Ведьма из Советского Союза 1. Воспоминания маленькой внучки

А один раз после визита Руфины, она закрыла за ней дверь и сказала :"Все, последний раз приходила, не придет больше"

– Почему?

– Умрет. Смерть у нее нехорошая будет

– А ты откуда знаешь?

– Да я вообще много что знаю

– Это ты ее убьешь?

– Тюююю.... Ты что за ерунду придумала? Это она ко мне колдовать ходит. Могилу колдует. А я ее колдовство отпускаю на волю. То есть к хозяину

– И что? Все что она на тебя наколдовала к ней улетит?

– А по-другому не бывает. А защититься от этого она не умеет. Иди ка выйди за входную дверь, там в углу спица торчит, принеси ее сюда. Последняя гадость.

Через неделю бабушка мне сказала, что Руфину сын убил и в шифоньер спрятал. Сам на заработки уехал, ее соседи нашли.

– А ты откуда, баба, это знаешь?

– Земля слухами полниться

Не знаю, насколько это правда, но Руфины я больше не видела. А все это по времени длилось месяцев восемь. Значит Руфина тоже не слабая тетка была. Просто силы не рассчитала.

А сейчас про нейтральное. Но ведь не может человек только плохое делать. И Дарья Николаевна тоже творила разные дела. Сейчас, дожив до своих лет, я не понимаю, ей зачем нужны были деньги? Ведь она и не тратила их никуда. Мне помнится, что кроме молока и сметаны она вообще ничего не покупала. Я имею в виду каждый день. Пенсию получит, все деньги распределит, купит что надо. Каждодневных расходов не было. Молочка и хлеб. Всегда покупала по полбулки, чтобы не сох. Мать мою ругала, когда та ей приносила булку целиком. Бережно к хлебу относилась. Наверное, голодное детство так сказывалось.

А деньги, я сама видела, лежали в железной дореволюционной коробке из-под чая. Их там было много. Да всего у этой старушки было много. Люди несли все в качестве благодарности. И если она считала нужным, она принимала эти подарки. Она тоже умела ценить свой труд. Лишнего она не брала, но и за бесплатно редко что делала. Но я не об этом. Вот смотрите, колдовала, зарабатывала, пенсия, хоть чуть-чуть, с детьми водилась, еще и цветы в своем доме поливала и собак выгуливала, когда люди в отпуск или командировки уезжали! Зачем ей столько надо было? Так все и осталось в железных коробках, заработанное на всяких поприщах.

А я сегодня про детей. Так как сама к ней попала, как к няньке. Обычно она водилась с одним ребенком. Но это уже тогда, когда мне лет семь было. Брала ребеночка полутора двух лет и нянькалась с ним за деньги. Еду приносили родители. Сколько за это платили, не знаю. Но это был главный ребеночек. К нему еще шли прицепом человек пять. Иногда больше, иногда меньше. Маленьких больше не было. Детсадовцы и школьники. Продленка так сказать. Детсадовцев родители приводили на час два, а школьников она сама забирала после смены, школа была рядом. И все мы собирались в ее комнате, восемнадцать метров! Хотя бы четверо, и еще малыш. Это прямо крутяк!

Она всем нам находила занятие. Мы ей не мешали, мы не шумели, мы не ссорились друг с другом. Мы занимались своими делами, она своими. Вот этих товарищей, которые повзрослее, она кормила. Булочками и пирожками. Мы их стряпали всем коллективом с большим удовольствием. Как же нам было интересно. Ведро булочек! А потом, когда они еще теплые, сидеть всем за столом и пить чай из самовара. Экзотика. И пусть самовар электрический. Мы, дети, этого не понимали. Нам было с ней интересно. Она никогда нас не одергивала и никогда не кричала. Потому что мы почти и не шалили.

Гулять она нас отпускала одних, во двор. Еще и малыша или малышку нам доверяла. И мы же не уходили никуда! Тусовались вокруг песочницы, качались на качелях, гуляли по дорожкам. Это сейчас во всех арках того дома стоят ворота, не зайти во двор. А тогда двор был проходной. Рядом мединститут, трикотажная фабрика, психбольница, областная больница, центр. А она со спокойной душой нас во двор.

