Вечные следы

После декабрьского восстания Петр Муханов долго томился в казематах Петропавловской крепости, Свеаборга, Выборга, Шлиссельбурга, пока не был отправлен в Восточную Сибирь, где его заточили в Читинский острог, а затем перевели на Петровский завод.

В 1832 году декабрист вышел на поселение в Братский острог на Ангаре. Там он прожил десять лет.

Братский острог в то время числился всего лишь «усадьбой» Нижнеудинского уезда. Близ устья реки Оки стояло земляное укрепление, в котором жила горсть казаков, и высились две старинные двухъярусные башни. Деревянная церковка и сотня обывательских домишек ютились близ «крепости» на Оке. В Братском остроге обитало тогда около 950 душ; основное население состояло из ссыльнопоселенцев и отставных служилых. П. А. Муханов писал, что в тридцати шагах от избы, в которой он жил, стреляли сохатых и диких коз.

Друзей у декабриста не было, кроме «одного очень честного и очень умного мужика, который хорошо знает здешний край». С этим ангарским следопытом-охотником П. А. Муханов провел много времени, прилежно слушая рассказы о поединках с дикими зверями. Узник с нетерпением ожидал разрешения выезжать за черту селения. Это случилось на втором году его пребывания в Братском остроге.

Невольно декабрист вел постоянные наблюдения за местным климатом. «Никто не помнит такого глубокого и рыхлого снега…» — писал он в ноябре 1833 года. В последующих его письмах тоже щедро рассеяны данные о погоде, дождях, летних засухах, сроках наступления заморозков. Они перемежаются со сведениями о состоянии сельского хозяйства в Братском остроге.

Из переписки П. А. Муханова видно, что он сразу же, как только добился дозволения посещать окрестности Братского острога, поспешил осмотреть знаменитые ангарские пороги. Он отправился туда на лодке, а вернулся обратно верхом.

«…Пороги опасны, но от самого главного, на котором мы и просидели два часа, можно было бы избавиться небольшим обводным каналом. От этого тридцативерстного перегона почти зависит все сибирское судоходство», — писал П. А. Муханов 26 августа 1833 года. Речь идет, по всей вероятности, о знаменитом Падуне, перегородившем Ангару во всю ширину ее русла.

Надо сказать, что почти одновременно с узником Братского острога его товарищ по сибирской тюрьме Никита Муравьев (1776–1843 гг.) тоже, находясь на поселении в Урике, написал целое сочинение о постройке водных каналов в России. Вероятно, при этом он имел в виду и сибирские реки. Сочинение Н. Муравьева до нас не дошло. Он сжег его после ареста М. С. Лунина.

Если же мы возьмем более раннее время, то в перечне вопросов, которые хотело поставить еще в 1816 году тайное общество «Орден русских рыцарей», мы найдем предложения о постройке каналов Волга — Дон и Волга — Западная Двина. Следовательно, заботы П. А. Муханова об улучшении судоходных условий на Ангаре вплоть до прокладки обводного канала на ее порогах каким-то образом перекликаются с подобными же предначертаниями «Русских рыцарей» и Никиты Муравьева, столь же радевших о пользе для родины.

…Муханов долго добивался разрешения иметь ружье, но не получал его. Декабристу пришлось заняться ловлей рыбы на Ангаре.

«В жизни моей большая деятельность, — рассказывал П. А. Муханов, — ибо я совершенно сделался рыбаком, не схожу с воды». Далее он жаловался на бурную погоду, установившуюся па Ангаре со дня вскрытия реки, писал о своих долгих скитаниях «по лесу и на водах», начинавшихся ежегодно около 1 мая.

Однажды ангарский изгнанник, получив наконец хорошую винтовку, взял рыбачью сеть и пустился в поход «по всем изгибам» Ангары. В этом путешествии он провел две недели. Муханов признавался, что только эти скитания поддерживали тогда его нравственные силы и отгоняли тяжелую тоску одиночества. Можно, однако, думать, что его приятель, зверобой из Братского острога, о котором упоминалось выше, сопровождал декабриста в его плаваниях по Ангаре и прогулках по диким лесам.

Охоту, рыболовство и земледельческие опыты в Братском остроге П. А. Муханов совмещал с научными занятиями. Известно, что он написал там краткую русскую историю, затем с увлечением дополнял «Академический русский лексикон». «…У меня готова шестая сотня слов, пропущенных в труде почтенных мужей», — сообщал декабрист. Он записывал образцы местного говора. Десять лет прожил в Братском остроге этот плечистый человек с большой головой и длинными пышными усами. Вряд ли сейчас можно разыскать ту избу, в которой он проводил студеные зимы, когда вокруг шумел «косматый снегом» приангарский лес.

