Вечное Пламя
Шрифт:
Карла снова открыла затвор до конца. Затем она наощупь обошла стол и передвинула вставленный в паз фильтр, который располагался перед призмой и определял цвет видимого луча, сменив его с зеленого на голубой.
– Что ты видишь теперь? – спросила она у Евлалии.
– Свет стал зеленым.
Она стала передвигать фильтр в противоположном направлении, пока луч не стал желтым.
– А теперь?
– Ничего не видно, – ответила Евлалия. – Сплошная темнота.
Карла прожужжала, обрадованная вопреки самой себе.
– Голубой становится зеленым, зеленый – красным, желтый – инфракрасным. – Сдвиг, по крайней мере, всегда происходил
И собрать больше данных.
Она велела снова зажечь в мастерской свет и попросила Палладио и Дину поместить на пути светового луча вторую призму – на этот раз непосредственно за окуляром. Затем она дала студентам задание по очереди измерить частоту света, возникающего при рассеянии каждого из пропущенных сквозь контейнер цветов, при различных значениях угла отклонения.
Эксперимент приготовил ей еще один сюрприз. При очень малых углах фиолетовый свет при рассеивании образовывал два разных цвета: один из них слегка отличался оттенком, второй был заметно сдвинут в сторону красного. При увеличении угла два цвета сближались – аккурат перед тем, как эффект рассеяния полностью сходил на нет. Аналогичное явление наблюдалось и в случае голубого света – правда, в этом случае второй цвет выходил за пределы видимой части спектра незадолго до достижения максимального угла рассеяния.
Карла изобразила у себя на груди результаты всех измерений, затем посыпала кожу краской и сделала копии для своих студентов.
– Считайте это своеобразным подарком на память, – сказала она Ромоло. – Может быть, к тому моменту, когда ваши внуки будут изучать оптику, этот эксперимент станет таким же известным, как эксперимент, который провел Сабино для измерения силы Нерео.
– Я что-то не понимаю, – сказал Ромоло, – мы все-таки нашли в контейнере свободные светороды или нет?
– Задай мне этот вопрос через шесть лет, – сказала Карла.
Глава 10
Карло напряг тимпан, чтобы не дать себе произнести ни звука, после чего быстрым движением ввел зонд в мягкие ткани своего запястья. Когда он, не жалея сил, попытался довести иглу до калибровочной отметки, боль переросла в нестерпимую, но после того, как устройство заняло нужно положение и перестало двигаться, ощущение стало вполне сносным.
– Полевки на Бесподобной будут благодарны за принесенную тобой жертву, – иронично заметила Аманда.
Карло выдавил из себя пренебрежительное жужжание. Как бы сильно он ни брезговал причинять животным бессмысленные страдания, пронзить свое тело он решил не столько из сочувствия, сколько из практической целесообразности. Он даже не рассчитывал на то, что полевки смогут выдержать присутствие зонда, не пройдя через сложную процедуру анестезии и последующего восстановления – настолько был велик его текущий вариант; а к тому моменту, когда он научит
полевок выполнять конкретные движения по сигналу, его протокол потребует полдюжины черед даже для завершения простейшего эксперимента.Подождав около маха, пока его пронзенная плоть не оправится от шока, он осторожно пошевелил пальцами. Ни один из них не был парализован. Вопрос заключался в том, не переусердствовал ли он: если зонд оказался слишком далеко от двигательных путей, то он никоим образом не сможем подсмотреть их сигналы.
На Аманде были надеты страховочные ремни, прикрепленные к столу рядом с устройством светозаписи. Карло жестом попросил ее заглянуть в окуляр, а затем одновременно пошевелил всеми пальцами.
– Пусто, – сказала она.
– Ну ладно. Дай-как я его немного поверну.
В верхней части твердолитовой трубки, выдававшейся из его запястья, находилось заштрихованное крест-накрест кольцо, соединенное с внутренней втулкой, которая удерживала основное зеркало внутри хрусталитового наконечника зонда. Другой конец этой втулки, расположенный выше кольца, был вставлен сбоку в гораздо более длинную трубку, по которой свет передавался на записывающее устройство. Карло начал осторожно поворачивать кольцо, направляя зеркало ниже. Поскольку ни одна из движущихся частей не находилась в контакте с его плотью, корректировка должна была проходить безболезненно, но в действительности трение между втулкой и внешней трубкой было достаточно велико, чтобы заставить крутиться весь зонд, поэтому Карло пришлось прерваться и отрастить новую руку, чтобы с ее помощью зафиксировать устройство.
Он снова пошевелил пальцами проколотой руки.
– Да! Теперь я вижу свет! – воскликнула Аманда.
Он попробовал двигать каждым из шести пальцев по отдельности. Во всех случаях Аманде удалось заметить проблески сообщений, переданных мозгом, хотя наилучшие результаты дал второй палец правой руки. Карло продолжил настройку зеркала, отклоняя его вперед-назад на все меньший угол, пока не добился как можно большей яркости проходящего света. Возможно, он мог бы улучшить и этот результат, если бы согласился вытащить зонд и повторно ввести его ближе к сигнальным путям, однако боль, по всей видимости, того не стоила. Пока сигнал оставался видимым, этого было достаточно, чтобы решить, пригодится ли эта машина в дальнейшем или нет.
Выбрав палец, он начал вычерчивать его кончиком окружность, стараясь как можно точнее повторять свои движения.
– Ты это видишь? – спросил он Аманду.
– Да. Не спрашивай меня, как выглядит сигнал, но готова поклясться, что он периодический.
Ее суждение могло быть предвзятым: даже всматриваясь в окуляр, она следила за его рукой задними глазами. Но если им повезет, то скоро они смогут проанализировать свойства сигнала при помощи более объективного метода.
– Начинай запись, – сказал он.
Аманда переключила рычаг, который отодвигал зеркало, отводящее свет в окуляр, после чего сняла с тормоза ведущее колесо. Карло постарался сосредоточиться на своем вращающемся пальце и не обращать внимания на жужжание машины, удивленный тем, насколько сильным было желание привести все свое тело в состояние выжидательной неподвижности. Когда он проверял записывающее устройство в первый раз – используя вместо собственной плоти кусочек полупрозрачной смолы и пропуская через нее свет лампы – то в итоге, ему, как правило, не удавалось избежать напряженного ожидания звука рвущейся бумаги.