Вечное движение (О жизни и о себе)

Естественно было подумать о радиочувствительности у форм более близких к человеку. Мне казалось существенным изучить этот вопрос на обезьянах. Сразу же после организации лаборатории, в 1956 году, я предложил Г. Г. Тинякову и М. А. Арсеньевой начать опыты по локальному облучению половых желез обезьян и по анализу возникающих в их клетках мутациях хромосом. Их первые работы появились в 1958 году. Оказалось, что обезьяны в 2-2,5 раза более чувствительны к радиации по сравнению с мышами. Это был крупный новый научный факт.

Материал для этих опытов в виде живых обезьян вначале брался в Институте полиомиелита, под Москвой. Затем М. А. Арсеньева и Ю. С. Бочаров находились два года в Южном Китае, где вместе с китайскими генетиками облучали обезьян. Впоследствии эта работа проводилась в Сухумском обезьяньем питомнике в сотрудничестве с Б. А. Лапиным и Н. П. Бочковым.

В 1958 году мною, Ю. Я. Керкисом и Л. И. Лебедевой в опытах с культурой ткани клеток человека, уже в стенах Института цитологии и генетики Сибирского отделения Академии наук СССР, были получены большие количественные данные о влиянии радиации на хромосомы человека. Эти опыты целиком подтвердили представление о высокой радиочувствительности генетических структур человека. Опираясь на материалы, полученные в наших экспериментах, я дал новую оценку повреждающих эффектов радиации для наследственности человека. В 1958 году в журнале "Доклады Академии наук СССР" появились мои теоретические расчеты, которые устанавливали, что возможная доза радиации, которая удваивает частоту естественных мутаций у человека, равна 10 радам. Если учесть, что до этого такой дозой считалось 150 рад, то очевидно значение новых подходов.

Что означает в свете этих новых расчетов наличие в среде, окружающей человека, постоянно действующей дополнительной радиации даже такой малой дозы, как всего один рад? Последствия должны быть очень серьезны. На каждые 3 миллиарда человек может появляться дополнительно 11 миллионов детей, отягощенных тяжкими наследственными дефектами психики и физическими уродствами.

Наши материалы были представлены в Комитет по атомной энергии при Совете Министров СССР. Они внимательно обсуждались на комиссиях комитета и получили доброжелательное отношение со стороны А. И. Бурназяна, В. М. Клечковского, С. И. Широкова и других.

Новый подход к проблемам оценки влияния радиации на наследственность человека в конце концов пробил себе дорогу, ибо он касался животрепещущих вопросов жизни человека в условиях атомной эры.

Министерство иностранных дел и Комитет по атомной энергии начиная с 1958 года решили и по вопросам генетики принять участие в работах научного Комитета по радиации при Организации Объединенных Наций. Вначале главой советской делегации был В. А. Энгельгардт, впоследствии - А. М. Кузин. Было решено представить наши данные на обсуждение научного Комитета по радиации, поскольку установление эффекта малых доз на наследственность человека имело характер основного биологического аргумента, требующего запрещения испытательных атомных взрывов в атмосфере. Наши теоретические работы и опыты по радиационной цитогенетике обезьян и клеток человека в культуре тканей оказались насущно необходимыми для громадного дела борьбы за мир.

Защищать нашу точку зрения с фактическими данными по радиационной цитогенетике обезьян на заседании Комитета по радиации в Женеву выехали М. А. Арсеньева и А. А. Прокофьева-Бельговская. Затем еще на одно заседание М. А. Арсеньева ездила в Нью-Йорк. Наши новые подходы по оценке влияния радиации на наследственность человека получили широкий резонанс. Летом 1964 года с новыми материалами я был послан в Женеву.

Основным для выработки критериев по оценке действия радиации на наследственность человека явилось заседание Комитета по радиации в Нью-Йорке в 1965 году. Две недели мне пришлось по многу часов заседать в комиссиях экспертов и на пленарных заседаниях комитета. В результате была одержана серьезная победа. Наша точка зрения о том, что энергия радиации в 10 рад является возможной дозой, удваивающей частоту естественных мутаций у человека, была принята. Опираясь на эти данные, комитет решительно высказался против испытательных взрывов атомных бомб в виду опасности для человечества радиоактивных веществ, выпадающих из атмосферы, поступающих в растения, заражая пищу животных и человека. Генеральная Ассамблея Организации Объединенных Наций утвердила решение научного Комитета по радиации.

На заседаниях комитета мне довелось познакомиться и подружиться с ведущими учеными мира по проблемам радиационной генетики. В этой работе принимали участие А. Холендер, В. Л. Рассел, Ф. X. Собелс, М. А. Бендер, Ж. Лежен, X. Б. Ньюкомб, К. Г. Люнинг и другие крупнейшие ученые.

