Вечное чудо жизни

В небе над нижней створкой двери мало-помалу гасли звезды, восток светлел. Около шести, когда в каштанах запели птицы и в стойло пробрался рассвет, Зигфрид встал и потянулся.

– Большой мир просыпается к дневным трудам, ребятки, так что будем делать? Нас обоих ждут вызовы, но кто останется с Коробком? Бросить его мы не можем.

Мы уставились друг на друга покрасневшими мутными глазами, и тут конь внезапно задрал хвост и изверг небольшую дымящуюся кучку навоза.

– Какое чудное зрелище! – вскричал Зигфрид, и наши измученные лица расплылись в улыбке. – Ну сразу легче стало, однако не следует радоваться раньше времени. Энтерит еще не прошел, а потому на прощание закачу ему еще антибиотика. Гарри, теперь, я думаю, его можно спокойно оставить, так что мы поехали. Но не стесняйтесь и сразу звоните, если опять станет хуже.

Во дворе мы обменялись с Ламзденом сердечными рукопожатиями. У него глаза слипались от усталости, но лицо светилось радостью.

– Не знаю, что сказать, – бормотал он. – Я так благодарен вам обоим. Вы меня так выручили! Просто не знаю, как вас благодарить…

– Не за что, мой милый, – прожурчал Зигфрид. – Рады, что оказались полезны. Звоните, когда понадобимся… но только не по поводу лошадиных колик в ближайшие два-три дня, если вас это не очень затруднит.

Мы все засмеялись, Зигфрид завел мотор, и, помахав на прощание, мы покатили по каштановой аллее.

Ламзден позвонил только на следующее утро, и я услышал в трубке:

– Коробок чувствует себя великолепно. Кишечник работает исправно, конь жует сено, ну все чудесно. Еще раз огромное спасибо.

Миновали три недели, и в горячке будней скантоновская ночь почти забылась, но как-то утром Зигфрид оторвался от книги вызовов.

– Знаете, Джеймс, сдается мне, Моттрам мог бы хоть как-то отозваться на ту небольшую помощь, которую мы оказали его любимцу. Пылких благодарностей я не жду, но, по-моему, позвонить он мог. – Раздраженно пожав плечами, он что-то вписал в книгу и добавил: – Видимо, этот чертов зазнайка даже и тут неспособен поступить по-человечески.

– Ну не знаю, Зигфрид. Возможно, он просто еще не вернулся. Нам же это неизвестно.

– Хм-м! – Мой партнер поглядел на меня с сомнением. – Не исключено, что я к нему и несправедлив. Но в любом случае нам остается сознание, что мы помогли спасти прекрасного коня. – Выражение его лица смягчилось. – Чудесное животное.

На следующий день, вернувшись с утренних визитов, я увидел, что мой партнер нагибается над открытым ящиком, из глубин которого выглядывают золотые горлышки бутылок.

– Что это? – спросил я.

– Шампанское. Дюжина. – Зигфрид извлек бутылку и посмотрел на этикетку. – «Боллинжер», не больше и не меньше!

– Черт! Но от кого?

– Понятия не имею. Доставлено утром в наше отсутствие, и внутри ни карточки, ни записки. Но не беспокойтесь, оно для нас. Видите адрес: «Господам Фарнону и Хэрриоту, Скелдейл-хаус».

– Замечательно. Но хотел бы…

Меня прервал стук в дверь, и вошел Хьюго Моттрам. Мы молча уставились на него. Он взглянул на ящик.

– Вижу, шампанское вам доставили.

– Это вы его прислали? – произнесли мы в один голос.

– Да… да… маленький знак благодарности. Я вернулся из Шотландии только вчера вечером, и… э… Ламзден рассказал мне, как вы спасли Коробка.

– Ну, право же, ни к чему… мы рады… – Против обыкновения, Зигфрид начал заикаться.

Моттрам тоже изнывал от неловкости. Как всегда прямой, исполненный достоинства, он тем не менее был явно смущен, поджимал губы и мучительно подбирал слова.

– Нет, к чему… чтобы как-то выразить мою благодарность… которая глубже, чем я… чем я могу выразить. И еще, чтобы извиниться перед вами, господа… за мои глупые и непростительные слова при нашей последней встрече…

– Мой дорогой, все это лишнее! – воскликнул Зигфрид. – Мы нисколько…

Моттрам поднял ладонь.

– Разрешите мне сказать… Я крайне сожалею и стыжусь… Не понимаю, почему говорю подобные вещи… Со мной это уже бывало… Я, кажется, чересчур нетерпим… Боюсь, что ничего с этим поделать не могу.

Говоря, он все выше задирал подбородок и смотрел на нас сверху вниз.

Возможно, и с этим он ничего поделать не мог. Но такие признания ему дорого стоили, и я ощущал, как возрастает напряжение.

Зигфрид явно почувствовал, что необходима разрядка. Он раскинул руки всеобъемлющим жестом.

– Моттрам, Моттрам, дорогой мой. О чем вы? Маленькое недоразумение, уже забытое. Больше ни слова, прошу вас. Право же, нас с Джеймсом интересует только, что ваш чудесный конь теперь совсем здоров.

Моттрам чуть-чуть расслабился.

– Знаете что, – произнес Зигфрид негромко, – я бы сам хотел иметь такую лошадь. Искренне вам завидую.

И я заметил, как между этими любителями лошадей сразу возникла симпатия.

Моттрам кивнул.

– Ну, я рад, очень рад, – пробормотал он. – И кстати, я привез вам кое-что от Ламздена. Он тоже чрезвычайно вам благодарен. – И Моттрам протянул Зигфриду небольшой сверток.

Мой партнер быстро сдернул бумагу и испустил одобрительный вопль.

– Бутылка выдержанного виски! Молодец Гарри! Нынче наш счастливый день. И по-моему, надо отпраздновать выздоровление Спичечного Коробка – ну и все остальное. Ингредиенты налицо. – Зигфрид достал из ящика бутылку шампанского. – Что скажете, Моттрам, старина? У нас есть немножко свободного времени до обеда.

– Вы очень любезны, Фарнон. С удовольствием.

– Отлично, отлично! Так садитесь же и располагайтесь поудобнее. Джеймс, принесите бокалы.

Через две-три минуты хлопнула пробка шампанского, и мы расселись вокруг стола. Зигфрид поднял бокал и одобрительно посмотрел на его искристое содержимое.

– За здоровье Спичечного Коробка! И пусть живот у него больше никогда не болит!

Мы выпили, и Моттрам откашлялся.

– Мне бы хотелось сказать еще одно: я очень сожалею, что мы прежде не узнали друг друга поближе. Не отобедаете ли вы оба у меня в следующую пятницу?

Веселый вечер с миссис Федерстон

Поднимая на стол роковую собачку миссис Федерстон, я неизменно преисполнялся самыми дурными предчувствиями, но на этот раз я ощущал только легкость и полнейшую уверенность в себе. В бредовом состоянии я всегда такой.

Бредовое же состояние было одним из бесчисленных проявлений бруцеллеза. Эта инфекционная болезнь, вызывающая аборты у скота, сгубила тысячи трудолюбивых фермеров моего поколения и постоянно угрожала ветеринарам, которым приходилось принимать отелы, завершавшиеся выкидышами, и удалять послед.