Вечный зов. Знаменитый роман в одном томе

— Да сколько… сколько же их там, проклятых! — проскулил тоскливо и обреченно Лахновский, прибавляя ходу.

В это время сверху к лежащим на берегу скатился еще один, бросил разъяренный взгляд на Лахновского, упал в траву, начал стрелять из автомата. Лахновский, узнав Валентика, невольно остановился, скорее, может, затем, чтобы передохнуть. И задал тот же вопрос:

— Сколько… сколько их?

— Неизвестно. — Валентик приподнялся, лицо его было грязным и потным, рукава немецкого, как у Федора, мундира были засучены, оголенные руки тоже мокрые, в грязных потеках, на ремне болтались две длинные немецкие гранаты. — Неизвестно…

Потом он, не остерегаясь пуль, разогнулся в полный рост, закричал на людей, сопровождавших Лахновского:

— А вы что? Туристы? Не видите… — Он кивнул в сторону отступающих. — Савельев, приказывай своим. Или отдай их мне!

— Не ори, прикажу, — сказал Федор, не спеша огляделся, увидел сбегающего с косогора Харченко. — Я тебе, сколько мог, послал на помощь. А этим когда надо, тогда и прикажу.

Кругом стоял беспрерывный автоматный треск, голосов было почти не слышно. Валентик выдохнул прямо в лицо Лахновскому:

— Шкуру спасаешь, господин штандартенфюрер? Сволочь…

— Послушайте… Не сметь! — взвизгнул Лахновский, дернув из земли по привычке трость.

— А я вырву твою шпагу вот, — нешуточно прохрипел Валентик. — Шашлыки я тоже умею нанизывать.

— Господи, зачем… так? — крутя головой, после каждого слова глотая воздух, проговорил Лахновский. — Берите всех! Пусть прикроют… И отступают все туда, к лесу. Организованно. Иначе всем… Командуйте.

— Вы полковник, — едко усмехнулся Валентик, ладонью размазывая грязь по лицу, — вы и командуйте.

— Ах, бросьте! — отмахнулся Лахновский. — Савельев!

И, ни на что больше не обращая внимания, прикрываясь росшими вдоль берега кустарниками, побежал к лесу.

Лахновский бежал, мелко семеня ногами, опять шумно, с хрипом, дыша. Федор шагал крупно, совсем не торопясь, но поспевая за Лахновским. Они шли теперь по берегу речушки вдвоем. Сзади что-то кричал, командуя, Валентик, трещали автоматные очереди. Стрельба шла то на убыль, то поднималась вспухнувшей волной. Но Федору все это было по-прежнему безразлично. Все, что происходило только что в Шестокове, а потом здесь, в пойме этой небольшой речушки, его словно не касалось. Увидев впервые на левом берегу замелькавших меж деревьев партизан, Федор не испугался и даже не удивился этому. И потом, поглядывая то влево, то вправо, откуда тоже появились партизаны и погнали к реке Валентика с кучкой солдат «армии» Лахновского, он был спокоен, как-то не воспринимал всерьез, что идет смертельный бой, все думал и думал почему-то, что высокую, давно не кошенную траву по берегам речушки и нынче никто не выкосит, сейчас ее истопчут, всю перепутают. А жалко, хорошая трава.

Сзади стрельба и крики не отдалялись, ползли следом за ним и Лахновским. Значит, Валентик, огрызаясь, отступал со своими солдатами к лесу «организованно», как просил Лахновский. Но и это Федору было безразлично. Вот и темная стена деревьев почти рядом, видимо, они все-таки выскользнут теперь живыми и невредимыми из лап смерти. А зачем? Зачем? Что впереди-то?

