Вдвоём

Сойдя со ступени парадной лестницы, как заворожённая, я вошла в огромную комнату с колоннами.

«Кажется, я не дойду…» — ноги подкашивались, несмотря на молодое тело.

С каждым шагом я превращалась в ту старушку, что заснула в объятьях своего мужа самой счастливой женщиной на свете.

На круглый стул с красивой спинкой я практически упала.

Слуги герцога Кейна молчали. Они обнаружили свою пропажу практически сразу, но задаваться вопросами или просить меня возвратиться обратно, не спешили.

Они будто чувствовали, что я сейчас в том состоянии, в котором человека лучше не беспокоить.

Черная крышка рояля с лёгкостью поддалась неуверенным движениям.

От вида белых и чёрных клавиш в груди сжалась тоска.

В горле пересохло, когда первый аккорд лёг на слух родным звучанием.

Прикусив язык до крови, взяла ещё пару трезвучий, которые сами по себе съехали в минорный лад.

Начало знакомого произведения, заставило меня сглотнуть солёную влагу. Душа умоляла о жалости… и я впервые поняла, что такое петь для себя…

Музыка, написанная Максимом Фадеевым на слова Александра Кочеткова, отозвалась с готовностью.

— Как больно, милая, как странно: Сроднясь в земле, сплетясь ветвями, Как больно, милая, как странно — Раздваиваться под пилой. Не зарастет на сердце рана, Прольется чистыми слезами. Не зарастет на сердце рана, Прольется пламенной смолой.

Всё расплывалось от слёз, поэтому я перестала смотреть на клавиши, прекрасно ориентируясь и так.

Голос Оливии… он был прекрасен. С хрипотцой, низкий, но ласковый и нежный. Я о таком только мечтала, хотя пела тоже довольно неплохо.

— Пока жива, с тобой я буду. Душа и кровь нераздвоимы. Пока жива, с тобой я буду. Любовь и смерть — всегда вдвоем. Ты понесешь с собой, любимый, Ты понесешь с собой повсюду, Ты понесешь с собой повсюду Родную землю, милый дом.

Солёные капельки сбегали по щекам, скатываясь прямо в декольте кремового платья. Мне было всё равно. Боль вытекала из груди с каждым словом…

— С любимыми не расставайтесь! С любимыми не расставайтесь! С любимыми не расставайтесь! Всей кровью прорастайте в них. И каждый раз навек прощайтесь! И каждый раз навек прощайтесь! И каждый раз навек прощайтесь, Когда уходите на миг!

Кто-то шмыгнул носом… я зажмурилась, чтобы не расклеиться ещё больше:

— Но если мне укрыться нечем. От жалости неисцелимой. Но если мне укрыться нечем. От холода и темноты? За расставаньем будет встреча. Не забывай меня, любимый. За расставаньем будет встреча. Вернемся оба — я и ты. Но если ты безвестно канешь, Короткий свет луча дневного. Но если ты безвестно канешь, За звездный пояс, в млечный дым… Я за тебя молиться стану, Чтоб не забыл пути земного. Я за тебя молиться стану, Чтоб ты вернулся невредим.

Голос задрожал. Пришлось перейти на шёпот:

С любимыми не расставайтесь! С любимыми не расставайтесь! С любимыми не расставайтесь! Всей кровью прорастайте в них. И каждый раз навек прощайтесь! И каждый раз навек прощайтесь! И каждый раз навек прощайтесь… Когда уходите на…

Допеть сил не хватило. Горло передавило спазмом.

Доиграла под собственные всхлипывания.

Пальцы замерли, будто прилипнув к клавишам.

Тяжелее всего было сейчас смотреть на своих нечаянных слушателей.

Не хотелось.

Я знала, что они здесь… и жалеют меня… Уже меня, а не Оливку.

За окном пронесся экипаж.

«Опекун приехал…»

Резко обернувшись, с удивлением заметила, что в бальной зале нахожусь одна.

Шустро поднявшись со стула, признательно погладила рояль и по памяти бросилась искать свою комнату.

Глава 9 Бал

Как ни странно, но опекун меня не посетил ни тем вечером, ни следующим утром.

«Весь в делах — весь в работе!» — Объяснил управляющий поместьем — Эрон Хаббард, который мне из всех живущих в особняке один не понравился. Было в нём что-то мерзкое… подлое.

На Вилетте статус женщин был не завидный, далёкий от свободы воли и выбора наше Земелюшки, но игнорировать элементарные потребности своей воспитанницы — это возмутительная линия поведения даже здесь.

Добиваться внимания я не собиралась, хоть условности и говорили, что Дар Кейн поступает достаточно пренебрежительно для опекуна.

Слуги, всё видящие и знающие, постоянно неодобрительно поджимали губы, когда я пыталась выпытать, где их хозяин находится сейчас. Не в отношении меня. Нет. Ребятки явно осуждали своего хозяина. Им было невдомёк, что моё любопытство направлено на элементарную осторожность — не хочу с ним пересекаться! Переубедить ханжу выполнять приказы императора у меня всё равно не выйдет, а больше с Кейном нам разговаривать не о чём!

Вечер Х наступил слишком быстро. То ли хлопоты и примерки меня так закружили, то ли старание не попасться в те короткие мгновения, что получалось пробежаться до библиотеки знатного козюли, но вот уже я стояла перед зеркалом, полностью готовая предстать перед гостями, которых за час доставило экипажей тридцать, не меньше!

Самый жуткий гость, которого я даже не мыслила здесь увидеть, прибыл прямо перед моим выходом.

— ИМПЕРАТОР! — Взвизгнула Тиса, отчего я чуть мимо кровати не села. — Милостивый Саникс!!!

Жемчужное ожерелье треснуло в руках, и горошинки рассыпались по полу.

— Вершитель Всемогущий!!! Мисси!!! Простите!!! — Девушка упала в ноги.

— Тисайя, встань, — потянув девушку с колен, нахмурилась. — Ничего страшного. Если бы они были в моих руках, их бы постигла та же участь, милая… Не волнуйся. Скажем, что это я взбесилась и порвала нить жемчуга.

— Что вы, мисси! Вы такая хорошая и бережная. Никто не поверит… Это я — косорукая… — горничная захлебнулась рыданиями.

Пришлось прибегнуть к строгости. Я сама такая — чем больше жалеют, тем больше плакать хочется!

— Тиса! Хватит сопли на кулак наматывать! Никакая я не хорошая. Иди сюда и помоги мне обуться.

Задрав подол пышного платья до колен, наморщила носик. Зато Тиса рыдать перестала… только носом шмыгала, но это ничего. С местными порядками можно и выпоротой стать за такой проступок.