В этот первый приезд в Нью-Йорк я встретился с Ф. Г. Добжанским. Он и его жена, Наталья Петровна, провезли меня на своем "фиате" по самым интересным окрестностям Нью-Йорка и показали достопримечательности этого гигантского города, включая сверкающие каменные ущелья Уолл-стрита.

Казалось, что Добжанский получил все, чего он хотел, оставаясь в США. На стене в его столовой висела фотография, где президент США Л. Джонсон вручал ему высшее отличие США за успехи в науке. Однако ностальгия - болезненная тоска по родине - душила Добжанского. С каким удовольствием он принял приглашение на прием в советское представительство в Нью-Йорке, который устраивался в честь нашей делегации в ООН! С какой страстной тоской говорил о своем желании побывать в Москве, в Ленинграде и в Киеве, где он родился!

Второго невозвращенца, Н. В. Тимофеева-Рессовского, я встретил в Москве. Вместе с женой, Еленой Александровной, он пришел в 1956 году ко мне на Брестскую, 42/49.

Н. В. Тимофеев-Рессовский и Ф. Г. Добжанский покинули Россию в ее трудное время, в начале 20-х годов. Первый прожил в Германии с 1923 года по 1945 год и сейчас работает на Родине. Второй навсегда остался в США. Страна напрягала все силы, чтобы создать свои кадры специалистов. Каждый ученый стоил России больших материальных средств и нравственных забот. Однако будущее СССР, предвиденное В. И. Лениным, оправдало жертвы народа. В этих условиях оставление отчизны, воспитавшей их, было ужасным. Это было непоправимым шагом, который никогда не может быть забыт.

Среди важнейших задач, вставших перед лабораторией радиационной генетики после ее организации, было развитие проблем молекулярной генетики. В первую очередь мы возложили надежды на Романа Вениаминовича Хесина, ученика А. С. Серебровского. Он показал себя одаренным человеком. Сейчас Р. Б. Хесин ведет крупные работы, и его лаборатория является центром биологического отдела Института атомной энергии имени И. В. Курчатова. Будучи генетиком, Хесин после сессии ВАСХНИЛ 1948 года стал серьезно учиться биохимии, и в его работе возникли замечательные возможности синтеза генетики с биохимией.

Несмотря на все свое значение, учение о роли ДНК в молекулярных основах наследственности не сразу было принято многими генетиками и биохимиками. Все еще довлела догма о всемогуществе белковых молекул во всех главных проявлениях жизни.

В 1956 году мы организовали обсуждение этого вопроса в нашем карантинном питомнике. Была осень, но из щелей нашего дома еще не дуло, к тому же, спорщики позабыли все трудности перед лицом выбора: белок или ДНК? На это заседание пришел главный нуклеинщик нашей страны А. Н. Белозерский. Увы, я остался в одиночестве, решительно защищая переворот в генетике, связанный с обнаружением роли ДНК. А. Н. Белозерский, Р. Б. Хесин, М. Л. Бельговский, Б. Н. Сидоров, Н. Н. Соколов, В. В. Хвостова, А. А. Прокофьева-Бельговская, В. В. Сахаров - все оказались сторонниками белковой теории. Известно, что этой же теории долго придерживался И. А. Рапопорт.

М. Л. Бельговский даже в стихах отметил эту контроверзу:

Ты вел борьбу все эти годы

И вот имеешь результат

Лабораторию, и смету,

И с каждым днем растущий штат.

И ты опять в котле научном

Кипишь со страстностью своей,

И чешутся к работе руки,

Все сделать хочется скорей.

Учтя мгновенно перемены,

Хотя и спорные пока,

Уж ты готов отдать все гены

За цепь двойную ДНК.

Революция в генетике 1953 года, когда была раскрыта тайна молекулы ДНК, серьезно повернула внимание физиков, химиков и математиков к генетике. В 1956-м и в последующие годы не раз собирались И. Е. Тамм (физик-теоретик), И. Л. Кнунянц (химик), В. А. Энгельгардт (биохимик), я и другие генетики для обсуждения проблем нашей науки. В. А. Энгельгардт стремился создать Институт молекулярной биологии. Он высказывал мысль, что его надо строить на базе новой биохимии и генетики. Мы ходили в здание, которое отводилось под институт. В. А. Энгельгардт показывал нам весь третий этаж, куда должна была переместиться наша лаборатория. Однако в дальнейшем опять все изменилось, и Институт молекулярной биологии был организован без генетики.