Вечная молодость графини

– Просто, – Ференц вырвал руку и поднялся. – У нас опять кто-то умер?

– Всего лишь девка. Дворовая девка. Ее привели цыгане и… она была больна.

Как предыдущая и та, что была до нее, как длинная вереница прочих, исчезнувших в подвалах Чейте. И не оттого ли кажется, будто вино Ференца кровью отдает? Не на запах, но на вкус.

– Крестьяне часто болеют. Тем более бедняки. Они продают своих дочерей и… – голос Эржбеты полон участия и печали. И глаза опустила долу. И руки сложила молитвенно. Но ходят по замку следом за тенями слухи недобрые. Того и гляди, вырвавшись из замка, дойдут до чужих ушей. И что тогда?

Суд будет. Позор. И что позора страшнее – его, Ференца, одиночество.

Сухое русло души наполнялось любовью, она залечивала язвы и заращивала шрамы, она уносила не камни, но рубленые головы татарские и чистые берега прорастали травой.

Его жена прекрасна. И должно ли хотеть иного?

Когда Ференц заснул, Эржбета долго сидела рядом, перебирая пальцами прядки волос. В них уже было изрядно седины, и Эржбета печалилась. Как печалилась она, глядя на шрамы и морщины.

Долгая жизнь прожита.

Сложена она из редких встреч и частых расставаний. Из тоски и ожидания, когда порой начинало казаться, что замок этот – суть клетка. Отдельными, яркими вспышками памяти – визиты в Вену и милость императора, очарованного красотой Эржбеты.

Ей бы хотелось остаться в городе… пожалуй, там все могло сложиться иначе. Но Ференц о подобном и слышать не хотел.

Он сам виноват.

Это он иссушал Эржбету, тянул из нее жизнь, и оттого ей приходилось брать чужую. О нет, Эржбета не винила мужа. Он подарил ей счастье и детей. Прекрасную Анну, задумчивую Урсулу, робкую Катрину и Пала, яростного и свирепого, как отец. В их лицах Эржбета видела себя и Ференца, и сие было чудесно. И верно, не родись она Батори, была бы счастлива.

Накинув на голое тело плащ из белых соболей, Эржбета выскользнула из комнаты. Она не опасалась, что Ференц очнется: травы и вино обеспечат ему сон до рассвета.

Она шла по коридору, и редкие слуги жались к стенам, страшась встретиться взглядом с той, которая поклонялась Дьяволу. Они не знали: не к нему направляла молитвы Эржбета, не ему жертвовала чужую кровь, но богам более древним и терпеливым.

Спустившись по винтовой лестнице, Эржбета повернула запор на тайной двери и толкнула ее. Дверь отошла с тихим скрипом, и затхлая вонь подземелий смешалась с сыростью замкового воздуха. Три свечи стояло за порогом, и три пары хороших, растоптанных сапог. Карлик, дремавший на циновке, вскочил и помог госпоже обуться.

– Все готово, госпожа, – поклонился карлик, и хвосты его шутовского колпака коснулись пола. – Она уже ждет.

– Молодец, Янош.

Карлик появился в замке незадолго до появления на свет сына. Эржбета мучилась беременностью. Ее раздуло, словно внутри был не ребенок, но истинное чудовище. Распухли ноги, выползли вены, и руки покрылись желтоватыми пятнами. Десны начали кровить, а зубы шататься, и Эржбета с ужасом вспомнила щербатый рот матери.

Она мешала травы, молилась, пила свежую кровь и ела сырую печень. Она даже подумывала о том, чтобы извести плод, но испугалась – слишком уж велик он был. И смирившись – чего прежде за ней не водилось – Эржбета принялась ждать родов. Она выходила во двор замка, садилась на скамеечку и просто глядела на дорогу, в мыслях умоляя супруга появиться. А он все медлил и медлил.

В один из таких дней – небо прояснилось, солнце плеснуло света, и птицы запели – на дороге показался бурый от грязи мул, которого вел на поводу горбатый уродец.

– Я шут, госпожа, – сказал он, чудесным образом миновав и стражу, и кольцо из служанок. – Я очень хороший шут, госпожа. Возьмите меня на службу и сами увидите!

– Ты нагл!

– Хорошему шуту подобострастие не нужно.

Карлика звали Янош Ужвари, но откликался он не на имя, которое ненавидел, но на прозвище – Фицко. Он был уродлив, злобен и невероятно силен. А еще по-собачьи предан, хотя и не объяснял, чем Эржбета заслужила такую преданность. Он ходил следом. Сторожил. Приглядывал. Нянчил детей. И уловив тоску во взгляде, спешил рассмешить. Фицко корчил забавные гримасы и ходил на руках, плясал, подбрасывая ножи и после ловя их пальцами за лезвия. Передразнивал голоса. И умел слушать ветер.

Он принес Эржбете мазь из молодых сосновых шишек, шалфея и соли. Он заставил пить молоко, сдобренное бобровым жиром. Он держал за руку, когда начались схватки, и отогнал неумелую повитуху.

Он, а не отец, перерезал пуповину дитяти.

И никогда ничего не просил взамен.

Сейчас он шел, переваливаясь со ступеньки на ступеньку, и с легкостью нес трехрогий медный подсвечник. Эржбета ступала осторожно.

Стар был замок Чейте. Многие тайны берег он, но все, как одну, положил к ногам хозяйки своей. Открылись перед Эржбетой глубокие подвалы и подземелья, иссеченные древними рисунками. Легли под ноги тайные пути. Сами обвили пальцы нити судеб человечьих.

– Будьте осторожны, госпожа, – предупредил привычно Фицке, перебираясь через высокий порог. И навстречу ему шагнула из темноты Йо Илона.

– Все готово, госпожа, – почтительно произнесла она, кланяясь до самой земли.

– Хорошо, – Эржбета подняла руки, и подошедшая сзади Дорта подхватила плащ.

В помещении было жарко и душно. На расставленных вдоль стен треногах пылало пламя, оплывали воском свечи, и огромный каменный таз на полу был полон углей. Девушка сидела возле ямы. Колодки обхватывали ее запястья и щиколотки, а тонкая цепь змеей лежала на плечах.

– Пощадите! – заголосила девушка, пытаясь припасть к полу. Светлые волосы ее разметались по широкой спине, а оттопыренный зад едва не врезался в жаровню. Почему они все столь неуклюжи?