Вдовцы
Шрифт:
— Как я могу оставить тебя одного?..
— Поезжай, прошу тебя…
— Нет, нет. Смехотворные пререкания.
— Я только туда и обратно, — пообещала Матильда. «Прощай, бедная вдова!» — подумал я, услышав, как она спускается в лифте. Красивые слова в стиле Александра Дюма. Я решительно окунался в мелодраму. Это впечатление игры в третьесортной пьесе для гастролей по провинции усилилось, когда я сунул револьвер в карман, рядом с носовым платком. От револьверной смазки пальцы стали липкими, словно я ковырялся в банке с вареньем. Мне достаточно выехать около одиннадцати. Нет нужды приезжать слишком рано. Это смахивало на ход мыслей пьяницы, который рассчитывает попасть к застолью. Я приготовил себе крепчайший кофе, который выпил залпом без особого отвращения. Теперь все шло в счет и имело значение, поскольку полицейские станут меня допрашивать также о времени, предшествовавшем преступлению. Ну что ж, в десять я иду под душ. В десять пятнадцать — бреюсь. В десять сорок пять — выхожу из дому, ищу свою машину, так как позабыл, где же я ее оставил. Я нахожу ее
Вокруг полно машин, выставленных как на продажу. Я замечаю крытые беседки ресторана. Здесь тоже полно народу. Девушки в длинных платьях. Свадьба! В ресторане играют свадьбу! Стук посуды, стаканов, смех. Мне хочется повернуть обратно. Осечка! Стрелять в любовника моей жены, когда кругом кричат: «Да здравствует новобрачная!» Нет, это немыслимо. Это смешно!
Но, прикинув в уме, я быстро соображаю, что, наоборот, обстоятельства складываются для меня благоприятно. Должно быть, те двое обедают отдельно, в малом зале. Никто на нас не обратит внимания. Револьверные выстрелы затеряются в гомоне голосов свадебного пиршества. Я выйду, словно один из гостей, который пошел что-то поискать в машине, и… Мне приходит в голову мысль, что, быть может, мне и не придется отдавать себя в руки полиции. У Матильды, которую я все-таки знаю достаточно хорошо… у Матильды никогда не хватит мужества на меня донести… Значит, если никто меня не заметит… и я буду действовать достаточно быстро…
У меня уже нет времени взвесить все «за» и «против». Человек тридцать толпится вокруг длинного стола, накрытого под деревьями. Трапеза еще не началась, и гости пока что заняты аперитивом, а между тем гомон становится все оглушительней. Мужчины сбросили пиджаки. Официантки снуют с подносами, нагруженными бутылками. Одна из них останавливается напротив меня.
— «Чинзано»? Портвейн? Виски?
Я беру «чинзано». Стакан в руке придает мне самообладания. Я иду вверх по аллее и захожу в ресторан. Перед баром с десяток мужчин шумно обмениваются шутками.
— Сюда! — весело окликает меня самый толстый. И тут же хватает меня за руку.
— Допивай свой стакан, приятель… и отведай-ка виноградного!
С минуту я их слушаю. Как бы мне от них улизнуть? Каждый считает меня родственником другого. Они призывают меня в свидетели.
— А если правительство не прекратит блокировать цены, черт побери, то мы заблокируем дороги!
— Ясное дело, мы заблокируем дороги! — поддакиваю я.
За новую порцию выпивки все голосуют поднятием руки. Я делаю вид, будто ищу что-то в кармане, и удаляюсь, словно что-то потерял. И тут замечаю в глубине застекленную дверь. Несомненно, мне сюда. Открываю ее. Действительно, за дверью маленький зал, но он пуст. Останавливаю официантку.
— Вы не видели молодую женщину с господином? Они ваши постоянные клиенты. Приезжают сюда в голубой малолитражке.
— Сегодня у нас другие заботы. Я удерживаю ее за рукав.
— Они обедали тут в прошлую пятницу.
— Знаете, у нас бывает столько народу… Спросите хозяина.
Я ищу хозяина… Мой план провалился, я чувствую это и испытываю растерянность. Я натыкаюсь на добродушного малого со здоровым цветом лица и пышными усами, который тщетно пытается прикурить сигарету от неисправной зажигалки.
— Нет ли у вас огоньку? Я выручаю его своей зажигалкой.
— Пошли-ка чего-нибудь выпьем.
Он властно подталкивает меня к бару. Его приветствуют дружеские возгласы: «Да здравствует господин мэр!»
— Весьма польщен, — говорю я. — Но я здесь только мимоходом…
— Не имеет значения, молодой человек. Теперь мой черед угощать. Жермена, принеси нам рикар.
И я снова пью. Увидев приготовления к свадьбе, они отправились обедать в другое место — ясно как Божий день. У меня нет больше ни сил, ни желания. Мне не остается ничего другого, как вернуться в Париж. По счастью, меня выручает фотограф, который входит со своими причиндалами через плечо. Гром аплодисментов. Я выскальзываю на улицу. Рубашка прилипла к спине. Я более печален, сильнее подавлен, чем если бы убил Другого. Возвращаюсь на площадь, к своей машине. Что мне делать? Но ведь я еще могу взглянуть на виллу. Отсюда до нее рукой подать. «Какой-нибудь километр… слева за перекрестком» — по словам Мерлена. Кто знает, нет ли их там? Не обедали ли они спокойненько у себя? «У себя!» Вот слово, которое меня воодушевило! Я еду не спеша. Проезжаю перекресток — и вдруг вижу решетку ограды, табличку: «Глицинии». Сквозь ветки различаю крышу. Это здесь.
Я останавливаю машину чуть поодаль, возле поля, и возвращаюсь по своим следам. Пластины листового железа укрепляют решетку и не позволяют заглядывать любопытным.
Я поворачиваю ручку. Калитка не заперта на ключ. Я в нерешительности. Если я сейчас застрелю его, предумышленность предстанет еще более явной, чем в ресторане. Все присутствующие на свадьбе послужат свидетелями обвинения. Официантка скажет, что я искал парочку. Мэр скажет, что у меня был вид человека очень спокойного и полного-решимости. Тем хуже!Приоткрыв калитку, я ступаю на территорию виллы. Одним взглядом фиксирую все детали: густую заросль смородинника, аллею каштанов, ведущую к дому, а по бокам, слева и справа, тенистый парк. Под моими ногами хрустит гравий. Я предпочитаю ступать по траве. Вероятно, они находятся с другой стороны дома, перед фасадом, глядящим на Сену. Я иду вдоль клумбы из красных цветов, и передо мной открывается ранее скрытая от глаз часть сада. На шезлонге под оранжевым солнечным зонтом спиной ко мне у края бассейна возлежит мужчина. Рядом с ним на низеньком столе стоят чашка и кофейник. Одна-единственная чашка. Выходит, Матильды тут нет! Я жду мгновение. Быть может, она выйдет из виллы. Ничего подобного. Рука мужчины тянется к чашке. На его запястье сверкают часы. Каждая деталь отпечатывается в моей памяти раз и навсегда. Жужжат пчелы, по лужайке позади бассейна прыгает птица. Я делаю шаг вперед. Второй. Мужчина оборачивается, потом вскакивает. На нем одни плавки. На теле почти никакой растительности: длинный белокожий сопляк. Мериль! Конечно же Мериль! Так я и думал.
— Что такое? Он меня сразу узнал.
— Ах! Какая неожиданность! Миркин! Я подхожу ближе, крепко сжимая револьвер в кармане.
— Моя жена здесь?
— Вы в курсе дела?.. Так я и думал, что в конце концов вы узнаете. Я говорил ей. Нет, старина, нет. Она на самом деле сейчас поехала к отцу, в Морет.
Не признайся он с таким цинизмом, я бы еще, пожалуй… Но уже в следующую секунду я становлюсь другим человеком. Я вытаскиваю револьвер, и выстрелы получаются у меня сами собой. Каждая пуля отбрасывает его назад. Он падает на газон. Чашка разбивается о цемент бассейна. Вдруг мне чудится, что в стороне дома движется тень. Я поворачиваюсь, нацелив пистолет, и различаю старого слугу в белой куртке, открывающего рот, чтобы закричать.
