Вечерние лучи
Шрифт:
Куличик подал и яйцо,
И просиял ему лицом.
Недаром вдовы старца чтут…
И яйца, из муки творенья,
Поп раздарил все подношенья.
Прошло лишь несколько минут:
Осталась в небе стая птичек,
В корзинке маленький куличек,
Одно лишь красное яйцо,
И память встречи с мудрецом.
Смотрю на живописный сей портрет,
Изображён граф Пётр Румянцев:
Расшит камзол и кружево манжет,
Как будто
А вместе с тем, история гласит,
Что полководец был с талантом,
Им кубок славы в порохе испит,
В боях с врагом он не был франтом.
Сын Николай и славен, и умён,
Внёс вклад большой в культуру нашу;
В заботах графских этих он
Наш Гомель сделал ещё краше.
Смотрю с восторгом на Большой Дворец, —
Эпоха заполняет душу;
Былое, открывая свой ларец,
Меж нами все преграды рушит.
Ласкает сердце и чарует взгляд
Симфония самой архитектуры,
Где звуки не застыли, а звучат,
Поёт колонн клавиатура.
И красота, как истина, права:
Она светла, понятна людям;
В огне войны – а всё-таки жива,
И жив Румянцев в этом чуде.
Знать, созидал он с верою в народ,
Как сын Отечества, державы,
Деяний тех неоценимый плод
Овеян долго будет славой.
Судьба. И надо быть княгиней,
А сердце сострадания полно
К рабам, с их грубостью невинной,
Им стать людьми в веках запрещено.
Жить с уваженьем к человеку —
Идея одолела её ум.
И даже годы – добрый лекарь —
Ирину не спасли от этих дум.
Аристократка, мать по духу —
Княгиня строит в бремени забот,
Чужую боль приемля слухом,
Больницы и приюты для сирот.
И образ, подвигом прекрасный,
В народных песнях долго не умрёт.
Она своей легендой властно
Нас тоже к состраданию зовёт.
Забыто слово – «состраданье»;
и чувств таких ужнет давно,
хотя в общественном сознанье
оно от Бога нам дано.
Пример для нас Христа страданье,
не всякий может сострадать,
в нём боль и трепет Мирозданья,
готовность боль других принять.
Оно сестрою милосердья
шло в дни войны в госпиталя,
и под огнём с душевной твердью
стремилось боль от ран унять.
Напрасны наших душ старанья,
коль не горит в них боль – звезда.
Ведь в людях чувство состраданья
граничит с мужеством всегда.
Однажды дождливою ночью
Я видела Бога во
сне…Прекрасен и страшен, воочью
Явился он огненно мне…
Лик Божий – гармонии полон,
Такой неземной красоты,
И в ней отражались, как волны,
Жестокости жуткой черты.
И скипетр, и сам, и корона —
Из цвета небесной зари.
Во всём, и в величии трона
Огонь чудным светом горит.
Не то, чтобы пламенем Ада
Он глянул, сказал грозно: «Ты…», —
И в ужасе диком от взгляда
Мои разлетелись мечты…
Мгновенно согнулись колени,
Всем телом я рухнула вниз…
Во власти Вселенского плена
Страданьем вернулась мне жизнь…
О, время! Ты толчёшь, как в ступе,
ты не даешь легко вздохнуть,
то на мозоль мою наступишь,
то ядовито, точно ртуть…
Я боюсь вернуться назад,
к тем дорогам, протоптанным мною:
там потери, усталость и ад.
Всё хорошее шло стороною.
Впереди ковыляет старость,
Сердце горечи едкой полно,
Ни надежд, ни сил не осталось…
Так зачем нам всё это дано?
Мой быт с тенями прошлых лет…
В нём призраки блуждают.
Но зло, и подлость, и навет
Пред ними отступают…
Воспоминанья наплывут волной…
А, может, не была я молодой?
Остались блики в памяти – бедой…
С десяток жизней, точно, прожила
И сил немало каждой отдала…
А поразмыслить круто: был ли смысл?
Зачем дана нам всё же эта жизнь?
Где милые и молодые,
Друзья любимые, земные?
Биологическая цепь…
Это движение кругом?
Куда вы, милые, ушли
Из жизни друг за другом?
И почему так часто снитесь мне?
Так ясно и тревожно?
Что за явления во сне?
Понять вас невозможно…
Лежу, и лежу, и лежу:
прозрачна душа, как стакан;
а встану – и снова ложусь,
и мысли, как синий туман…
Что сказано – всё позабыто,
а что не забыто – уймись!
Разъедено лучшее бытом,
в миру под названием – жизнь…
Жизнь – опаснейшая сводня,
поманит к счастью – а там – обман,
а значит, радуйся сегодня,
дождит ли с неба иль – туман…
Живём в трудах да Божьим хлебом,
в заботах разных, хлопотах семьи;
душа всегда стремиться в небо,
но страшно оторваться от Земли.
Я гляжу на Вас поэты:
Вы – бродяги, чужаки,
Вас ведут потоки света
И гипноз святой строки.