Вечера

Побыл я у стариков, домой вернулся: письма от жены нет. Надумал тогда съездить в низовье Шегарки к двоюродному брату: давно не виделись. Лесником он там, в деревне. Поживу у него, отдохну душой, по полям поброжу, листопад скоро, в лесу поброжу, порыбачу на Шегарке. Отдохну, потом обратно, встречать своих. Девочку в сентябре в сад отдаем, жена на работу пойдет. Она мне заранее заявила: работу сама найду, не вмешивайся. Хорошо, говорю, делай, как тебе лучше. Пусть ищет, устраивается, может, легче станет с деньгами. Кажется, подплываем. Брат встречать должен, телеграмму отбивал ему. Отсюда до их деревни верст пятнадцать, на телеге поедем, ночью по лесу, хорошо…

Глава 2

Рассказ замужней женщины

В то лето, как выйти мне замуж, сразу же после окончания учебного года и роспуска учеников на каникулы, заехав на два дня к матери, я отправилась в Москву, где остановилась у своей знакомой, с сестрой которой мы пять лет учились в педагогическом институте и были хорошими приятельницами.

Признаться, она вовсе не нравилась мне как человек, эта моя московская знакомая, но что было делать, когда никого другого в Москве у меня не было. В отличие от своей сестры, женственной, спокойной и домовитой, она была, я бы сказала, даже, очень непривлекательна, худа, кроме всего — манерна, капризна и, как это говорят, чрезмерно экспансивна. Но все это было, как я думаю, от желания обратить на себя внимание, а внимание обращать было не на что.

Я заранее сообщила о своем приезде, и знакомая встретила меня. До этого я уже была несколько раз в Москве и всегда находила знакомую на новом месте: она снимала комнаты. Сейчас в ее распоряжении была целая квартира, состоящая из большой комнаты и комнатушки, заставленной старой мебелью, рухлядью, ящиками с книгами, кухни и прихожей. Хозяева квартиры уехали куда-то надолго, и знакомая моя блаженствовала. Мы ходили на спектакли (ради театра я и приехала в Москву), если удавалось достать билеты, редко — в магазины, потому как покупать особого ничего я не собиралась, денег у меня было достаточно только на то, чтобы прожить месяц в этом городе, вернуться с гостинцами к матери и дотянуть, не занимая, до первой зарплаты.

Когда еще мы шли с вокзала, знакомая, улыбаясь, сказала мне, что живет она не одна: вчера ее московская подруга привела к ней интересного мужчину, своего бывшего сокурсника, и попросила принять его на некоторое время — он здесь в командировке. Когда мы пришли, командированного дома не было. Хозяйка засобиралась по делам, я проводила ее, вернулась и от нечего делать, сев на подоконник раскрытого окна, смотрела на улицу. В это время появился он — мой будущий муж. Не могу сейчас сказать, понравился он мне или нет, когда я впервые его увидела, но когда он вошел и поздоровался, я сразу же подумала: «Все, этот человек будет моим мужем. Никто, только он».

Он медленно двигался и медленно разговаривал, а голос у него был спокойный и глухой. Он был высок ростом, слегка сутулился, что ничуть не портило его фигуры, — таких людей называют сутуло-стройными, — и носил бороду. Надо сказать, борода шла к его продолговатому лицу. У него было лицо умного мужика, хмурое лицо с внимательными глазами, которое оставалось печальным даже тогда, когда он смеялся. А смеялся он редко. Русые волосы он зачесывал назад и чуть набок и всем своим видом, манерой говорить, покашливая, напоминал знакомых по книгам дочеховской поры писателей из народа. Он сразу же вошел в комнатушку, которую уже освободили: ящики поставили штабелем к противоположной от кровати стене, остальное вынесли в прихожую.

Пришла хозяйка, потом подруга ее, гостя звали пить чай, но он отказался, сказав, что поел в городе, устал и хочет отдохнуть. Мы засиделись за разговорами допоздна, а он так и не вышел к нам: рано уснул.

Итак, стало нас в тереме трое. По утрам хозяйка и гость уходили. Хозяйка вставала раньше всех, ей далеко было добираться до работы. Я подымалась поздно, пила чай, потом шла в музей, на очередную выставку или просто бродила по городу. В мои обязанности еще входило покупать театральные билеты, что я и делала, когда спектакль был интересный. Иногда это удавалось, иногда нет. Устав, я возвращалась домой и, читая что-нибудь, ждала, когда явятся хозяйка и гость. Он приходил всегда после четырех, умывался, отдыхал с полчаса и звал меня гулять. Если хозяйка была дома, она тоже изъявляла желание гулять, и мы отправлялись втроем. Заметно было, что гость нравится хозяйке, и она всячески красовалась перед ним: то распустит волосы, то соберет их или еще что-нибудь, а он был с нею одинаков, официально-любезен, и не более того. Хозяйка скоро созналась мне сама, что гость ей симпатичен, и она была бы совершенно не против поиграть с ним. Она так и сказала — «поиграть». Он же никак не отвечает на ее знаки внимания. Я сказала тогда, что у него, по всей вероятности, семья, человек он, судя по всему, порядочный, и чего бы ему, уехав на несколько дней от семьи, затевать с кем-то там игры. Кажется, я слишком эмоционально произнесла эту фразу, потому что хозяйка посмотрела на меня, прищурясь, и рассмеялась нехотя, с плохо скрытым злорадством.