Но это еще не все. Она ходила с нами на Ангару! Но ей то тогда было лет семьдесят, ей тяжело было к воде спускаться, ноги болели. А нам она разрешала. Идите, булькайтесь, где вода потеплее, запускайте кораблики, мечите блинчики. Ноги не мочить. Промокли, идите к бабушке, чтобы переодеть и носки, и сандалики. Носила с собой запасные тапочки для нас. Она для нас была вселенной. Главнее ее никого не было.

А как мы ее любили! Ведь ни каждый же день мы проводили с ней. И в школе выходные были и в садике. Как мы скучали, как мечтали снова сидеть в ее комнате за столом и рисовать разноцветными карандашами! Угадывать с какой начинкой пирожки и запивать их сладким чаем! Если бы не было ее, может и мы бы между собой ругались, а даже может быть и дрались. Сейчас то я это точно знаю. Дети, это непознанная вселенная и что у них в голове не знает никто. А в ее мире царили мир и дружба, и нам, детям, очень нравился этот мир. Наверное, потому что мне было в этом мире ругани, скандалов и криков. Был аромат пирожков и наши рисунки на стенах.

А сейчас мне, взрослой, интересно, это она своим колдовством нас, необузданных останавливала или все-таки любовью. Давно думаю над этим, ничего придумать не могу. Очень интересно, а спросить не у кого.

Еще чуть-чуть про детей. Вернее, про девочку, которую к бабушке принес ее отец на руках. Девочка вроде обыкновенная, такая же как я. Руки, ноги, голова, уши глаза. А не ходит. Он приносил ее к бабушке, и садил ее между столом и кроватью на самовязанные половики, а потом уходил. Началось это все в конце зимы. Мне было интересно, я подглядывала, а бабушка пшикала на меня. Уходи отсюда, мешаешь. Этой девочке, звали ее Лена, бабушка посвятила столько времени, сколько никому не посвящала. Я вот теперь думаю, она что чувствовала перспективы? Почему взялась?

Приводили ее к бабушке, вернее приносили, три раза в неделю. Я подглядывала, в ход шло все. И отливала она ее по-разному, и водой слитой поила, и за кагором в церковь ходила. Лена хорошо сидела, поворачивалась, ползала как змея, таская ноги, на карачках не умела, в общем, как я сейчас понимаю, ноги она чувствовала, травмы не было, но не хотели эти ноги совершенно работать. Хотя выглядели здоровенькими, я иногда помогала бабе колготки на нее натягивать. Тепленькие красивые ножки. Мы с Леной даже стали приятельствовать. Когда ее отец задерживался, мы играли на полу в Чапая. И вот ползала то она, замечательно. Быстрее, чем я ходила.

Бабка моя прямо уперлась рогами, даже я, несмышленыш это видела. Что ей было видно, что было не видно нам? Ленкин отец устал, это я видела, а вот мать ее никогда не видела. Звали его дядя Игорь. И иногда он говорил :"Дарья Николаевна, может перерыв сделаем?". Бабушкино лицо сразу вытягивалось, ноздри шевелились, губы становились тоненькими :"Ты что говорил, когда сюда пришел? Помоги, что скажешь, все сделаю, только помоги. А сейчас устал? Так зачем мы это начинали? Хочешь перерыв? Иди отдыхай. Но больше не приходи!" И дядя Игорь замолкал, и все это продолжалось. Осенью Лена смогла согнуть, чуть-чуть, маленечко, левую ногу.

Как они втроем радовались. Дальше все пошло веселее, потому что все увидели результат. Но очень медленно это все двигалось. Та нога, которая дала динамику, так и прогрессировала помаленьку, а вторая, правая, так и лежала, как бревно. Вот что это была за болезнь? Почему я тогда не ращеперила уши и не слушала, что говорила бабушка? Почему не интересно мне было какие она травы заваривает, и как заваривает, на водяной бане или просто кипятком? Я просто радовалась, что левая нога сгибается разгибается, и думала, что, наверное все так и останется. Не хочет правая нога шевелится. Хоть вывернись бабушка на правую сторону.