Вечная философия

Ответ ясен и недвусмысленен:

Я есть время (Кала), возрастая, я причиняю разрушение миру...

Но Бог, являющийся в таком ужасном облике, как Время, также существует и вне времени, как Божество, как Брахман, чьей сутью является Сат, Чит, Ананда - Бытие, Знание, Блаженство; внутри и за пределами измученной временем души человека существует его дух ("несотворенный и не могущий быть сотворенным", как сказал Экхарт) Атман, родственный или даже тождественный Брахману. "Гита", как и остальные формулировки Вечной Философии, оправдывает отношение Бога к человеку утверждением - и утверждение это основано на наблюдении и непосредственном ощущении - что человек может, если только захочет, умертвить свое отдельное бренное "я" и соединиться с вечным Духом. Она также утверждает, что аватара воплощается для того, чтобы помочь людям достичь этого единения. Для этого он применяет три способа - несет истину миру, пребывающему в добровольном невежестве; пробуждает в душах "плотскую любовь" к своему человеческому образу, но любовь эта является не целью, а средством обретения духовной любви-знания Духа; наконец, он служит в качестве "проводника" благодати.

Богу, который есть Дух, можно поклоняться только в душе и во имя его самого; но Богу, существующему во времени, как правило, поклоняются посредством жертвоприношений ради достижения бренных целей. Существующий во времени Бог - это такой же явный разрушитель, как и созидатель; и поскольку это так, то поклоняться ему с помощью методов, таких же ужасных, как и порождаемые им катастрофы, представляется вполне уместным. Отсюда и кровавые жертвоприношения индийской богине Кали, вернее, ее аспекту Природы-Разрушительницы; отсюда проклятые иудейскими пророками приношения детей в жертву Молоху; отсюда человеческие жертвоприношения, практиковавшиеся, например, ацтеками, карфагенянами, друидами, финикийцами. Во всех этих случаях Бог, которому приносились жертвы, был Богом, существующим во времени, или персонификацией Природы, которая является ничем иным, как самим Временем, пожирателем своих собственных детей; и во всех этих случаях ритуал преследовал одну и ту же цель - либо выпросить какую-либо милость, либо отвратить какое-нибудь из тех ужасных несчастий, которые всегда имеются в запасе у Природы и Времени. Ибо эта цель казалась стоящей того, чтобы заплатить за нее высокую цену монетой страдания, которую Разрушитель явно очень ценил. Величием цели оправдывалось использование средств изначально ужасных, поскольку они изначально были похожи на время. Сублимированные следы этого древнего образа мышления и поведения до сих пор можно найти в определенных теориях о Побитии Камнями и в концепции Мессы, как постоянно повторяемого принесения в жертву Богочеловека.

В современном мире боги, которым приносятся человеческие жертвы, являются персонификациями уже не Природы, а сотворенных самим человеком политических идеалов. Разумеется, все они относятся к бренным событиям реальным событиям прошлого и настоящего, воображаемым событиям будущего. И здесь следует отметить, что философия, утверждающая существование и непосредственное осознание вечности, связана с определенным типом политической теории и практики; философия, утверждающая, что единственной реальностью является происходящее во времени, порождает иной тип теории и оправдывает совершенно иной тип политической практики. Об этом ясно заявили марксистские авторы, указавшие, что когда христианство заботится, в основном, о бренных вещах, оно является "революционной религией", а когда, под воздействием мистиков, оно обращается к Вечному Евангелию, описываемые в котором исторические и псевдоисторические факты являются ничем иным, как символами, оно становится политически "статичным" и "реакционным".

