Глава 1

Рогнеда Григорьевна, профессор кафедры истории, была женщина строгая и волевая, стойко переносящая удары судьбы.

Устояла она и когда разразилась беда, унесшая жизни единственной дочери и зятя. Дочь Рогнеды, Заряна, вышла замуж в двадцать лет, за прекрасного интеллигентного молодого человека с собственной двухкомнатной квартирой в центре Москвы. Оба отличались спокойным характером, любили учиться и путешествовать, проходили практику в Европе, где впоследствии получили работу. Они обосновались в Праге, проработав в Посольстве России три года, после чего вернулись в Москву с годовалой дочерью на руках. Малютку назвали Златаяра. Здесь они устроились в Министерство иностранных дел, и большую часть времени дочь была перепоручена заботам родителей Заряны.

Они ездили в Подмосковье, где у мужа Рогнеды — Казимира, была небольшая, но очень уютная дача — с фруктовым садиком, полуразбитым деревянным забором и приветливыми соседями из бывших военных. Маленькая семья жила спокойно и счастливо, пока не произошла та случайная автомобильная авария, в которой погибли любимые дочь и зять.

Как обычно, внучка должна была проводить очередное лето в Подмосковье у бабушки с дедом. Именно в тот день, открестившись от студентов с их сессией, Рогнеда подхватила пятилетнюю малышку и укатила подальше от городского шума и запаха раскаленного асфальта, чтобы поздно вечером узнать страшную новость. Теперь все, кто у них остался от прежней семьи — осиротевшая внучка. Малышка в этот момент сладко спала в своей кроватке: после целого дня на свежем воздухе за сбором малины, играх в песочнице с соседским мальчишкой Димкой.

Положив после разговора, с находящимся в городе мужем, телефонную трубку на рычаг, Рогнеда встала из-за стола, слегка покачиваясь, и сделала несколько глубоких вдохов. По щекам потекли слезы, а губы задрожали. Там, в спаленке под чердаком спала ее маленькая Злата, она видела свои детские сны и не знала, что случилось с родителями, которых больше никогда не увидит.

— Нет, сейчас нельзя раскисать. — Женщина шмыгнула распухшим носом и утерла его платком, выуженным из заднего кармана джинсов. — Похороны организовывать не будем, да и было бы кого звать! Не надо, просто кремация, — вслух составляла план действий, это всегда помогало ей сосредоточиться, отстранившись от болезненных мыслей. Если она начнет впадать в панику и рыдать в три ручья, то у нее может подскочить давление, а сейчас надо держаться.

— Так, их двухкомнатную квартиру нужно начать сдавать, лишние деньги на содержание Златы не помешают, и уже, наконец, попросить прибавки к зарплате. Сколько лет работаю на университет, вкалываю, пора бы! — повысила голос и тут же прикрыла рот ладонью, боясь разбудить внучку. — Да, а пока не исполнится восемнадцать, будет жить с нами в «трешке» у парка. А там — как сама захочет: останется или переберется в центр. Дачу? Нет, ее продавать нельзя, ребенку нужен свежий воздух.

Она не сомкнула глаз до глубокой ночи и только когда Казимир бесшумно вошел в дом, дала волю слезам. Сидя в беседке на улице, они вдвоем оплакивали тех, кого невозможно вернуть. Рогнеда плакала за двоих, а муж молча смотрел в одну точку остекленевшим взглядом, застывшем на посеревшем от горя лице. В какой-то момент, женщине даже стало не по себе от его вида, и она предложила выпить успокоительное, но Казимир отказался. Они так и не легли спать, не смогли, каждый раз закрывая глаза, перед Рогнедой представал образ Заряны, в том же возрасте, что Златаяра сейчас. Их маленькое с Казимиром солнышко, долгожданная доченька.

Весь следующий день они провели в городе, оставив внучку у соседки по даче. То, что осталось от тел после аварии опознавал лично Казимир. Муж всегда отличался абсолютным спокойствием — не зря работал в медицинском университете. Но во время кремации, Рогнеда увидела влажные дорожки от слез на его щеках. Он плакал впервые за столько лет их совместной жизни.

В Подмосковье женщина вернулась бледной и очень уставшей, у зеркала в прихожей ей даже почудилось, что в каштановых волосах промелькнула седина, хотя она всегда тщательно следила за собой. Горе вмиг отобрало у нее привычный блеск глаз и нежный румянец на щеках.