И тут меня охватывает паника. Как сумасшедший я несусь по клумбам, выбегаю на аллею. Я сам не знаю, что делаю. С остервенением толкаю калитку, вместо того чтобы тянуть ее на себя. Поскольку револьвер мне мешает, я его забрасываю далеко в кусты смородинника. И потом снова оказываюсь на дороге. Запираюсь в автомобиле. Я слишком дрожу, чтобы вести машину, массирую сердце, которое готово выпрыгнуть из грудной клетки. Наконец, чуть ли не ощупью, включаю зажигание и уезжаю. Делаю большой крюк и попадаю в Мант через Бонньер. Я совершенно позабыл о том, что когда-то имел намерение отдаться в руки полиции. По правде говоря, я не способен ни к одной ясной мысли. Я возвращаюсь домой, как голубь в голубятню, подталкиваемый некой настойчивой силой. Время от времени я твержу: «Ну все! Ну все!» — не очень-то зная, что хочу этим сказать. Мне необходимо вытянуться на постели и отдыхать долго-долго. Дорога запружена транспортом. У меня ноет поясница, болят плечи. Как же, оказывается, трудно быть живым!
Я останавливаюсь у тротуара, неподалеку от дома, уже в пятом часу. Меня плохо держат ноги. Я едва тащусь к лифту. С удивлением смотрю на прихожую, спальню. И валюсь на кровать, безвольно, как Мериль — там, в траву. Ждать. Спать. Я надеялся провалиться в сон. Но именно теперь, наоборот, начинаю перепрыгивать с одной мысли на другую. В голове вертится целая карусель… Не только в ресторане меня видели сорок человек, но и слуга Мерил я тоже сможет описать мои приметы. Матильда, узнав новость, сразу же заподозрит меня. Это неизбежно. И Мерлен! Мерлен, которому я обязан адресом виллы!… Следовательно, считай, я пропал. Самое позднее завтра они будут тут. Со всеми доказательствами на руках. Завтра? Быть может, прямо сейчас? Ибо Матильда, несомненно, оставила на вилле одежду, личные вещи. Кто знает, не известно ли слуге ее имя? И потом, возможно, найдут револьвер. С отпечатками моих пальцев. Ладно, ставки сделаны. Сегодня вечером я буду ночевать в тюрьме. Так что лучше представить им виновного в достойном виде. Я встаю. Раздеваюсь, чтобы переодеться в костюм поприличнее. Ничто не дается даром: я беру твою жизнь, ты берешь мою свободу. Я вынимаю из шкафа белье и кладу в чемоданчик. А также бритвенный прибор. Зубную щетку. Что еще? Почем я знаю, что положено брать с собой в тюрьму? Пять часов. Я листаю телефонный справочник. Какого адвоката выбрать? Тут их именами заполнены целые колонки. Известный адвокат разорит меня вконец. Мое дело самое что ни на есть банальное: убийство на почве ревности. Я признаю все факты. Тут я присаживаюсь, чтобы подумать. На данном этапе я имею право посмотреть правде в глаза. Убивая Мериля, я терял Матильду. Тогда почему же я его убил? Защищая свое достоинство? Из самолюбия? Полноте! Что я отвечу председателю суда присяжных? Но прежде всего, что я должен ответить самому себе? Скажут: Миркин — человек беспокойный, неуравновешенный… Да ничего подобного! Правда заключается в том, что я люблю Матильду. Люблю так сильно, что готов потерять. Люблю так сильно, что готов дойти до конца. Это нелогично, а между тем так оно и есть на самом деле. Первое замешательство прошло, я чувствую себя незапятнанным. Я закуриваю. Шагаю туда и обратно по комнате. И я чист как стеклышко. И я люблю чистую Матильду. Матильду освобожденную. Не вчерашнюю, а будущую. Адвокат во всем этом легко разберется, если он настоящий профессионал. Я ищу благозвучное имя… Лузиньян… Вот. Я попрошу защищать меня мэтра Лузиньяна.