Вечное

– А это вообще кто? – вдруг спросил Став и уставился на меня.

– Как кто? Вы сетесериалов не смотрите, комиссар арГорни? Это же Батмейн!

– У меня не настолько спокойная жизнь, чтоб дурь, что я на работе каждый день живьем и не-живьем вижу, еще и по монитору дома смотреть. Да какой он, ухом рыть, Батмейн? Это же, – комиссар задумчиво присмотрелся к замершему внизу монитора блину лица, – это же старьевщик с Суконки, Елька Палкен, полоумный племянник жены брата Гава Палкена, который еще во Втором Восточном завхозом служил и на пенсию ушел как раз перед объединением.

– Ага, – очумело выдала я, впечатленная богатыми родственными связями подследственного и осведомленностью о них Става. – Никто не знал, а он – Батмейн.

– Исцелякам его сдать и всего делов.

– Да пребудет с вами сила, мастер арГорни, – тут же напутствовал Алданэль и энтузиазм Става мгновенно увял. – Мне вот непонятно только, – добавил эльф, – как этот уникум умудрился до полусмерти загонять внекатегорийного темного, две пары патрульных и отряд ловцов и попасться только от того, что повис вниз котелком на ограде общественного парка?

Я его так и нашла, зацепившимся своими колготками с карманом на заду за отогнутый штырь. Как раз карманом. Находясь в подвешенном состоянии, герой экранов умудрялся размахивать конечностями, орать о торжествах справедливости, большого и светлого и свободы отношений и рвался приносить добро пачками, как вдруг порвался карман. Батмейн, запутавшись руками в плаще, спелой сливой шмякнулся оземь и притих. Временной контузии мне хватило, чтобы оттранспортировать тело, замотанное, помимо собственного плаща, еще в три ловчих сети, от которых он, следуя по непредсказуемо хаотичной траектории, умудрялся увиливать, ввергая злобных, как демоны ловцов в пучину сквернословия. Пока преследуемый живой не пользовался даром или амулетами, его можно было ловить только исключительно щадящим образом без применения особых магсредств. А некромант нужен был, потому что летучемыш без конца на бегу орал, что возродился и будет жить вечно.

– Что тут непонятного? – я пожала плечами. – У вашего Палкена под резинкой штанов было полно флаконов от энергетика. Штук десять и практически все пустые, на мое счастье.

Моя макушка, стукнутая посыпавшимся с Ельки добром, заныла. А тот единственный полный флакончик, пойманный мной, как раз и помог (ну, почти) преодолеть полосу препятствий на полигоне. Эффект от него был едва не вдвое сильнее, чем у того, что нам на смену выдают, но и момент прекращения действия ощущался вдвое сокрушительнее.

– О! – обрадовался Став, – так это самоварщик! Его как отпустит, сразу в отдел по контролю за оборотом сильнодействующих веществ сдать и путь ведьмы с ним сами разбираются.

– Отлично. Всем спасибо. Я домой, – резюмировала я.

– А работать кто будет?

– Стажер пусть работает. Этот, с перьями. Я спать хочу и вообще у меня дети мать не видели сутки уже. Он мои ночные на весь остаток месяца себе взял если что. И спокойной ночи.

А чтоб не успели остановить – призвала тьму и слилась гранью под завывания охранной системы здания, среагировавшей на мой уход, как на попытку проникновения на стратегически важный объект.

3

В доме стояла тишина. Просилось добавить мертвая, но это был все же ведьмачий дом, несмотря на магическую ориентацию в нем живущих, так что…

– Уо-о-о-у-у-у, – раздалось из кухни песнью скорби.

Живот подвыл, я заглянула в обитель хлебов.

Копать сидел в центре стола, распихав по краям солонки-конфетницы и задрав морду к люстре, выл на сидящего там, тоже в центре, на самой шишечке, серебристого паука. Мое появление было отмечено поворотом уха, и песня продолжилась. Аппетиту и принятию пищи это не мешало – места на столе было достаточно, поэтому я позволила тварям продолжить общение.

Есть – было. Значит вчера приходила Годица. Когда не приходила, меня по возвращении с ночной мог ждать подгорело-недопеченный омлет, мило кривой бутерброд или вполне сносная каша, или ничего, если малолетние, но вполне самостоятельные кулинары вполне самостоятельно проспали. Или что вечером в мое отсутствие являлся магистр-тьма-Холин. Этот любил и умел проводить инспекцию на кухне.

– Кх! Кх! Мке-ке-ке!

У меня едва суп носом не пошел. Ложка вывернулась из рук, я вскочила, перехватывая табуретку за ногу, готовая вломить. Но звуки парующихся гулей шли из кота.

— М-м-мо-у-у. К-к-к-кек.

Вряд ли Копать мог заглотнуть живьем двух разнополых падальщиков и им внутри так понравилось, что они принялись амуры разводить, но я вняла оригинальному предупреждению и пристально взглянула на паука. Паук смутился, забежал на невидимую мне часть шишечки, Копать засопел и задергал задом, перетаптываясь и чуть пригибаясь. Я выпустила темную ленту, чтобы сцапать членистоногое на люстре, но паук не сцапался, он свалился. Блеснули алые звезды в кошачьих глазах, мелькнули белые клыки, раздался хруп и воцарилась благодать.

Шерстистая зараза подошла, понюхала суп в тарелке, скривилась, мазнула мне кончиком хвоста по носу и упала со стола. Туц в четыре лапы, который был точно слышен даже у входной двери, сложно назвать спрыгиванием. Животное весом в условные 5-6 кило не могло по всем законам издавать такой звук при спрыгивании, но издавало. А еще жрало в три горла. И вопило. И растворялось в воздухе со скоростью звука, или так же возникало. Но дети любили Копатя, а Копать любил их. И меня иногда. Без особой взаимности. У нас было деловое соглашение.

Дальше по плану было спать. Пробралась к подходу на верх с подлестничной стороны, но напрасно. Дверь в бывший кабинет папы и почти бывший Холина была открыта широко, так что с первых ступенек лестницы хорошо просматривался край стола с внушительным пакетом из информатория, где я спустила бездную прорву денег на просчет и визуализацию модели своей теории, описанной в благополучно сожженной магистерской. Видеть результаты труда было все равно, как я впервые увидела Марека в боевой форме – сладостный ужас.

И что делаю я, когда меня ждут великие свершения и академические высоты? Я говорю им – не сегодня.

Говорила я это уже порядочно времени, всегда закрывала дверь, но дверь все равно оказывалась открытой. Настырная слава не давала покоя, как ежеквартальный “темный сбор”. Такой специальный налог для практикующих темных, откуда в основном и выплачивались усмиряющие и примирительные, если некромант, к примеру, гоняясь за чьим-то беспокойным дедушкой, побеспокоил попавшийся на пути палисадник, магмобиль, веранду, дом… Насколько я знала, каждый уважающий себя темный всячески увиливал от уплаты в надежде на “а вдруг” до крайнего срока. И почти у каждого был свой коэффициент разрушительности.