Вечная мадонна
Шрифт:
Екатерина была особа начитанная, она прекрасно понимала, что перед ней еще начальные поэтические опыты, не изобличающие в авторе особого мастерства. Из чистого сочувствия она предсказала Мишелю будущее великого поэта, однако спустя несколько дней поняла, что снисхождения ему не надобно, что будущее его и впрямь предопределено.
Случилось это, когда вся компания отправилась на богомолье в Лавру. Путешествовали превесело! Мишель всячески увивался вокруг Екатерины, а она называла его своим пажом.
На церковной паперти стоял слепой нищий. В его деревянную чашечку девушки положили мелких монет, и нищий, услышав звон их, сказал:
— Спасибо, люди добрые! А вот намедни приходили сюда господа, да были они шалуны, насмеялись надо мною — наложили полную чашечку камушков. Бог с ними!
Эти
Екатерина была в недоумении. Мишель писал так, словно она и впрямь подавала ему надежды, словно разбила сердце… А ведь он был для нее всего лишь милый мальчик, не более!
— Какое странное удовольствие вы находите так часто напоминать мне, что я для вас ничего более, как ребенок! — оскорбился Мишель и вдруг так посмотрел на Екатерину, что она вспыхнула и дала себе слово быть впредь с этим «ребенком» осмотрительней. Ведь взгляд его был вовсе не детский!
Лето кончилось, но Мишель продолжал появляться в обществе подруг, и скоро Екатерина должна была признать, что именно он оживляет их общение. А стихи его становились все лучше и лучше, в них уже просвечивал гений, и Екатерина искренне радовалась им.
По небу полуночи ангел летел, И тихую песню он пел, И месяц, и звезды, и тучи толпой Внимали той песне святой. Он пел о блаженстве безгрешных духов Под кущами райских садов, О Боге великом он пел, и хвала Его непритворна была. Он душу младую в объятиях нес Для мира печали и слез, И звук его песни в душе молодой Остался — без слов, но живой. С тех пор, неизвестным желаньем полна, Страдала, томилась она, И звуков небес заменить не могли Ей скучные песни земли.Сашенька и Екатерина первые преклонялись перед талантом Мишеля и пророчили ему, что он станет выше всех его современников. С тех пор Екатерина много думала о нем и его грядущей славе. А он продолжал осыпать ее стихами и поводов к их написанию находил множество. Вот почудилось ему, что Екатерине по нраву лесть, а правды она не любит, — и он написал:
Зови надежду — сновиденьем, Неправду — истиной зови, Не верь хвалам и увереньям. Лишь верь одной моей любви! Такой любви нельзя не верить, Мой взор не скроет ничего, С тобою грех мне лицемерить, Ты слишком ангел для того!Рассказала ли Сашенька кузену о том, как за Екатериной ухаживал кавалергард Александр Пестель, — тотчас явились новые стихи с новыми упреками:
Взгляни, как мой спокоен взор, Хотя звезда души моей Померкнула с давнишних пор, А с ней и думы лучших дней. Чем ты украсишь жизнь мою, Когда ты обратила в прах Мои надежды в сем краю — А может быть, и в небесах?!У Екатерины были необыкновенные, роскошные черные волосы. Как-то раз она побилась об заклад с добродушным старым князем Лобановым, что у нее нет ни единого фальшивого волоска в прическе. Закладом был пуд конфет. И вот после ужина знакомые барышни растрепали и расплели Екатерине прическу, однако не обнаружили ни накладок, ни подкладок, ни шиньонов. Чудные волосы покрыли ее с головы до ног, точно черный плащ, и Мишель злобно проворчал:
— Какое кокетство!
Право, в каждом ее движении, поступке, каждом слове он видел только злонамеренность, во всем искал обиду. Даже ее красота казалась ему оскорбительным искушением, и это он тоже выразил в стихах, полных упреков. Правда, на другой день молил о прошении… разумеется, тоже в рифмованных строках. Каждая мелочь становилась творческим поводом, и, что греха таить, это льстило Екатерине.
В тот год в Москве свирепствовала холера, и Сушковы вознамерились уехать в Петербург. Каждый день Екатерине приносили новые и новые стихи Лермонтова, полные беспрестанных упреков в измене, предательстве, холодности, рассчитанном кокетстве. И в конце концов она поняла, что Лермонтову враз хочется попасть в трагические герои и в погубители сердец, вот он и выдумал себе жестокую страсть.
Когда Екатерина уже села в карету и дверцы захлопнулись, провожавшая подругу Сашенька бросила ей в окно вместе с цветами и конфетами исписанный клочок бумаги — это были прощальные стихи Лермонтова:
Итак, прощай! Впервые этот звук Тревожит так жестоко грудь мою. Прощай! Шесть букв приносят столько мук, Уносят все, что я теперь люблю! Я встречу взор ее прекрасных глаз, И может быть… как знать… в последний раз!Сказать по правде, Екатерина простилась с Мишелем не без облегчения. Однако с его стихами распроститься ей не удалось. Сашенька прислала ей в подарок альбом, в который все московские подруги и друзья Екатерины написали добрые пожелания. Не обошлось и тут без Мишеля:
Я не люблю тебя! страстей И мук промчался прежний сон, Но образ твой в душе моей Все жив, хотя бессилен он. Другим предавшися мечтам, Я все забыть его не мог. Так храм оставленный — все храм, Кумир поверженный — все Бог!Стихи ей показались прелестны, и стало даже немножко жаль, что им предшествуют холодные слова: «Я не люблю тебя!»
Ну что ж, не любит — и не надо, подумала Екатерина. И… на время позабыла Мишеля, потому что на ее пути появилось множество новых кавалеров, один из которых влюбился в нее так откровенно и принялся ухаживать так настойчиво, что стало ясно: намерения у него очень серьезные.
Это был конногвардеец Николай Головин. Вообще-то он не слишком нравился Екатерине, однако на какое-то время она искренне поверила, что это ее суженый: ведь именно он приснился ей на Святки, в ту ночь, когда девушки гадают о суженом-ряженом. Екатерина поверила, что Головин — ее судьба.
Настойчивость и страстность молодого человека поразили ее. Тетка о нем и слышать не хотела и принялась притеснять племянницу еще сильнее. Спасение от домашнего гнета Екатерина видела в том, чтобы бежать с Головиным, который на этом настаивал, и венчаться тайно. Дело было почти улажено, однако в самый день побега Екатерина поняла, что может совершить роковой, ошибочный шаг, и написала Головину записку: