Вечные любовники
Шрифт:
Убить он ее, разумеется, не убил, но однажды, в четверг вечером, когда она досмотрела «Мстителей», рассказал ей всю правду. Сказал, что встретил девушку, что зовут ее Мари, что он полюбил ее и хочет на ней жениться.
— Надеюсь, ты дашь мне развод, — закончил он.
Хильда уменьшила звук, однако телевизор выключать не стала. В эти минуты на ее лице, в ее глазах не было и следа той ненависти, которую она, по идее, должна была бы в эти минуты к нему испытывать. Она лишь покачала головой и подлила себе в бокал вина.
— Ты спятил, Норман, — сказала она.
—
— И где ты ее откопал?
— Мы познакомились у нее на работе. В магазине. Она работает на Винсент-стрит.
— И что она в тебе нашла, интересно знать?
— Она любит меня, Хильда.
Хильда засмеялась. И сказала, чтобы он не заливал, — ее, мол, не проведешь.
— Хильда, я говорю тебе чистую правду.
Она улыбнулась, опустила глаза в бокал с вином, а затем, вновь глядя на экран, сказала:
— И давно это у вас, если не секрет?
— Порядочно, — буркнул он. Говорить, что они встречаются уже несколько лет, ему не хотелось.
— Нет, ты просто не в себе, Норман. Если тебе приглянулась продавщица в магазине, это еще вовсе не значит, что ты без нее жить не можешь. Всех ведь все равно не перетрахаешь, дружок.
— А я и не…
— Тем более что гигантом секса тебя при всем желании не назовешь.
— Хильда…
— Молоденькие продавщицы всем мужикам нравятся — тебе об этом твоя матушка случаем не говорила? Думаешь, мне никто не нравится? Думаешь, я не запала на парня, который приходил нам гардины вешать, или на почтальона? Маленький, сексуальный, а как поет — обхохочешься!
— Говорю тебе, Хильда, мне нужен развод.
Она снова засмеялась и выпила еще вина.
— Ну и влип же ты, — сказала она и опять засмеялась.
— Хильда…
— Пошел ты знаешь куда! — Хильда вдруг разозлилась — и не потому, что он требовал развод, а потому, что настаивал на своем, не желал ее слушать. Он ведет себя как последний дурак, объяснила она ему, добавив все то, что он знал и без нее. Что таким, как они, развестись все равно не удастся. Что, если у его подружки нет денег, они будут биться головой об стену и в результате все равно ничего не добьются — только юристам-кровососам дадут заработать.
— Они тебя по миру пустят, эти жулики, — кричала она, и ее голос дрожал от гнева. — Всю жизнь на них работать будешь!
— А мне наплевать… — начал было он, хотя ему было совсем не наплевать. — Мне плевать на все, кроме одного…
— Так я тебе, кретину, и поверила!
— Хильда…
— Послушай, хватит тебе с ней церемониться. Отведи ее вечером в парк или еще куда-нибудь. От нас с тобой не убудет.
Она прибавила звук и быстро допила вино, а потом, в спальне, набросилась на него с еще большим «аппетитом», чем обычно.
— Господи, как это меня завело! — прошептала она в темноте, обхватывая его ногами. — То, о чем мы говорили… девица твоя…
Кончив, она сказала:
— Знаешь, у меня с этим почтальоном было. Клянусь тебе. На кухне. И, если хочешь всей правды, Фаулер тоже иногда меня навещает.
Он лежал радом с ней в темноте и не знал, верить тому, что она говорит, или нет. Сначала он
подумал, что, услышав про Мари, она просто старается не отстать от молоденькой, но затем понял, что ошибся.— Один раз мы занимались этим вчетвером, — призналась Хильда. — Фаулеры, я и еще один парень — он раньше в клубе работал.
Она начала водить пальцами по его лицу, чего он терпеть не мог. Ей почему-то казалось, что это его возбуждает.
— Расскажи еще про свою крошку, — попросила она.
Он сказал, чтобы она оставила Мари в покое и перестала гладить его по лицу. Теперь, когда она рассказала ему про Фаулера и почтальона, он мог не скрывать, сколько времени продолжается его роман с Мари. Он рассказал ей, и не без удовольствия, про первый день нового года, как он пошел в аптеку купить наждачную пилочку и «Колгейт» и как познакомился с Мари, потому что Мари и Мэвис обратились в турагентство за билетами в Коста-Брава.
— Но вы ведь еще ни разу… да?
— Много раз.
— Господи, где же? В подъездах? В парке?
— Мы ходим в отель.
— Ах ты, старый проказник!
— Послушай, Хильда…
— Прошу тебя, продолжай, дорогой. Рассказывай все, как было.
И он рассказал ей про ванную. Она стала задавать ему вопросы, вдавалась в самые интимные подробности, просила, чтобы он описал ей Мари. Когда их разговор подошел к концу, уже светало.
— Про развод забудь, — сказала она ему за завтраком как бы между прочим. — Слышать больше об этом не желаю. Не хочу, чтобы ты из-за меня разорился.
В тот день видеть Мари ему не хотелось. Не хотелось, но пришлось: они заранее договорились встретиться, она ведь знала, что накануне вечером он собирался поговорить с женой, и ей не терпелось узнать, чем этот разговор кончился.
— Ну? — спросила она его в «Барабанщике».
Он пожал плечами, покачал головой и сказал:
— Я ей все рассказал.
— И что она сказала, Норман? Что сказала Хильда?
— Сказала, что говорить о разводе — безумие. Сказала то же самое, что говорил тебе я: мы не сумеем с ней расплатиться.
Некоторое время они сидели молча. Наконец Мари сказала:
— Выходит, ты не можешь ее бросить? Неужели ты не можешь просто не возвращаться домой? Какую-нибудь квартиру мы могли бы снять. Не будем торопиться с детьми, любимый. Уйди от нее — это самое главное.
— Нас все равно найдут. Найдут и заставят платить.
— И заплатим. Если я буду работать, ты сможешь платить столько, сколько они потребуют.
— Ничего не получится, Мари.
— Милый, прошу тебя, уйди от нее.
Что он, к немалому удивлению Хильды, и сделал. Однажды вечером, когда она была в клубе, он собрал вещи и переехал в Килберн, где им с Мари удалось снять две комнаты в пансионе. Своего адреса он Хильде не оставил — написал записку, что уезжает и больше не вернется.
Какое-то время они прожили в Килберне в пансионе с одной уборной и ванной на пятнадцать человек. Там он и получил вызов в суд, где ему сообщили, что он недостойно повел себя с женщиной, на которой был женат, и он дал согласие выплачивать Хильде ежемесячное содержание.