Ведьма отмщения
Шрифт:
Прямо в трубку хотелось плюнуть! Чтобы оглохла она от его плевка!
Здоровье его стало ее беспокоить, как же! Полиция, небось, всю холку истрепала ей своими вопросами, вот и об отце вспомнила. Когда в наследство вступала и деньгами ворочала на работе, небось, о нем не думала!
Как из дома-то их с Мишкой погнала, стерва, а! Как наорала на них тогда! Мишка всю дорогу матерился.
Ладно, жизнь все расставляет по своим местам. И тут все наладит, как надо.
Сергей Иванович убрал веник за мусорное ведро, протер подмышки мокрым полотенцем, помусолил шариком дезодоранта, надел
Кто бы это мог быть?
Он вдруг забеспокоился. К нему никогда никто не приходил в это время – с десяти утра до одиннадцати. Никто никогда! У Мишки ключи. Машка всегда звонит, прежде чем приехать. Да и была она тут год назад, наверное. Не жалует отчий дом, зажралась.
– Кто? – строго спросил Сергей Иванович, подкравшись к двери с кроссовками в руках.
У него почему-то вдруг отчаянно заколотилось сердце. Волнение ли то было или испуг, он сказать не мог. Но даже во рту пересохло.
– Это я. Твоя дочь, папа.
Сказано было очень тихо. Он не разобрал и повторил:
– Кто, кто?
– Это я, папа. Твоя дочь.
Голос был женский, он не мог ошибиться. И будто на Машкин похож. Только тихо говорит чего-то. Хотя…
Хотя у нее голосок подсел после того, как в ее доме убитую подругу нашли. Чего приперлась-то к нему в такое неурочное время, интересно? У папки на плече поплакать? Ишь ты, даже на работу свою наплевала ради родительского утешения. Ну что же, он готов ее выслушать. Готов посочувствовать. И даже советом помочь. Только вот пусть она половину дома Мишке отпишет. А то и весь! А что?! Вдруг ее посадят? Не найдут убийцу, на нее все спишут и посадят. Кому тогда дом-то останется? Вовке? Так кобелирует он, по слухам, направо и налево. Он на второй день в квартиру и в дом свою постельную шавку притащит. Мишка будет на съемном жилье мыкаться. Все равно с кем, хотя бы даже и с проституткой своей. А Вовка одним задом сразу на два дома жить станет?
Нет уж, Машенька! Увольте! Коли пришла к папке за советом и сочувствием, будь любезна выслушать все до конца.
Сергей Иванович прокашлялся, проговорил, будто немощно и болезненно:
– Щас, доча, щас. Что-то сердце прихватило…
Он на цыпочках вернулся к низенькой тумбочке, поставил кроссовки возле нее, носочек к носочку. Поправил седые волосы перед зеркалом, напустил в глаза скорби и страдания и тогда только прошаркал к двери.
Дверь открыл, шагнул назад. Широко распахнутыми глазами наблюдал за тем, как она переступает порог, как ухмыляется премерзко, глядя на него сверху вниз.
– Ты-ыы??? Ты чего это, а??? – просипел он, увидав в ее руках резиновую дубинку с металлическим наконечником. – Ты чего это удумала-то, а???
– Пошел вперед, папа! – она уперлась металлическим наконечником в его дряблую шею прямо под подбородком. – Пошел! У меня оо-очень мало времени.
– Так и не проходи, чего ты, а? – предложил он ей заискивающим, дребезжащим голосом, похожим на козлиное блеяние.
– Я и так у тебя чрезвычайно редко бываю, папа. Есть разговор. Важный разговор, папа.
Дубинка легонько ударила Сергея Ивановича под лопатками. Легонько
ударила, а у него все тело заныло. Теперь уже от страха. Черт знает, что на уме у этой чертовой девки! Возьмет вот ему и черепок проломит. С нее станется, она всегда казалась ему сумасшедшей.– Сядь!
Металлический наконечник дубинки опустился на край дивана. Сергей Иванович послушно сел, сдавил коленками подрагивающие старческие ладони. Вспомнил, как ныла душа у него за завтраком. Понял теперь, что чувствовала его душа, все чувствовала.
– Есть разговор. – Она села напротив на стул, закинула ногу на ногу. Принялась поигрывать дубинкой, легонько тюкая ею по голенищу своего сапога.
– Говори, раз пришла. Я слушаю.
Он раздвинул губы в улыбке, хотя внутри все дрожало от страха. Ее улыбка внушала ему ужас. Дикий, первобытный, от которого хотелось визжать, забившись в дальний темный угол, и не выходить оттуда, пока все не закончится.
– Ты мне должен, в курсе?
Он согласно мотнул головой. Раз она так считает, пусть так и будет.
– О-очень много должен, за то, что недолюбил, за то, что…
У нее вдруг сдавило горло спазмом, и голос сел до сипа. И глаза наполнились слезами, видимо, от жалости к себе – сволочуге. Она запрокинула голову назад, и светлые кудряшки рассыпались по плечам и спине. Быстро справилась со слабостью, которая его, спору нет, порадовала.
– Согласен?
– Да. Недолюбил, – кивнул он еще раз.
– Отлично, папа! – Она озорно и незнакомо сверкнула в его сторону глазищами. – Тогда ты понимаешь, что пришло время платить по счетам?
– Понимаю, – осторожно согласился он, и душа снова заныла.
Все ведь сейчас выпотрошит, гадина! Все вытащит из него, все до копейки, все до цента! Ему его сбережения душу грели! В самый тяжелый час вспомнит, бывало, о накоплениях и тут же радуется. Ему бедная старость не грозит, он побираться не станет.
А чего же теперь-то? Теперь он будет нищ и гол, как сокол?!
– Если понимаешь, плати! – предложила она и выразительно потерла перед его носом большим и указательным пальчиками.
– Сколько? – еле выдавил из себя Сергей Иванович и понял вдруг, что трясется всем телом, как лист осиновый на ветру. – Сколько ты хочешь?
– Я хочу все, папа! – и она рассмеялась звонко, раскатисто, как могла смеяться только ее мать.
– Все?
– Все!
– А… А все – это что?!
– Ты должен переписать на меня эту квартиру – раз! Ты должен оформить на меня дачу – два! Ты должен… Думаешь, я не знаю, что у тебя есть деньги?!
– Квартира… Дача… Деньги…
Он еле шевелил губами, повторяя за ней по пунктам ее ужасные требования.
– Я не ослышался? Ты хочешь загрести все?!
– Не ослышался! Все!!!
– А… а как же Мишка?! Он-то как же?!
– Мне твой Мишка по барабану, понял!!!
Ее голос набрал обороты, сделался противным, неузнаваемым. Нет, нет, о чем он? Голос-то как раз стал невероятно похожим на карканье ее мамаши. Та всегда так каркала, когда что-то ему предъявляла. А предъявляла она почти всегда, ворочаться ей, суке, в гробу!!!
– Надо поровну… дочка, – понизил голос Сергей Иванович. – По справедливости.