Вечная жизнь

Я стиснула зубы. То, что он каким-то непостижимым образом попал в самую точку, лишь подлило масла в огонь моего бешенства.

— Все тебя поймут, — он протянул мне последнюю тарелку и опустил руки в чистую воду. — Ривер поймет. Ты не первая пропащая душа, которая является сюда в надежде на быструю и простую починку. Ривер вечно приманивает таких, словно голодных дворняжек. — Он опустил закатанные рукава на свои сильные руки, покрытые рыжеватыми волосками. — Мой тебе совет — поезжай в Нью-Йорк, Рим или Париж. Там тебе самое место. Огни большого города, одним словом. — Он улыбнулся мне быстрой насмешливой улыбкой. — И никакой Массачусетской глуши, где нет ничего, кроме работы, воздуха, наблюдения за звездами, опадающей листвой и луной в фазе между второй четвертью и полнолунием. Просто забудь о нашем существовании и все.

Он в упор посмотрел на меня, словно хотел, чтобы я прямо сейчас последовала его совету. Будто пытался воздействовать на меня какой-то магией. Кто их знает, может, они тут всю дорогу используют магию? На подоконнике над раковиной росла какая-то травка в горшке, и я невольно покосилась на нее, ожидая увидеть, как она вянет и съеживается под взглядом Рейна. Однако растение выглядело бодрым и вполне жизнерадостным, а когда я перевела глаза на Рейна, тот слегка приподнял брови.

Прошу считать ступенью моего личностного роста тот факт, что я не разбила ему о голову тяжелую тарелку, чтобы стереть с его физиономии эту высокомерную усмешку.

Я клокотала от бешенства, что было весьма странно, поскольку обычно моих душевных сил хватает разве что на раздражение или скуку. Даже не припомню, когда я в последний раз испытывала такие энергозатратные эмоции. Своей красотой и откровенным презрением Рейн ухитрился каким-то образом прорвать мою защиту, заставив меня мысленно визжать от злобы и ярости. По крайней мере, я до сих пор надеюсь, что делала это только мысленно.

Сделав глубокий вдох, я порылась в голове, подыскивая какое-нибудь язвительное замечание, чтобы одним махом поразить и уничтожить его прямо посреди этой маразматической кухни. А потом...

— Ты... Знаешь, на самом деле ты не такой уж красавчик, — выпалила я. Его глаза слегка расширились — очевидно, он ожидал более квалифицированного отпора. — Кончик носа у тебя чересчур заостренный. — Я с ужасом увидела, как тяжело вздымается моя грудь, втягивая воздух. — Губы чересчур тонкие, ты ужасно долговязый, а волосы у тебя все-таки не золотистые, а просто светло-каштановые. А глаза маленькие и косые!

Теперь он смотрел на меня так, словно впервые в жизни видел настоящую ненормальную и находил это зрелище весьма завораживающим.

Я швырнула на пол кухонное полотенце, проклиная себя за этот пошлый жест.

— И еще, — прошипела я, — ты полный придурок!

Развернувшись, я распахнула тяжелую деревянную дверь и выбежала из столовой.

Будь я Скарлетт О'Хара, он бросился бы за мной следом, подхватил бы в свои сильные объятия и понес наверх, чтобы там без помех поставить, вернее, положить, на место. Но дверь за моей спиной осталась закрытой, и я поняла, что выставила себя полной идиоткой. В довершение всего снаружи послышался радостный смех и уверенные шаги счастливых, уравновешенных людей, возвращающихся с познавательной вечерней прогулки.

Перепрыгивая через две ступеньки, я ринулась наверх и в панике заметалась по коридору, от волнения забыв, где моя комната. Наконец отыскав свою дверь, я распахнула ее, с грохотом захлопнула и, тяжело дыша, привалилась к ней спиной. Все как в плохом кино.

Вот поэтому я так долго и старательно вытравляла в себе любые чувства.

Потому что они причиняют боль.