Этот марксистский взгляд на проблему отличается некоторой упрощенностью. Не совсем верно, что все озабоченные бренностью теологии и философии обязательно являются революционерами. Цель всех революций заключается в радикальном изменении и улучшении действительности. Но некоторые маниакальные философы озабочены только прошлым, а не будущим, и оправдывают политику, направленную исключительно на сохранение или восстановление status quo* (* Существующее положение (лат.).
– Прим.ред.) и возвращение к "добрым старым временам". Но ретроградывремяпоклонники имеют нечто общее с революционными борцами за светлое будущее; и те, и другие ради достижения своей цели готовы на безграничное насилие. И именно в этом состоит основное различие между политикой философов вечности и политикой философов времени. Ибо последние считают, что абсолютное добро следует искать в бренном мире - в будущем, когда все будут счастливы, потому что будут действовать и думать либо совершенно по новому, либо, наоборот, по старому, в соответствии с освященными временем традициями. И поскольку абсолютное добро находится в бренном мире, они считают оправданным применение бренных средств для его достижения. Инквизиция сжигает на кострах и пытает во имя чистоты веры, ритуал и церковно-поли-тико-финансовая организация считаются необходимыми условиями вечного спасения человеческой души. Поклоняющиеся Библии протестанты ведут долгие и жестокие войны, чтобы в мире восторжестововало то, что они вообразили подлинным древним христианством апостольских времен. Якобинцы и большевики готовы принести в жертву миллионы человеческих жизней во имя светлого экономического и политического будущего, столь выгодно отличающегося от настоящего. И вот уже вся Европа и большая часть Азии должны быть принесены в жертву идеям людей, увидевших в каком-то магическом кристалле Вечнопроцветающее Коллективное Хозяйство и Тысячелетний Рейх. История недвусмысленно говорит о том, что большинство из тех религий и философских школ, которые слишком серьезно воспринимают время, связано с политическими теориями, насаждающими и оправдывающими широкомасштабное насилие. Единственным исключением является простая эпикурейская теория, провозглашающая следующее отношение к слишком реальному времени: "Ешь, пей и веселись, потому что завтра мы умрем". Это не очень благородный и даже не очень реалистичный вид нравственности. Но в нем гораздо больше здравого смысла, чем в революционной этике: "Умри (и убей), чтобы завтра кто-нибудь другой ел, пил и веселился". На практике, разумеется, борьба за веселье будущих поколений чрезвычайно опасна. Ибо процесс массового самопожертвования и массовых убийств создает материальные, социальные и психологические условия, которые фактически гарантируют провал величественных замыслов революционеров.

Те люди, философия которых не принуждает их относиться ко времени слишком серьезно, считают, что абсолютное добро нужно искать не в общественном прогрессе-апокалипсисе революционера и не в искусственно сохраняемом прошлом реакционера, а в вечном "сейчас", существование которого те, кто желает абсолютного добра достаточно сильно, могут осознать в результате непосредственного ощущения. Смерть сама по себе не является пропуском в вечность; точно так же массовое убийство не имеет ничего общего с освобождением ни жертв, ни убийц, ни их потомства. Мир, который не укладывается в понимании - вот плод освобождающего ухода в вечность; но и мир в его обычной повседневной форме также является корнем освобождения. Ибо там, где бушуют страсти и существует множество отвлекающих факторов, абсолютное добро никогда не будет осознано. Это одна из тех причин, по которым политика философов вечности отличается терпимостью и ненасильственностью. Другая причина в том, что вечность, осознание которой является абсолютным добром, есть царство божие внутри нас. Ты - это Оно; и хотя Оно бессмертно и неуязвимо, убийство и мучение индивидуального "тебя" есть дело космического значения, поскольку оно является вмешательством в нормальные и естественные отношения между индивидуальными душами и божественной вечной Основой всего бытия. Любое насилие прежде всего является святотатственным мятежом против божественного порядка.

Переходя от теории к истории, мы обнаруживаем, что те религии, теологи которых в наименьшей степени интересовались бренными событиями и в наибольшей степени - вечностью, связаны только с наименее насильственной и наиболее гуманной политической практикой. В отличие от ранних иудаизма, христианства и ислама (все они были маниакально озабочены временем), индуизм и буддизм никогда не преследовали инакомыслящих, практически ни разу не призывали к священным войнам и удержались от сползания в религиозный империализм, идущий рука об руку с политическим и экономическим угнетением цветных народов. За четыреста лет, с начала шестнадцатого века и по начало двадцатого, большинство христианских европейских наций потратили значительную часть времени и энергии на агрессию против своих нехристианских соседей на других континентах, на их покорение и эксплуатацию. На протяжении этих столетий многие отдельные священники сделали все, что могли, для смягчения последствий этого беззакония; но ни одна из основных христианских церквей официально не осудила бесчинства европейцев. Первый коллективный протест против рабовладения, введенного англичанами и испанцами в Новом Свете, был в 1688 г. это был митинг квакеров Джермен-тауна. Очень знаменательный факт. Среди христианских сект семнадцатого века квакеры выделялись наименьшей склонностью истово молиться на историю и на бренные вещи. Они верили, что внутренний свет присутствует внутри каждого человека и что спасение обретут живущие в согласии с этим светом и не зависящие ни от веры в исторические или псевдоисторические события, ни от отправления определенных ритуалов, ни от поддержки конкретной религиозной организации. Более того, философия вечности удержала их от сползания в поклонение материалистическому апокалипсическому прогрессу, который в последнее время служит оправданием любого беззакония, начиная с войн и революций и заканчивая низкооплачиваемым тяжким трудом, рабством и эксплуатацией дикарей и детей. Все это оправдывается на том основании, что высшее добро ждет нас в будущем и для его достижения могут быть использованы любые бренные средства, пусть даже изначально ужасные. Поскольку теология квакеров представляла собой форму философии вечности, их политическая теория отрицала войну и преследования инакомыслящих как средство достижения идеальной цели, осуждала рабство и провозглашала расовое равенство. Представители других конфессий сделали немало полезного для африканских жертв алчности белого человека. Например, в памяти возникает образ святого Петра Клавера Картахенского. Но этот самоотверженно милосердный "раб рабов" ни разу не возвысил свой голос против рабства как института, или против преступной торговли рабами, питавшей само рабство; нет также никаких достоверных сведений о том, что он, подобно Джону Вул-мену, пытался убедить рабовладельцев дать свободу их "живому имуществу". Вероятно, причина заключается в том, что Клавер был иезуитом, дал обет полного послушания и в силу своих теологических убеждений считал определенные политические и церковные организации мистическим телом Христа. Главы этих организаций не осудили рабство или работорговлю. И кто он, Педро Клавер, был такой, чтобы высказывать мысли, не одобренные официально его начальниками?

