Вечерняя звезда

Поняв, что двадцать пять метров – это максимум, больше ей здесь не светит, а сил и времени уйдёт много, и результат туманен, Анджела съехала, подцепив половину обычного хлама, который копился лет тридцать, включая посуду, хрусталь и сломанное антикварное кресло. Гараж она спешно продала. Мамину шубу и золото осторожная тётя Зоя вывезла, едва услышала об Анджеле, как только подвернулась возможность. И торжественно вручила мне.

– Полушубок сошьёшь. Тут срежется, а из длины капюшон выйдет.

– Да я не ношу мех, тёть Зой! – Я попыталась сунуть ей скромную норку, которую она никогда не могла себе позволить, воспитывая сына в одиночку.

Тётя отказалась.

Вдруг умерла папина мама, чего от неё никто не ожидал: она моржевала, занималась йогой и давала сто очков вперёд гораздо более молодым людям. Я стала владелицей её сталинки. Исследователь, переобщавшись со всем планктоном в мире, засел в однушке тёти Зои писать диссертацию. Тётя Зоя переехала к папе, а я наконец обрела вожделенное тихое счастье в шестьдесят квадратных метров с балконом. Что обрёл папа, кроме винегрета, паровых котлет и хрустящих рубашек, я не знала. Я почти перестала с ними видеться. Не потому что обиделась или ревновала: чувствовала, как им неловко со мной. Ну, в конце концов, я пока не нужна им, а когда понадоблюсь, буду рядом.

Я позвонила тёте Зое.

– Еду в длительную командировку. Куда? В Екатеринбург.

Во время нашего с ней разговора телевизор рассказывал о погоде в Екатеринбурге. Обещали солнце и умеренный ветер.

Надела юбку в пол, ботинки поудобнее, повязала голову платком, нацепила рюкзак и в образе туристки, придерживающейся «Домостроя», села к столу вышивать. Пару раз вскакивала взять тёмные очки и мозольный пластырь. Снова садилась, успокаивала дыхание и рисовала в своём воображении, как Вольфрам прикалывает брошку-туфельку. Он не ограничивался брошкой. Он улыбался мне, поправлял волосы, наклонялся к моему лицу… Стоп. Сейчас мы не об этом. В конце вышивки надо ставить точку? Или… Что «или» я подумать не успела: свет померк, и сквозь дурман обморока раздался жуткий крик. Кажется, детский.

Глава 3

Я лежала лицом вверх, присыпанная листьями и ветками, в окружении высоченных деревьев. Моя поза оставляла желать лучшего: под спиной торчало что-то, из-за чего голова откинулась назад. Попыталась встать, перевернувшись на бок. В висках застучало. Пришлось полежать ещё немножко.

– Да что там такое?

Тьфу, это же рюкзак!

Сначала нужно сесть. Села, отряхиваясь, и… В метре от меня ползла собака, похожая на небольшую красивую борзую, белая в рыжих пятнах, совсем молодая, вчерашний щенок. Она часто дышала, над передней лапой торчала стрела.

– Господи! Бедненькая!

Я протянула к ней руку. Она принялась вылизывать её, преданно блестя влажными миндалевидными глазами.

Что же делать-то?!

Я с трудом представляла себе собачью анатомию. Вытащить стрелу? А вдруг кровотечение?

Но псина мучилась, выбора не было.

Я сорвала с плеч рюкзак, вынула нож, срезала наконечник стрелы и со словами «Потерпи, моя хорошая» дёрнула древко. Раздался крик. Не лай, не визг, а именно крик, и я поняла, кто кричал в прошлый раз.

– Вот проклятье! Порезалась…

Благодарное существо усердно зализывало мне ранку на пальце.

– Ты моя девочка! – Я гладила шёлковую шею, нежные ушки.

– Где эта дрянь? – Из-за кустов вышла в охотничьем костюме с небольшим луком и в шапочке с длинным пером… жена чудовища. Не моего чудовища, а того, которое устраивало бал. Маленькая, худенькая, уже немолодая женщина с нездоровым блеском во взгляде и жуткой улыбочкой.

Собака вскочила на слабые лапы и, хромая, поспешила спрятаться за мной.

– Где, я спрашиваю?

Я встала.

– Кажется, по ошибке вы ранили собаку.

– По какой ошибке? – Её лицо буквально кривилось от злобы, а улыбка была нервным оскалом. – Я охочусь.

– Разве охотятся на собак? Обычно охотятся на оленей, вепрей, куропаток. В нашем королевстве, по крайней мере. – Я несла, что попало. Эту сумасшедшую нужно было как-то отвлечь.

– Много ты понимаешь! Деревенщина… За оленями не угонишься, куропатки – фьють! И улетели. Вепри… Какие ещё вепри? Собаки – самое то, всегда есть и не ждут, что я буду в них стрелять. А потом у них такие жалобные морды! – Она засмеялась.

Боже! Бедное чудовище. И моё, и другое. Оба чудовища.

Псина дрожала тёплым тельцем за моими ногами.

– Отдай мою собаку! – чётко разделяя слова, сказала она. И наставила на меня лук.

А что? Отличное решение. Не убегу, не отвечу, и морда потом будет жалобная. Наверное.

– Немедленно, – добавила охотница.

– Её здесь нет.

Она натянула тетиву.

Н-да… Недолгое вышло путешествие.

– Бэлла, опусти, пожалуйста, оружие. Я же говорил: нельзя целиться в людей.

На поляне появился муж Бэллы – крупный мужчина с гривой кудрявых чёрных волос и сумрачным выражением лица.

– Отстань, я охочусь. – Она прищурилась.

– Если ты не прекратишь, я позову доктора.

– Зови.

– Не того, которому ты воткнула кинжал в ягодицу, а того, который даёт горькое лекарство.

Охотница зажмурилась, бросила лук, сжала кулачки и истерично затопала ногами.

– Не хочу лекарство! Не хочу доктора! Если он опять… я ему горло перережу! Не смей подсылать ко мне этого подонка. Вы все подонки! Мерзавцы! Негодяи! – Бэлла шипела и рычала.

Её уводили два дюжих парня, она упиралась, лягала их ногами и пыталась укусить.

– Сударыня, вы не пострадали? – спросил Бэллин муж.

– Я – нет, ваше высочество. А вот она… – Я подняла перепуганную, выпачканную кровью собаку. Но раны от стрелы не заметила.

Он принял её, на его ручищах она улеглась, как на диванчике.

– Вам бы передохнуть. Пойдёмте, приведёте себя в порядок, перек'yсите. Познакомлю вас с моей тёщей, графиней Стацци, она очаровательная женщина.

– Я наслышана о ней.

– Неужели?

* * *

– Помню вас, милочка. – Графиня любезно налила мне цветочного чая, их с зятем глубоко тронула моя история. – У вас было дивное голубое платье. И очень красивый кавалер.

Тёща его высочества подложила мне пирожок.

– Спасибо. А я, к своему стыду, не помню вас, ваше сиятельство.

– Радует ваша искренность, – кивнула она. – Вы и не видели меня. Я сидела на балконе. В мои годы балы – что театр, но с закуской и выпивкой.

– Матушка, какие годы? О чём вы? – возмутился принц.