Память о П. А. Муханове будет жить в новом Братске. Улица декабриста Муханова должна найти свое место в городе Братске, а советские ваятели подумают о том, какой наиболее достойный памятник смогут создать они Петру Муханову — декабристу и исследователю Ангары.

КРЕОЛ АЛЕКСАНДР КАШЕВАРОВ

В XIX веке русские моряки немало сделали для исследования берегов Северо-Западной Америки. Они шли от полярных областей Нового Света на юг и доходили до Калифорнии. Первенство в изучении Аляски тогда, безусловно, принадлежало русским.

Осенью 1838 года закончился один из смелых походов, который предпринял Александр Филиппович Кашеваров, уроженец Аляски, по происхождению креол.

В июле того года флотский штурман А. Ф. Кашеваров покинул борт брига «Полифем» и высадился на мысе Лисбурн. Перед отважным моряком стояла задача отыскать путь для кораблей вдоль берегов полярной части материка Северной Америки.

Поход А. Ф. Кашеварова был связан с именем другого знаменитого путешественника — Джона Франклина, который в 1825 году спустился вниз по канадской реке Маккензи и, следуя на запад вдоль полярного побережья, двинулся к крайней северной точке Аляски — мысу Барроу. Кашеваров вступил в почетное соревнование с Джоном Франклином. Посадив участников экспедиции на алеутские байдарки, он поплыл к мысу Ледяному. Производя опись полярного берега Аляски, Кашеваров открыл на 71°13' северной широты и 155°40' восточной долготы обширный залив Прокофьева, затем залив Куприянова и мысы Степового и Врангеля. Закончив в невероятно трудных условиях опись этого важного участка северного побережья, Кашеваров вернулся к мысу Барроу.

Таким образом, силами А. Ф. Кашеварова и Джона Франклина был исследован весь полярный берег Аляски, от Берингова пролива до устья реки, где в 1792 году Александр Маккензи написал на дикой скале киноварью свое имя. Кстати, в том же 1792 году Григорий Шелехов расставил русские знаки на северо-западном берегу Америки.

На обратном пути у мыса Барроу Кашеваров встретил толпы эскимосов. Они угрожали ему каменными стрелами и копьями и, очевидно, хотели напасть на экспедицию.

Напрасно искал Кашеваров бриг «Полифем» в бухтах близ мыса Барроу. Корабль, ожидавший штурмана у северной точки Аляски, как оказалось, укрылся в заливе Коцебу — севернее Берингова пролива. Тогда Кашеваров решил продолжать свое беспримерное плавание на кожаных байдарках. Поздней осенью 1838 года люди на борту «Полифема» увидели заиндевевшие кожаные лодки, спускавшиеся к югу вдоль берегов Аляски.

Путешествие А. Ф. Кашеварова послужило основой для составленного им «Атласа вод, омывающих Восточную Сибирь и Аляску», изданного в 1843 году. Впоследствии А. Ф. Кашеваров прославился еще и тем, что принял деятельное участие в героической обороне Северо-Востока в 1854 году.

Следует упомянуть, что одновременно с Кашеваровым служащий Российско-Американской компании, креол Василий Малахов был послан исследовать область бассейна Юкона.

Малахов смело углубился в дебри Аляски и по берегам Юкона добрался до его притока Апхун, где завязал дружественные отношения с индейцами. Затем он исследовал реку Нулато, где вскоре был возведен русский сторожевой пост. Впоследствии о Василии Малахове упоминал в одном из своих рассказов Джек Лондон.

Так бесстрашные русские исследователи — штурман А. Ф. Кашеваров, зверолов В. Малахов и другие — обходили на лодках, сшитых китовым усом, северную оконечность Аляски и приплывали к жилищам неведомых племен в глубине Нового Света.

ОТКРЫВАТЕЛЬ ЮКОНА

Герой моего романа «Юконский ворон» лейтенант флота Лаврентий Загоскин — историческое лицо. Создавая этот образ, я брал в основу главные достоверные события жизни замечательного исследователя Аляски. Но как писатель я заполнял некоторые «белые пятна» биографии путешественника догадками, основанными на изучении эпохи, в которой жил Лаврентий Загоскин. Изображая Виссариона Белинского в лице редактора передового журнала, показывая его связи с Загоскиным, я тогда еще не знал о том, что Белинский действительно был одним из первых читателей и критиков книги Загоскина. Так писательский «вымысел» полностью совпал с исторической правдой.