Вдоль по памяти. Люди и звери моего детства. Бирюзовое небо детства. Шрамы на памяти

Мы учились во вторую смену, после обеда. Когда начинало темнеть, Петр Андреевич зажигал, заправленные с утра четыре керосиновых лампы. Стекла ламп ежедневно протирала школьная уборщица. Помогал учителю всегда самый высокий из нас Иван Твердохлеб. При свете керосиновых ламп во вторую смену я учился недолго, месяца полтора. Электрический свет в нашем селе появился осенью пятьдесят третьего, во второй половине первой четверти первого класса. Когда в классе включили электрическое освещение, было очень непривычно, класс сразу стал другим, незнакомым.

На столе моего первого учителя лежал журнал и стояли две чернильницы. На каждую из них опиралась пером простая ученическая ручка. Одна ручка была красной, другая темно-зеленой. Обмакнув в чернильницу красную ручку, учитель ходил по классу, выставляя оценки красными чернилами. После обхода каждого ряда, Петр Андреевич аккуратно погружал перо в чернильницу, набирая чернила. Темно-зеленой ручкой с фиолетовыми чернилами учитель писал в классном журнале.

Я помню, как настойчиво, без устали переучивал учитель Лену Твердохлеб и моего троюродного брата Броника Единака писать правой рукой. Оба были левшами. Но в то время упорно требовали от учителей и учеников, чтобы все учащиеся писали только правой рукой. Глупо? Противоестественно? Не спорю!

Броник старательно делал вид, что пишет правой рукой. Когда Петр Андреевич отвлекался, мой троюродный брат списывал у меня левой. Лена быстро научилась писать правой. В последующих классах она писала правой, но великолепно рисовала левой рукой.

Изменить природу не дано никому, а попытки сделать это обходятся очень дорого. В результате переучивания дети с незаурядными способностями теряют их навсегда. Левши, как правило, отличаются яркой индивидуальностью. Они преуспевают в творческих профессиях: музыке, танцах, живописи, поэзии, актерском мастерстве. Александр Македонский, Микельанжело, Рубенс, Наполеон, Пушкин, Толстой, Эйнштейн... Сколько и каких одаренных людей теряем, убиваем потенциальных гениев, переучивая наших детей! В случае с моими одноклассниками я не виню нашего Петра Андреевича и тысячи других педагогов. Такова была порочная установка "Сверху".

Мой учитель очень редко улыбался. Петр Андреевич никогда не повышал голоса, но мы на расстоянии ощущали его недовольство. Он никогда никого не хвалил, но мы чувствовали его одобрение по тому, как его рука, в которой он держал ученическую ручку с пером "Звёздочка", аккуратно, словно выписывая узор, рисовала красивую, с нажимом и завитушкой вверху, пятерку. Такие строгие, идеальной формы пятерки потом я видел только на пятикопеечных желтых монетах.

– Вы помните напольные большие классные счёты?

– Вы помните метровую деревянную, размеченную по сантиметрам, желтую классную линейку?

– Вам рассказывал Ваш первый учитель, откуда берется дождь?

– Вам объяснял первый учитель, почему реки текут, а в озерах вода стоит неподвижно?

– Вам рассказывал в первом классе учитель, почему дует ветер?

– Вам рассказывал Ваш первый учитель, что существуют, невидимые глазом, живые микробы?

Петр Андреевич рассказывал обо всём третьеклассникам, а мы, первоклассники, внимательно слушали каждое слово учителя.

Через всю доску учитель от руки тянул мелом прямую линию. Когда звенел звонок, извещавший о конце урока, Петр Андреевич, закрыв журнал, выходил из класса. А мы брали классную метровую линейку, подвешенную учителем на небольшой гвоздик, вбитый им сбоку классной доски и прикладывали "метр" к его линии. Линия, прочерченная Петром Андреевичем, почти всегда совпадала с линейкой.

– Вы помните, как Ваш учитель рисовал от руки на доске или в тетради круг почти идеальной формы?

Я помню. Мною овладевали восхищение, гордость за моего учителя и навязчивое, на долгие годы, желание нарисовать круг так же.

– Вы помните, как Ваш учитель, исписав доску, вытирал её?

Затем Петр Андреевич вытирал руки чистым носовым платком, постоянно лежащим в ящике учительского стола. Мы же, закончив писать на доске, либо вытерев её, несмотря на замечания, старательно вытирали наши руки о собственные штаны.

– Вы помните уроки труда?

Фигурки утки, зайца, гриб, груша, сосновая шишка из пластилина появлялись из под рук Петра Андреевича быстро и всегда неожиданно. Он ловко вырезал фигурки из бумаги.

Во втором классе нам было велено принести на урок труда салфетку, иглу и нитки для вышивания "Мулине". Когда прозвенел звонок, в наш класс пришла Зинаида Александровна, учительница первого класса. Она показала нам как вышивать, дала задание и ушла. Сразу же вернулся, видимо, заменявший её в первом классе, Петр Андреевич и продолжил урок. Вышивание, скорее всего, нашему Петру Андреевичу не давалось.

– Вы помните уроки пения Вашего первого учителя?

Я помню... До сих пор в моих ушах звучат песни, которым он нас учил. До сих пор песни тех лет поются в моей голове голосом моего первого учителя: "По долинам и по взгорьям...", "Смело товарищи в ногу..." и, как ни странно, - "В лесу родилась ёлочка...". Эта песня звучит в моей памяти баритоном Петра Андреевича.

– Помните ли Вы уроки физкультуры с Вашим первым учителем?

Перед школой со стороны клуба была волейбольная площадка, турник, высокая, из толстых деревянных столбов, трапеция с канатом, бум (гимнастическое бревно) и яма для прыжков. Уроки физкультуры для нас были настоящим праздником. Мы могли без устали смотреть, как наш учитель ловко взбирается до самого верха трапеции по канату, выполняет упражнения на большом турнике. Сбоку большого турника был низенький турник, для нас, младших. Потом спортивную площадку перенесли за сельский клуб.

Если была команда "Ноги на ширину плеч" и "Руки на груди и на уровне плеч" мы старались. Руки нашего учителя и плечи были в одну линию, а ноги его действительно были на ширину плеч. Того же он требовал и от нас. Прыжки в высоту, длину, бег с низким стартом... Наш Петр Андреевич требовал самого четкого исполнения спортивных команд. При этом сам их выполнял вместе с нами с удивительным изяществом.

– Вы разбивали с Вашим первым учителем клумбы напротив окна вашего класса?

Такие весенние дни для нас были полны чудесных открытий. Петр Андреевич, привязав к концам бечевки колышки, серьезно и немногословно творил чудеса. Воткнув один колышек в центр будущей клумбы, мы очерчивали вторым колышком идеальный круг. Затем, переместив центр на линию круга, мы последовательно очерчивали внутри круга шесть, соединяющихся в центре, лепестков. А потом снова кружки поменьше. По намеченным линиям мы сеяли цветы. Мы постигали прикладную геометрию, ещё не подозревая о её существовании.

Несмотря на то, что учились в две смены, классы были спаренными. Наш первый класс учился с третьим. Дроби третьеклассникам Петр Андреевич объяснял настолько доступно, что я, сам не желая, нечаянно усвоил их в первом классе. Я полюбил тогда дроби. Они уложились в моей голове странно. Дроби расположились, как шестеренчатый механизм, где каждая шестерня, как одно целое число, имеет свой размер и число зубьев (долей).

– Вы смотрели, показанные Вам впервые Вашим учителем, черно-белые диафильмы?