«Это совсем ничего не значит, что есть семья, — сказала она. — Жена не стена, можно отодвинуть». И опять рассмеялась.

Лучше было, когда мы гуляли с ним вдвоем. Он не любил шумных улиц, говорил, что родился и вырос в деревне, к городу никак не может привыкнуть, хотя и живет в городе давно, что в отпуск каждое лето ездит на родину на речку и назвал эту речку: странное какое-то название было у нее. Я поинтересовалась, что это за речка и где она. «На северо-западе Новосибирской области, — сказал он, — славная такая речка, приток Оби, лесная». И спросил, случалось ли мне бывать в настоящей тайге. Я сказала, что не случалось. Разговаривая, мы пробирались различными переулками, но гулять всегда приходили на одно и то же место: на Красную площадь. Он почему-то любил ходить туда. Долго смотрит на Кремль, на храм Василия Блаженного, думает о чем-то. И молчит. Спросишь, а он и не слышит вовсе. Еще к реке спускались. Но река не нравилась ему: берега камнем выложены…

Если не гуляли и не ходили в театр, то сидели дома. Обычно по вечерам бывало у нас шумно. Приходила знакомая гостя, что привела его сюда, московские подруги хозяйки. Садились за стол и до полуночи: чай или кофе, сигареты, разговоры. Иногда выпивали. Я видела, что гостю совсем неинтересно с нами. Раза два он посидел за столом, принеся вина, потом же под разными предлогами отказывался. С сокурсницей, как я понимала себе, ничего их не связывало, даже институт, о котором они и не вспоминали. Мы для него были людьми чужими. И старше он был каждой из нас намного. Да и разговоры были легкие: начиналось с анекдотов, анекдотами заканчивалось, а он их, чувствовалось, не любил, морщился и краснел, когда произносили что-нибудь рискованное. Он, верно, думал, что это нарочно, чтобы ввести его в смущение.

Но и между собой мы пересказывали услышанные на стороне сплетни из жизни столичной интеллигенции, а чаще всего вели разговоры на темы пола: эти разговоры, как я давно заметила, являются сладостными для всех или почти для всех и возникают всюду: в застолье, в дороге, на работе, там, где только собираются несколько знакомых людей. Так вот и теперь…

В нашей компании я была единственная девушка, это обстоятельство временным подругам моим казалось забавным, они принесли перепечатанную на машинке рукопись, интимного, как сказала хозяйка, содержания, и предлагали и советовали мне прочесть, говоря, что все это пригодится, когда я стану жить с мужчинами. Так и говорили: «жить с мужчинами». Я догадывалась, что за интимности были описаны в рукописи, и отказывалась. Я боялась, что они начнут показывать открытки или альбомы или журналы, так как была абсолютно уверена, что такое у них водится. Но, слава богу, до альбомов дело не дошло. Рукопись же они скоро унесли кому-то, читать.

Конечно же, в свои двадцать шесть лет я знала все об отношениях мужчины и женщины и без подсобной литературы, наблюдая жизнь вокруг себя, слыша различные разговоры, домысливая сама. В институте девчонки по-разному относились к добрачным связям: одни — легко, не видя ничего страшного в этом, надеясь как-то объясниться с будущим мужем, если придется объясняться, а не придется — еще лучше, другие боялись и подумать об этом. Я была на стороне вторых. За время учебы несколько раз создавались ситуации, когда я могла стать женщиной, но всегда меня вовремя что-то останавливало, и прежде всего мысль, что вот настанет время искренней любви к какому-то человеку, и я приду к нему, и как стыдно мне будет говорить о состоянии своем, и как он будет огорчен и расстроен. И, возможно, этот момент огорчения будет первым моментом недоверия ко мне, и жизнь наша в дальнейшем не сложится так хорошо, как должно быть. Я говорила об этом девчонкам — многие смеялись надо мной…

Однажды нам с хозяйкой не спалось, мы разговорились, разоткровенничались. Я не доверяла ей, не люблю подобных разговоров, но так уж случилось. Стояла теплая тихая ночь, полная луна светила в окна, волнуя нас. Мы шептались, лежа в кроватях, гость наш спал в своем чулане, а может, тоже не спал, глядел в окно, думал. Хозяйка спросила, каково мне живется сейчас и как я намерена жить в дальнейшем. Я стала рассказывать. Вот тут-то она мне и открылась: поведала о фиктивных браках и о том, что я просто могу оказаться в Москве. Да, да. И она бегло набросала схему данного мероприятия, иначе не назовешь. Жениха, дескать, мы тебе найдем хоть завтра, а ты возвращаешься к себе, увольняешься, приезжаешь обратно, останавливаешься на первых порах у меня, регистрируешься, прописываешься, находишь настоящего жениха, разводишься с первым, выписываешься, регистрируешься со вторым, прописываешься, и ты навечно в Москве. Все очень просто. Нужны деньги и какое-то время. Главное — деньги. Хозяйка встала, взяла стул и села напротив моей кровати.