Автомат, из которого Федор сегодня не сделал ни единого выстрела, тяжело болтался на шее. Савельев снял его, накинул ремень на плечо. Равнодушно прислушиваясь к очередям за спиной, достал опять фляжку со спиртом, глотнул на ходу. Пряча ее в карман, подумал: «Валентик этот что за тип такой? Про Алейникова Якова знает… И про меня, сволочь… Значит, не врет про Яшку…»

И в этот момент из леса навстречу им затрещали выстрелы, почему-то одиночные.

— Проклятье! — воскликнул Лахновский, схватился за плечо, пошел этим плечом вперед все быстрее и быстрее, пригибаясь при этом все ниже, и наконец, взмахнув тростью, упал в траву, застонал: — Я ранен! Савельев, я ранен…

Федор, сдернув с плеча автомат, тоже упал. Меж густых деревьев впереди совсем близко мелькнуло две или три фигуры. Федор полоснул по ним.

— Я ранен, помоги мне…

— Не скули! — это проговорил уже Валентик, подбежавший сзади и ткнувшийся на землю между Федором и Лахновским. — Кажется, крышка!

Теперь стрельба шла со всех сторон, и не одиночными — очередями. Федор тоже стрелял неизвестно куда — просто в ту сторону, где впервые увидел людей за деревьями. Стрелял и Валентик, по-собачьи оскалив зубы. Потом приподнял голову, покрутил ею, осматриваясь.

— Савельев… Там, слева, овражек вроде какой-то. Давай за мной. Может быть, еще повезет… Только бы до леса добраться!

— А если я не хочу?

— Ну, пропадай, — усмехнулся Валентик. — Ты видишь, они со всех сторон. Сейчас сомнут!

И он, плотно, как змея, прижимаясь к земле, пополз в сторону. Федор, помедлив немного, пополз следом.

— А я? А я?! — захрипел Лахновский и, царапая одной рукой землю, тоже попытался ползти. — Савельев, не бросай меня. Расстреляю, подлеца!

Эта угроза была здесь смешной, но Федор подождал, пока Лахновский доскребся до него. Потом подхватил его под мышки и, упираясь носками сапог в мягкую, затравеневшую землю, пополз дальше, волоча стонущего Лахновского. Левое плечо его было окровавлено, но не сильно, кровь уже перестала течь.

Овражек был недалеко. Федор и Лахновский кулями свалились в него. И уже на дне Лахновский, закусив от боли иссохшие свои губы, простонал:

— Нельзя было осторожнее?

Там, на поляне перед лесом, яростно шел бой, кажется, приближаясь сюда, к овражку.

— Теряем время! — прохрипел Валентик, поджидавший их уже здесь. — Пошли, быстро!

— Одну минуту… Ужасная боль! — умоляюще попросил Лахновский, держась за раненое плечо. Старческое лицо его действительно было искажено от страданий, вдоль морщин катились крупные капли пота. — Сейчас она должна пройти. Одну минуту…

— Это слишком долго, господин штандартенфюрер, — сквозь зубы выдавил Валентик. — А у меня есть мгновенное средство.

Говоря это, Валентик лязгнул затвором автомата, направил его в сторону Лахновского. У того мгновенно вспучились глаза, отвалилась челюсть. Забыв про боль, он, опираясь на здоровую руку, мотнулся, стремительно пополз задом к отвесной стене овражка. Прижавшись к ней спиной, обрел наконец речь, закричал, выставляя вперед свою трость, которую он все-таки не выронил, когда Федор волок его в овраг и которой словно хотел теперь прикрыться:

— Вы… что?! Капитан… Савельев, он меня убьет! Савельев!

Валентик, опять оскалив зубы, как недавно, нажал на спуск, с какой-то яростью прошил короткой очередью хилую грудь Лахновского. Глаза его, по-прежнему широко открытые, вздернулись кверху, в небо, трость выпала из руки. А еще через секунду его тело с куском земли, отставшей от края овражка, упало на его дно.

Так кончил свой жизненный путь «командующий шестоковской армией», в прошлом следователь Томской городской жандармерии, затем троцкист и германский шпион Арнольд Михайлович Лахновский.