Веди свой плуг по костям мертвецов

До города первые робкие проявления весны еще не добрались, видимо, она расположилась на подступах к нему – окраинах, дачных участках, берегах ручьев – словно вражеское войско в давние времена. На брусчатке еще лежал песок, которым в зимний гололед посыпали дороги и который сейчас, на Солнце, поднимался пылью и пачкал только что извлеченные из шкафов весенние туфли. Городские клумбы выглядели жалко. Газоны загажены собаками. По улицам ходили посеревшие люди и щурили глаза. Они казались потрясенными. Выстраивались в очереди к банкоматам, чтобы снять двадцать злотых, ровно столько, сколько понадобится сегодня на еду. Спешили в поликлинику, потому что у них был талончик на 13.35, или направлялись на кладбище, чтобы поменять зимние искусственные цветы на живые весенние нарциссы.

Меня до глубины души трогала эта людская суета. Иногда я ощущаю прилив такой растроганности – думаю, это связано с моими Недугами; иммунитет слабеет. Я остановилась на покатой рыночной площади, и во мне стало медленно нарастать чувство общности с прохожими. Каждый был братом и каждая – сестрой. Мы были так схожи. Бесконечно хрупкие, недолговечные, легкоуязвимые. Доверчиво суетились под небесами, которые не сулили нам ничего хорошего.

Весна – лишь короткая передышка, за ней наступает мощная армия смерти; она уже осаждает городские стены. Мы живем в осаде. Если рассмотреть вблизи каждую долю секунды, дыхание перехватит от ужаса. В наших телах неудержимо прогрессирует разложение, скоро мы заболеем и умрем. Нас покинут наши любимые, память о них затеряется в хаосе; не останется ничего. Лишь одежда в шкафу да чье-то лицо на фотокарточке, уже никем не узнаваемое. Потускнеют самые дорогие воспоминания. Все исчезнет, все поглотит тьма.

Я увидела на скамейке молодую беременную женщину, читавшую газету, и вдруг подумала, насколько блаженно любое неведение. Зная все это – как можно сохранить ребенка?

Мои глаза снова начали слезиться; это уже превращалось в серьезную проблему, вызывало чувство неловкости. Я не могла удержать слезы. Пусть Али наконец примет меры.

Магазин Благой Вести располагался на боковой улочке у рыночной площади, вход прямо с парковки, что не слишком привлекало потенциальных клиентов секонд-хенда.

Впервые я заглянула сюда в прошлом году, поздней осенью. Я замерзла и проголодалась. Влажные ноябрьские сумерки нависали над городом, и люди стремились ко всему, что могло дать им свет и обогреть.

От входной двери внутрь вели коврики, чистенькие, разноцветные, затем они разбегались между вешалками, одежда на которых, не рассортированная по цветам, переливалась всеми оттенками радуги; пахло ароматическими палочками, и было тепло, почти жарко, из-за огромных промышленных радиаторов под окнами. Когда-то здесь находился Швейный кооператив инвалидов, о чем свидетельствовала до сих пор различимая на стене надпись. Большой цветок, огромная тетрастигма, которая наверняка уже давно бы не поместилась в квартире своего бывшего владельца, стояла в углу, а ее могучие побеги тянулись по стенам к витрине. Смесь кафе времен социализма, химчистки и пункта проката карнавальных костюмов. А посреди всего этого – Благая Весть.

Именно так я ее назвала. Имя для девушки пришло ко мне само, триумфально. При первом взгляде на нее. Триумфально – замечательное, мощное слово; воспользовавшись им, мы, в сущности, можем ничего больше не объяснять.

– Мне бы хотелось теплую куртку, – робко сказала я и встретила проницательный взгляд блеснувших в ответ черных глаз. Девушка приветливо покивала.

Поэтому, сделав небольшую паузу, я продолжила:

– Чтобы она грела и защищала от дождя. Чтобы не была похожа на другие куртки – серые или черные, которые легко перепутать в гардеробе. Чтобы в ней были карманы, много карманов, для ключей, собачьих лакомств, мобильного, паспорта, тогда не придется носить сумочку, которая только занимает руки.

Я сказала это, осознавая, что этой просьбой отдаю себя в ее руки.

– Пожалуй, у меня найдется кое-что для вас, – сказала Благая Весть и повела меня вглубь этого длинного кишкообразного помещения.

В самом конце стояла круглая вешалка с куртками. Девушка уверенно протянула руку и вытащила чудесный пуховик карминного цвета.

– Что скажете? – Большие окна отразились в ее глазах, озарив их чудесным чистым светом.

