан узнал, что в Елизаветовке несколько Адольфов: 1939, 1940, 1942, 1946 и 1947 года рождения. Совсем недавно, несколько месяцев назад так назвать! И это после победоносной войны над гитлеровской Германией?! Профашистское, тщательно маскирующееся село? Но какой наглый вызов!

Будучи в Тырново, из районного отделения НКВД позвонил наверх. Особисту было приказано продолжать тщательную проверку по бывшим фронтовикам. Обещали выслать человека для выяснения обстоятельств с именами.

В одно из воскресений в село приехал корреспондент одной из центральных газет. В очках и черном берете, в кожанной курточке с фотоаппаратом на ремешке, перекинутом через плечо. Поселили его в сельсовете в одной комнате с особистом. Наутро корреспондент принялся "рыть землю". Ходил по разным хатам, проверял метрики всех детей, в том числе у всех Адольфов. Сличал с записями в церковной книге Плопского прихода.

Корреспондент ещё до приезда подготовился. Адольф - старинное немецкое имя. Происходит от древненемецкого Адал (Благородный) Вольф (Волк). Адолё, Адолик, Адолько, Долек - старинные польские и галицийские мужские имена. По другим источникам имя Адолько (так и называют у нас в селе) происходит от старинного татаро-славянского имени.

Корреспондент выяснил немаловажную деталь: все имена Адольфам давали матери и бабушки.

– Почему так назвали?

– А доля (судьба) шоб була легэнькою та щастливою.

Корреспондент пошел дальше. Всех матерей Адольфов, а потом и других женщин села поочередно расспрашивал и брал подписку с предупреждением о неразглашении тайны:

– Как звали Гитлера?

– Гитлер! А як же? Нимец! Нимецкий цар.

Ни одна елизаветовская женщина, в том числе и Антонина Михайловна, жена председателя колхоза, не смогли ответить, как звали Гитлера.

Напоследок корреспондент сфотографировал Адолька Жилюка. Через несколько недель пришло письмо. В конверт была вложена фотография пятилетнего Адолика.

Присланную фотографию по сей день хранит в семейном альбоме сын тогдашнего председателя колхоза Назара Семеновича, посвятивший как и отец, свою жизнь возделыванию Земли, ныне живущий в Кагуле, пенсионер Адольф Назарович Жилюк.

Написавший и подбросивший особисту анонимное письмо нечаянно проговорился через много лет. Это был один из зажиточных сельчан, в одночасье потерявший во время коллективизации огромное, по тем меркам, личное состояние: землю, две лошади и разнообразный сельхозинвентарь...

В тот злополучный день отец, наступив на ржавый гвоздь, проколол пятку. Пошел домой. Тщательно вымыл ногу с мылом, залил рану керосином и наложил повязку с вынутым из печи пеплом. Хромая, пошел через дорогу в конюшню. В тот день в стодоле оставалась пара лошадей. Убрав, отец вынес навоз. Потом навалил в ясли привяленной люцерны, чтобы пригнанные с поля лошади могли подкрепиться.

За этим занятием отца застал, приехавший верхом в седле, завхоз, его двоюродный брат. Осмотрел двор, конюшню, включая потолок. Придраться было не к чему. Вытащил из кармана носовой платок. Намотал его на палец и с силой провел по крупу коня. Подошел и через ясли продемонстрировал отцу платок с темным кружком:

– Почему кони грязные?

Эту историю неоднократно рассказывал впоследствии отец:

– В моей груди что-то вскипело, стало горячо. За три года службы у румын привык подчиняться. С сорок четвертого до конца войны в противотанковом истребительном дивизионе была железная дисциплина плюс каждый день смертельная опасность. Нас немец бомбил так, что воронка засыпала воронку. А тут!.. Удрал от фронта в Ташкент, устроился конюхом с бронью, вступил в партию и... наверное, видел, как воинские начальники или сам генерал проверял чистоту коней...

– Я поднял вилы. Не думая, что будет потом, метнул. Целился прямо в горло. Разжиревший за время войны и начальничества в колхозе мой двоюродный брат проворно упал на пол конюшни. Вилы воткнулись в противоположную стенку стодолы, звучно забренчали. Завхоз продолжал лежать. А в дверях стодолы стояла хозяйка подворья, Кордибановская Раина, дочь старого Марка Ткачука, жена сводного брата отца - Франека.

Завхоз поднял голову. Увидев Раину, вскочил:

– Под суд пойдешь! Расстрел! И свидетель есть!