Еще одним практическим следствием великих исторических философий вечности, типа индуизма и буддизма, является доброе отношение к животным. Иудаизм и ортодоксальное христианство учили, что животных можно использовать как вещи для решения бренных человеческих задач. Даже святой Франциск относился к животным в какой-то степени двусмысленно. Да, он обратил волка и читал проповеди птицам; но когда брат Можжевельник отрубил ноги у живой свиньи для того, чтобы уважить просьбу одного больного, очень любившего холодец, то святой просто осудил чрезмерное усердие своего ученика, приведшее к порче ценной частной собственности. И только в девятнадцатом столетии, когда власть ортодоксального христианства над умами европейцев сильно ослабла, представление о том, что доброе отношение к животным может быть благом стало распространяться в обществе. Эта новая нравственность совпала с новым интересом к Природе, подогреваемым поэтами-романтиками и учеными. Поскольку эта нравственность не основывалась на философии вечности, доктрине божественности всех живых созданий, то современное движение за доброе отношение к животным прекрасно уживалось и уживается с преследованиями, нетерпимостью и жестокостью по отношению к человеческим существам. Молодых нацистов учили хорошо обращаться с собаками и кошками и проявлять безжалостность к евреям. Причина кроется в том, что нацизм - это типичная философия времени, по которой абсолютное добро находится в будущем времени, а не в вечности. По этой теории, евреи - это препятствие на пути к достижению высшего добра; собаки и кошки - нет. Подобная логика приводит к соответствующим действиям.

Эгоизм и пристрастность - чрезвычайно низменные и бесчеловечные качества, даже если речь идет о вещах этого мира; но если мы говорим о религиозных доктринах, то природа этих качеств еще более низменна. Что ж, это величайшее зло, порожденное разделением церкви; в каждой конфессии оно породило эгоистичную, нетерпимую ортодоксальность, заключающуюся в отважной защите всего, чем эта конфессия обладает, и порицании всего, чего у нее нет. И поэтому каждый защитник приучается отстаивать свою истину, свое знание и свою церковь, и самые большие почести воздаются тому, кто любит и защищает все свое и ничего не прощает тем, кто придерживается иной точки зрения. Кто же еще может причинить истине, добру, единению и религии больше вреда, как не эти их защитники? Если вы спросите, почему великий епископ города Мо написал столько ученых книг, направленных против всех теорий Реформации, то ответ будет следующим: он родился во Франции и был вскормлен Матерью Церковью. Родись он в Англии, будь его Alma Mater* (* Кормящая, питающая мать (лат.). Поэдитсльнос наименование студентами своего университета. Прим.ред.) Оксфорд или Кембридж, и он мог бы еще посоревноваться с нашим епископом Стиллингфлитом в написании многих ученых трактатов, направленных против Римской Церкви. И все же я осмелюсь сказать, что если бы каждая церковь сумела породить хотя бы одного человека, обладающего верой апостола и беспристрастной любовью первых христиан Иерусалима, то протестанту и паписту такого рода не потребовалось бы и половины листа бумаги и получаса времени, чтобы признать, что они принадлежат к одной и той же религии. Стало быть, утверждение, что церкви разделены, отчуждены и недружелюбно настроены по отношению друг к другу в силу того, что их знания, история, логика и критика находятся в руках нетерпимости, равносильно утверждению, что каждая церковь имеет слишком много доказательств своей правоты, чтобы быть действительно правой. Спросите, почему даже лучшие среди католиков так неохотно признают правильность установок англиканской церкви; да потому, что они боятся утратить хоть каплю ненависти к Реформации. Спросите, почему ни один протестант ни за что не станет говорить о пользе или необходимости обета безбрачия для тех, кто удалился от мирских дел, чтобы проповедовать евангелие; да оттого, что протестанту кажется, что этим он смягчит ошибку Римской Церкви, избавившей свой клир от тягот брака. Спросите, почему даже самый достойный и набожный представитель Государственной Церкви боится признать достаточность Божественного Света, необходимость следовать только указаниям и вдохновению Святого Духа; да потому, что отошедшие от церкви квакеры сделали эту идею краеугольным камнем своей доктрины. Если бы мы любили истину как таковую, если бы мы искали ее ради нее самой, если бы мы любили наших ближних, как себя самих, если бы мы хотели от нашей религии только одного - быть приемлемой для Бога, если бы мы хотели освобождения для всех людей без исключения, если бы мы боялись ошибки только потому, что она плохо сказывается на нас и наших собратьях, то с нами не происходило бы ничего подобного.