Да, куртка была в самый раз. Я почувствовала себя Животным, которому вернули содранный мех. В кармане обнаружила маленькую ракушку и решила, что это скромный подарок от предыдущей владелицы. Пожелание: носите с радостью.

В этом магазине я купила еще перчатки, две пары. Затем собиралась покопаться в корзине с шапками и увидела, что там лежит большой черный Кот. А рядом, на шарфах – еще один, такой же, только побольше. Я мысленно назвала этих Котов Шапкой и Шарфом, но различала их потом с трудом. Черные Коты Благой Вести.

Эта милая миниатюрная продавщица с маньчжурской внешностью (вдобавок на голове у нее была шапка из искусственного меха) заварила мне чаю и подвинула стул к печке, чтобы я могла согреться.

Так началось наше знакомство.

Есть люди, на которых смотришь – и горло сжимается, а глаза наполняются слезами умиления. Кажется, будто они наделены более полной памятью о нашей прежней невинности, будто по прихоти природы избежали Падения. Может, это чьи-то посланники, вроде тех слуг, что ищут принца – потерявшегося, позабывшего о своем происхождении, показывают ему наряд, который он носил когда-то у себя на родине, и напоминают о том, что пора домой.

Она тоже страдала от своей болезни. Очень редкой и странной. У нее не было волос. И бровей, и ресниц тоже. Никогда, такой она родилась. Гены или Астрология. Я, конечно, склоняюсь к Астрологии. Да, конечно, я потом проверила в ее Гороскопе: ущербный Марс близ Асцендента, со стороны двенадцатого дома и в оппозиции к Сатурну в шестом (такой Марс дает также тайные поступки и неочевидные мотивации).

Поэтому она карандашом рисовала себе красивые брови, а на веках – крошечные черточки, притворяющиеся ресницами; иллюзия была абсолютной. На голове всегда носила тюрбаны, шапки, порой даже парики или повязывала платок. Летом я удивленно разглядывала ее руки, совершенно лишенные крошечных светлых или темноватых волосков, какие есть у всех нас.

Я часто задумываюсь, почему нам нравится именно этот человек, а не другой. И у меня есть на сей счет своя Теория. Существует некая идеальная по своей гармонии форма, к которой инстинктивно стремится наше тело. Мы выбираем в других те черты, которые могли бы дополнить этот идеал. Цель эволюции – чисто эстетическая, ни о каком приспособлении к внешним условиям и речи нет. Для эволюции значение имеет красота, достижение наиболее совершенной гармонии всякой формы.

Лишь наблюдая за этой девушкой, я заметила, насколько, в сущности, уродлив наш волосяной покров – брови посреди лба, ресницы, щетина на голове, подмышки и лобок. Зачем нам эти причудливые стигматы? Думаю, в раю мы все были бы безволосы. Голые и гладкие.

Она рассказала, что родилась в деревне под Клодзко, в очень большой семье. Отец пил и рано умер. Мать серьезно болела. У нее была депрессия, и она закончила свои дни в больнице, одурманенная лекарствами. Благая Весть выживала как умела. Отлично сдала выпускные экзамены, но учиться дальше не пошла, потому что не было денег, к тому же на ее попечении оставались братья и сестры. Решила заработать на учебу, но не удавалось найти работу. Наконец ее взяла к себе владелица сети секонд-хендов, но зарплата оказалась настолько мизерной, что Благая Весть с трудом сводила концы с концами, и перспектива учебы с каждым годом делалась все более призрачной. Когда в магазине никого не было, девушка читала. Я знала, чтo именно, потому что она ставила книги на полку и одалживала клиентам. Мрачные триллеры, готические романы в потрепанных обложках с изображением Летучей мыши. Монах-извращенец, отделившаяся от тела рука-убийца, гробы, всплывшие во время наводнения. Видимо, подобное чтиво убеждало ее, что мы живем еще не в худшем из миров, и наполняло оптимизмом.

Слушая повествование Благой Вести о ее жизни, я начала было мысленно задавать все эти вопросы, начинающиеся со слов «почему ты не…» – далее следует описание того, как, по нашему мнению, следовало поступить в той или иной ситуации. Мои губы уже приготовились произнести это бесцеремонное «почему», но я вовремя прикусила язык.

Именно такова стратегия глянцевых журналов, и мне на мгновение захотелось стать похожей на них: рассказывать о том, чего мы не сделали, где ошиблись, что упустили, и наконец натравить нас на себя, заставить преисполниться к себе презрения.