Глава 6

Чего в этом странном месте было с избытком, так это горячей-прегорячей воды. Правда, по ходу выяснилось, что находится эта горячая-прегорячая вода в общей женской ванной в конце коридора. Там был небольшой закуток, в котором помещалась одна-единственная гигантская ванна на львиных лапах, несколько туалетных кабинок и пара тесных душевых. Вдоль одной стены, как в интернате, выстроились в ряд пять умывальников с сиротскими зеркалами над каждым. Никакой подсветки для макияжа, никаких зеркал в полный рост, иными словами — никаких соблазнов суеты и тщеславия. Как раз для тех, кто уже несколько десятилетий тому назад забил на все заботы о своей внешности.

Опустившись в глубокую ванну, я вдруг вспомнила другую столь же роскошную ванну, стоявшую в одном ветхом, но прекрасном доме в Новом Орлеане, где я одно время жила. В той ванне можно было запросто выкупать белого медведя. Риэлтер сказал мне, что ванна делалась под заказ для одного судьи, жившего там в тридцатые годы XX века — это были две обычные ванны, распиленные пополам, а затем сваренные вместе, так что в результате получился колоссальный бегемот на когтистых львиных лапах, в котором можно было лежать в полный рост.

Но эта ванна тоже была совсем неплоха, несмотря на ужасные лампы дневного света, заливавшие все помещение неестественным мертвенным светом.

Вода была горячая, как кипяток, мыло домашнее с кусочками сухой лаванды, на краю ванны стояла небольшая деревянная коробочка с высушенными травами. Это дело! Зачерпнув горсть травы, я сунула ее под толстую струю воды, хлещущую из крана. Когда густой травяной запах защекотал мне ноздри и наполнил легкие, я с наслаждением откинулась на спину и закрыла глаза.

Горячий запах перенес меня в Тайвань 1890 года.

У меня тогда открылся туберкулез, и постоянный кашель сводил меня с ума. Я перепробовала все мыслимые лекарства, пока, наконец, кто-то не порекомендовал мне горячие целебные источники на Тайване, возле горы Янминшан.

С одной стороны Янминшан стеной стоял густой запах тухлых яиц, окутывавший зеленую гору тончайшим газовым шарфом. Поначалу запах сероводорода вызывал тошноту, но уже через пару дней я просто перестала его замечать. Ежедневно, утром и вечером, я сидела в кресле у края естественного горячего источника и по часу дышала густым паром.

На Янминшан приезжали люди с самыми разными заболеваниями, но больше всего здесь было страдающих болезнями кожи и легких.

Местные жители частенько сидели на мелководье, где вода источника неторопливо бежала по песку. Несколько раз я видела, как они приносят с собой палочки для еды, втыкают их по кругу в песок, огораживая небольшой участок, а потом кладут туда сырые яйца, чтобы сварить их прямо на горячей воде источника. Приготовленные таким способом яйца почему-то считались исключительно полезными. Я прожила там два месяца, наслаждаясь пышной красотой Тайваня и сернистым воздухом источников. За это время мой туберкулез полностью излечился, и я снова была здорова.

Теперь, больше чем через сто лет, я вновь вдыхала густой пар, правда, без малейшего запаха серы. Неужели всего два дня назад я была в Лондоне? Неожиданно я вспомнила лицо таксиста, и из-под зажмуренных век снова брызнули слезы. Жив он или умер? И что делает, думает, чувствует сейчас его семья?

Я села и схватила шампунь. Чувство вины прилипло ко мне, как навязчивый шлягер. При чем тут я? Это сделала не я — это все Инки. Я всего лишь... повернулась и ушла.

Тщательно намылив голову, я нырнула под воду, чтобы смыть шампунь. Вода уже начала понемногу остывать, поэтому я взяла с крючка морскую губку, намылила ее и принялась растирать себя с такой силой, словно хотела содрать верхний слой кожи. Всюду, куда доставала моя мочалка, тело становилось розовым и начинало приятно пощипывать, а когда остатки воды воронкой ушли в слив, я вдруг почувствовала себя непривычно чистой, с еще более непривычно ясной головой и легким дыханием. Впервые за долгое время я ощущала себя свежей, гладкокожей и живой. Глупо, правда?