Стало быть, существует католический дух, причастие святых к Богу и всеобщему добру, которое любой человек может обрести не посредством приверженности тому, что называется ортодоксальностью конкретных церквей, а только посредством полного умертвления всех мирских точек зрения, посредством чистой любви к Богу, и посредством такого помазания свыше, которое освобождает разум от всякого эгоизма и заставляет его любить истину, добро и любого человека, будь он христианин, еврей или язычник. Тот, кто обретет этот божественный и католический дух в условиях нынешнего хаотического положения вещей и будет принадлежать к какой-то конкретной церкви, не приемля ее отчужденности от других церквей, должен хорошо запомнить три следующие истины. Первое: всемирная любовь, которая направляет все силы сердца на служение Богу и заставляет нас любить каждого человека, как мы любим себя самих, является самым благородным, самым божественным, богоподобным состоянием души и абсолютным совершенством, до которого может довести нас самая совершенная религия; ни одна религия не принесет ни одному человеку никакой пользы, если только не породит в нем эту совершенную любовь. Второе: при нынешнем разделенном состоянии церкви на куски разорвана сама истина; стало быть, только тот может быть истинным католиком, в ком истины больше, а заблуждений меньше, чем в любой обособленной части церкви. Эта истина дает нам возможность принадлежать к обособленной церкви и нс страдать от ее обособленности, она дает нам подлинную свободу и способность воспринимать все то добро, которое мы видим или слышим в любой другой церкви... Третье: человек должен всегда помнить ту великую истину, что величественная Божественная Справедливость не склоняется ни перед партиями, ни перед личностями, а воздает по заслугам, как еврею, так и язычнику. Стало быть, такой человек должен любить так, как любит Бог, и осуждать так, так осуждает Бог, не принимая во внимание, с кем он имеет дело - с папистом или с протестантом; он не должен любить истину меньше из-за того, что ее чрезвычайно усердным поборником был Игнатий Лойола или Джон Беньян, и он не должен испытывать к заблуждению меньшее отвращение только потому, что его породил доктор Трапп или Джордж Фоке.

Вильям Ло

Доктор Трапп был автором религиозного трактата под названием "О природе, глупости, греховности и опасности чрезмерной праведности". Одно из полемических произведений Ло было ответом на эту работу.

Бенарес - Востоку, Мекка - Западу; но изучи свое сердце, ибо там живут и Рама и Аллах.

Кабир

Подобно пчеле, собирающей мед с разных цветов, мудрый человек впитывает суть разных Священных текстов и во всех религиях подмечает только хорошее

Из "Шримад Бхагаватам "

Его Священное Величество Король испытывает почтение к людям всех сект, как аскетам, так и домовладельцам, приносит им дары и выражает почтение в других формах. Однако, главным для Его Священного Величества являются не столько дары и внешнее почтение, сколько развитие сути каждой секты. Развитие сути проходит в разных формах, но в основе его лежит сдержанность в речах; мудрый человек не должен без причины восхвалять свою секту или осуждать другую. Для уничижения требуется только особая причина; ибо любая секта, по той или иной причине внушает благоговение... Тот, кто почитает свою секту и осуждает другую исключительно из привязанности к своей, с намерением увеличить славу своей секты, на самом деле, подобным поведением причиняет ей страшный вред. Стало быть, добродетель - в согласии, и мудрый охот-но$прислушивается к Закону Почтения, которому подчиняются другие люди.