Они с мужем так и не сказали Злате о том, что ее родители погибли. Шло время, а на вопросы, где папа с мамой, Рогнеда отвечала, что они в очередной командировке: улетели в Чехию, в этот раз без нее, потому что торопились, и неизвестно скоро ли вернутся. У погибшего зятя никого, кроме жены и дочери, не было, поэтому не нужно было никому звонить, но от этого Рогнеде было не легче. Она любила Константина как родного сына, он был хорошим мужем Заряне.

Приближалась осень, пора учебы и детских садов, а Златаяра все чаще сидела у окна дачи, смотря на дорогу — вдруг там появится папина белая машина или мамин цветастый сарафан из шифона, который она так любила гладить, держась за подол. Но однажды, она услышала разговор между соседками:

— Горе-то какое! Заряна с Костей погибли, а Рогнеда ходит как неприкаянная, лишний раз боится заплакать, чтобы внучку не растревожить. Вот ведь какая женщина! Сильная, — говорила бабушка Мария, с внуком которой Злата в этот момент и подбирала яблоки из-под кустов.

— Да не говори, жалко малютку. Сиротинушка. Одна бабушка с дедом остались. Ну ничего, они оба крепкие, смогут вырастить и поднять на ноги. Казимир вон в городе постоянно торчит, все бумажками занимается. Еще не хватало чтобы единственную внучку в детский дом определили — отвечала тетя Люба, мама Кольки, который жил напротив и дружил с ней и Димкой.

Золотые яблоки вывалились из подола ее большой синей футболки и покатились по земле. Димка удивленно на нее посмотрел и тут же принялся их подбирать, пытаясь засунуть в и без того наполненные карманы штанов.

«Как погибли? Что это значит? Мама с папой в командировке, они что-то путают», — думала девочка, побежав к дому. За столом, в узких очках на цепочке, перебирая листочки квитанций на оплату, сидела Рогнеда. Увидев бледное и обеспокоенное личико внучки, женщина тут же выпрямилась и спросила:

— Яра, что это с тобой? Опять куда-то с Дмитрием залезли?

— Ба, а почему бабушка Мария сказала, что родители погибли, когда они в Праге? Она ведь пошутила? — сдавленным голосом спросила девочка, комкая край футболки, так что ее маленькие пальчики побелели. Бабушка молчала, и она начала молить про себя: «Ну скажи, ведь они живы», но Рогнеда только тяжело вздохнула и потянулась к ней руками, чтобы обнять. Худенькое тельце дрожало в ее горячих руках:

— Их больше нет, но ты не одна и никогда не будешь одна. Мы вместе. — Погладила ее по заплетенным в две косички, таким же, как у нее темно-каштановым волосам.

— Как нет… как… — она почти задыхалась, сипела эти слова, слезы душили ее, собравшись в неприятный комок в горле, и пролились только тогда, когда бабушка поцеловала ее в висок и еще теснее прижала к себе.

— Я не хотела тебе говорить…

С того дня в Златаяре что-то надломилось, игры с друзьями больше не были такими веселыми и беззаботными. А когда через два года и деда не стало — сердечный приступ, детство совсем закончилось. Из маленькой и веселой девчушки с мальчишеским характером, она превратилась в замкнутую и малообщительную. По окончании музыкального училища, поступила в консерваторию. Еще учась в младших классах, бабушка отдала ее в музыкальную школу, и только это помогло девочке отвлечься от грустных воспоминаний и хоть немного ожить. Затем к игре на флейте и скрипке прибавилось плавание в бассейне, куда они с Рогнедой ходили два, а то и три раза в неделю. Продолжали ездить на дачу, а когда Злата наконец-то получила диплом, бабушке предложили провести курс лекций по своему предмету, рассчитанный на три месяца в Лондоне.

— Поезжай! Это ведь твоя мечта, — увещевала Рогнеду внучка, сидя в их трехкомнатной квартире в спальном районе юго-западного округа на кухне и попивая чай с малиновым вареньем.

— Это на целых три месяца, как ты будешь здесь без меня?

— Как и до этого, от квартиры родителей приходят деньги, на них и проживу. Ты не забывай, что я еще получаю за выступления в консерватории, а на следующей неделе как раз такой концерт и у меня сольная партия на скрипке. — Яра гордо вскинула подбородок своего узкого личика. Сейчас, в свои двадцать три, она больше не выглядела худой и неприметной серой мышкой, а превратилась в стройную и привлекательную девушку. Такую же миниатюрную как ее покойная мать, но глаза унаследовала от деда — по-кошачьи каре-зеленые. Она больше не носила косичек, да и длинные волосы у нее были только класса до шестого, после чего она стала экспериментировать со стрижками, пока не остановилась на короткой, но не менее женственной благодаря длинной косой челке до подбородка.