Вечный слушатель

Никаких сомнений нет,

Он - проклятый куроед!"

Коппен, ярый в равной мере,

Рек: "Не кинь меня в беде,

Боже, в сей курятне, где

Злочестивцы, аки звери,

Правят шабаш, сообща

На невинных клевеща!"

Коппен, полон красноречья,

Проповедовал добром,

Что грешно творить погром,

Наносить грешно увечья,

И среди пасомых птах

Поутих "кудах-тах-тах".

Но Кулдык молчать не хочет:

"Паства, ты внимать не смей

Чепухе, что этот змей,

Этот непотребный кочет

Прочит твоему уму:

Мне внимай, а не ему!"

Собирает Жаднус глупый

Всех ломбардских петухов:

"Зрите скопище грехов!

Се кудахчут курощупы!

Обуздать давно пора

Сих сквернителей добра!

Вы спихните василиска

В ядовитую дыру,

И ко птичьему двору

Впредь не подпускайте близко;

Он растлит в единый миг

Наших лучших забулдыг!"

Главный Дурень был взволнован,

И сказал такую речь:

"Должно клювов не беречь!

Коппен должен быть заклеван,

Раз не в меру языкаст!

Клюйте кто во что горазд!"

Мстит курятник за бесчестье:

"Прочь поди, поганый тать,

Ты, посмевший кокотать,

Оскорбляя все насестье!

Разом сгинь, без лишних слов,

Окаянный куролов!"

Не стерпевши клювотычин

И чужих "кукареку",

Коппен скоро впал в тоску,

Коппен, скорбен, горемычен,

Потеряв навеки честь,

Должен был с насеста слезть.

Он рыдал: "Уйду! Уеду!"

А в курятне петушки,

Задирая гребешки,

Кукарекали победу:

Был безмерно боевит

Их самодовольный вид.

Но, блюстители порядка,

Ждите: Коппена узреть

Вам еще придется впредь,

Распевающего сладко,

Все восквохчут, веселясь:

"Славься, Коппен, курий князь!"

Зрите, городские стражи,

Как лютует Толстолоб,

Пресловутый остолоп,

В проповедническом раже;

Он грозит: пришлет баркас

И на нем потопит вас.

Что курятнику приятней,

Чем мечтам отдаться всласть,

Захватить решивши власть

Над валлонскою курятней,

Но кричит петух-француз:

"Спрячь, бабуся, пятый туз!"

Знайте, стражи, что негоже

Петухам впадать во грех:

Покаплунить должно всех!

Змей предстанет в новой коже,

Но незыблемо вполне

Благонравье в каплуне.

Коль петух заплакал - значит,

Он кого-то наповал

Ненароком заклевал.

Оттого он, аспид, плачет,

Что неслыханно устал:

И клевался, и топтал.

Мартен, яростный рубака,

Ритор и головомой,

Подголосок верный мой,

Мартен, певчая макака,

Гордо шествуй впереди,

Всех папистов угвозди!

Если, петухи, охота

Перья вам терять в бою,

То терпите песнь мою,

Не хулите роммелпота,

Не желаю быть в долгу:

Вы наврете - я налгу.

Рейнтье, ведь и ты получишь!

Не учи других клевать,

Ибо Коппену плевать,

Что его хулишь и жучишь:

Не притащится тишком

Он с повинным гребешком!

Дурня Главного могу ли

Я в стихе обидеть зря:

Сам себя искостеря,

Пусть в Алжир плывет в кастрюле,

Чтобы дотянуть, дрожа,

До кастрильного ножа!

Что нахохлились сердито?

Что цепляетесь к словам?

Это все поведал вам

Безответственный пиита,

Что потщился, не соврав,

Описать куриный нрав.

Вопросить всего логичней

У апостола Петра:

Птичня, бывшая вчера,

Хуже ли новейшей птични?

Спорим, Петр-ключарь в ответ

Коротко ответит: "Нет!"

СКРЕБНИЦА

Господину Хофту, стольнику Мейдена

Как, стольник, возросла людского чванства мера,

Что верою себя зовет любая вера!

Религий множество - неужто навсегда?

Неужто не в одной, всеобщей, есть нужда?

Потребны ль Господу такие христиане

Со словом Божиим не в сердце, а в кармане?

И как не помянуть речение Христа

О тех, не сердце кто приблизил, а уста.

Спасителю нужна душа, а не цитата,

Что приготовлена всегда у пустосвята;

Подобна братия отвратная сия

Повапленым гробам, исполненным гнилья.

Был не таков, о нет, отец голландских граждан,

Что в качестве главы народом был возжаждан,

Кто внешностью благой являл благую суть,

И вот, после того, как он окончил путь,

Мы сетуем о нем, скорбя неизмеримо;

Коль с кем-то он сравним - то с консулами Рима,

Что целью числили раденье о стране,

Был землепашца труд тогда в большой цене,

А золотой посул из вражьего вертепа

Ценился менее, чем жареная репа.

Таким его навек запомнил город мой

С морщинистым лицом, зато с душой прямой.

Как не почтить теперь тебя с печалью жгучей,

Опершийся на трость державы столп могучий!

Уж лучше никогда не вспоминать бы мне

Дни Катилины, дни, сгоревшие в войне;

Ты посвящал себя служенью доле славной,

Когда твою главу главарь бесчестил главный,

Ты был бестрепетен и не щадил трудов,

Спасаючи сирот, изгнанников и вдов.

Ты не искал вовек ни почестей, ни денег,

Не роскоши мирской, а милосердья ленник,

Всем обездоленным заботливый отец

Зерцало честности, высокий образец!

Вовек ни в кровь, ни в грязь не окунал ты руки,