Ведьма и парашютист

– Что же вы не знакомите нас со своей очаровательной спутницей?
– с нескрываемым интересом спросила Вильма. Неизвестно, догадывался ли Руперт

о возможных мотивах интереса Вильмы к его шоколадной босоножке, но выхода у него не было. Он по-хозяйски обнял ее за плечи и представил:

– Это Ульрике, моя верная помощница.

Ульрике выпростала из широкого цыганского рукава коричневую веточку руки и грациозно протянула ее в сторону хищных пальцев Доротеи, скрестившихся по пути с хищными пальцами Вильмы.

– Глядя на это детское лицо , - продекламировал Руперт хорошо поставленным баритоном, - вы никогда не поверите, какой запас энергии скрывается за ним.

Вот уже больше месяца мы с Ульрике колесим из университета в университет и целые дни собираем подписи под нашей петицией. Покажи им, Ульрике!

"Интересно, а что они делают по ночам?" с непонятной ему самому неприязнью полюбопытствовал Ури, пока бессловесная Ульрике открывала висящую у нее на плече холщевую сумку, расшитую пестрой народной вышивкой крестом. Из сумки она вытащила туго скатанный рулон бумаги и начала его разворачивать. Рулон был устроен весьма хитроумно - там по сути было два рулона, соединенных так, что бумага, смотанная с первого, девственно-чистого, тут же наматывалась на второй, покрытый разноцветными рядами подписей.

– Наша цель, - провозгласила Ульрике, - собрать десять тысяч подписей.

– И мы уже к ней близки!
– гордо подхватил Руперт.

– А что за петиция?
– встрепенулась Доротея.

– Как, вы не знаете?
– изумился Руперт.
– Странно, мне казалось, что все честные люди уже включились в нашу борьбу!

– В какую борьбу?
– встревоженно осведомилась Вильма, явно опасаясь, что она пропустила что-то важное.

Ульрике проворно вытащила из сумки голубую листовку с портретом смуглого усатого парня в куфие:

– Это - Мухаммад Насиб, школьный учитель, высланный из Хеврона израильскими оккупационными властями. Мы требуем, чтобы ему разрешили вернуться на родину.

– А за что его выслали?
– полюбопытствовала Доротея.

– Его обвиняют в том, что он во время уроков высылал своих учеников на улицы бросать камни в израильских оккупантов.

– Может, и вправду нехорошо бросать камни во время уроков?
– предположила Доротея, задумчиво наматывая стеклянную прядь на стеклянный мизинец.

– Это зависит от условий!
– с ученическим жаром отрубила Ульрике и ткнула шоколадным пальчиком в какую-то строчку на листовке.
– Вот, почитайте, тут написано: "Угнетенные меньшинства имеют полное право на насилие."

– Ради Бога, Ульрике, только не здесь!
– возмущенно перебил ее Руперт.
– Эту листовку надо читать вдумчиво, а не так, стоя на одной ноге. Послушайте, тут поблизости есть очаровательное кафе, - "Селина", если не ошибаюсь. Давайте пойдем туда. Не знаю, как вам, а нам с Ульрике давно пора перекусить.

– Прекрасная идея! Нам тоже надо в кафе "Селина"!
– воскликнула Доротея и вдруг вспомнила про Ури.
– Боже мой, мы забыли познакоить Руперта с Ури!

Она начала тревожно озираться, словно заподозрила, что Ури мог тайком от них сбежать. Обнаружив его у парапета, она позвала:

– Что вы там прячетесь, Ури? Идите сюда, мы познакомим вас с замечательным человеком.

Ясно было, что нет никакой надежды избежать знакомства с этим замечательным человеком, столь отвратно похожим на ненавистного поклонника матери. Зато можно было похулиганить всласть. Ури резко оттолкнулся от парапета, на миг взлетел в воздух и приземлился на руки прямо у босых ног Ульрике. Глядя снизу вверх на изумленно застывшие над ним лица, он отрапортовал:

– Старший лейтенант истребительной десантной бригады израильской оккупационной армии Ури Райх!

У Руперта хватило ума принять шутку за шутку: он милостиво засмеялся и скомандовал Ури "Вольно!". Все вздохнули с облегчением в надежде, что Ури сейчас встанет на ноги и конфликт можно будет считать исчерпанным. Они, бедняги, не имели никакого представления, сколько времени может простоять на руках тренированный парашютист из десантной бригады израильской оккупационной армии! Безо всякого к ним сожаления он не спеша прошелся на руках вокруг Ульрике и сокрушенно сказал:

– Моя мама всегда говорила мне, что немцы - расисты, но я ей н не верил. А теперь я вижу, что она права.

После этого драматичного заявления он рывком встал на ноги и указывая на босые коричневые ступни Ульрике патетически произнес:

– Какая жестокость, заставлять представительницу угнетенного меньшинства ходить босиком по холодным камням!

– Никакая я не представительница, я - немка!
– обиженно выкрикнула Ульрике.
– Мой отец раньше был американский солдат, а теперь он немецкий гражданин!

– Ну и что?
– пожал плечами Ури.
– Мой дед был немецкий солдат и немецкий гражданин, но это не помешало ему в тридцать восьмом году отправиться в Треблинку.

Он сам удивился своей горячности. Жаль, что его не слышала старушка-Клара - ведь он ни с того ни с сего заговорил ее словами, от которых отталкивался всю свою сознательную жизнь.

– Ури!
– примирительно укорила его Вильма.
– Мы ведь договорились не вступать сегодня в политические споры.

– Хорошо, но тогда никаких политические споров - ни ваших, ни моих.

Доротея согласно закивала и даже утешительно потрепала его по щеке, как капризного мальчика. Однако Руперт не готов был по требованию какого-то мальчишки отказаться от своей миссии и начал было возражать, но его горячо перебила окончательно сбросившая маску кротости Ульрике:

– А босиком я хожу, потому что хочу чувствовать своей кожей землю, по которой я ступаю! А не потому, что у меня нет туфель!
– она порылась своей необъятной сумке, вытащила из ее глубин черные атласные башмачки, похожие на балетные, и подняла их высоко над головой, чтобы все могли их видеть.
– Вот они, пожалуйста!

Ури с удивлением заметил, что у нее на ресницах дрожат две слезинки и подумал, что он, пожалуй, переборщил, - он ведь намеревался уязвить только Руперта, а получилось, что он уязвил эту шоколадную дурочку. Надо было срочно спасать положение. Он выхватил башмачки из рук Ульрике и опустился перед ней на одно колено:

– Я прошу вас, прелестная босоножка, нарушить сегодня свои принципы и надеть эти изящные башмачки, иначе вы вынуждаете меня тоже снять туфли, что будет совсем не так эстетично. Но я не могу ходить обутый рядом с босой дамой!