Ведьма (Сборник)

— Теперь мы с ностальгией будем вспоминать то время, когда кругляши только пели и визжали! — сказала няня Бишоп. — У нас будут парты, столы для пинг-понга и рабочие инструменты…

— А мне придется налаживать двадцать девять антигравитационных платформ. У меня предчувствие, что Зейн снова отделается одним образцом.

— Это очень просто, Гаспар, — ободрил его робот. — И потом, яйцеголовы сами будут тебе помогать! Клянусь святым Карелом, как только я подумаю о перспективах, открывающихся перед нами, мне кажется, что я только что сошел со сборочного конвейера. Вся жизнь начинается заново!

— А ну-ка послушайте! — воскликнул вдруг Флэксмен, кладя трубку. — Пока вы тут восхищались друг другом и торжествовали, я занимался делом: собирал сведения о том, что планируют другие издатели и что они уже сделали! Так вот, новостей много, и «Рокет-Хаусу» придется сотворить чудо, если мы хотим остаться на плаву! У Харпера ученые переделывают аналоговые машины в словомельницы! Хотон-Миффлик устроил ту же штуку с шахматно-логистической машиной! Издательство «Даблдей» просеяло десять тысяч потенциальных бумагомарателей, и у них осталось на донышке семь многообещающих гениев! «Рэндом-Хаус» накинул сеть на все планеты и отыскал на одной из них трех одаренных роботов-сирот, которые провели всю жизнь среди людей и теперь не только думают и чувствуют, но и пишут, как люди! Дантон выпустил уже два романа — их написали сами издатели! А вот агенты «Оксфорд-Пресс» отыскали на Венере колонию интеллигентов, вот уже двести лет живущих в полной изоляции и незнакомых с нотодробильной музыкой, компьютерной живописью и словомольной литературой, и пятьдесят процентов колонистов — писатели! Если мы не засучим рукава и не примемся работать в шестьдесят писательских сил — каждое яйцо за двоих, — мы вылетим в трубу! Это всех вас касается. Зейн Горт, где продолжение «Доктора Вольфрама»? Да-да, я понимаю — похищения, спасения, изобретения… но где рукопись? Вы должны были сдать ее еще две недели тому назад!

— Одну минуту, — невозмутимо отозвался синевато-стальной робот и повернулся к своей розовой соплеменнице: — Мисс Розанчик, согласны ли вы вступить в вечное и нерушимое матримониальное замыкание со мной?

— О да! — ответила роботесса и со звоном упала ему на корпус. — Зейн, я твоя! Мои транзисторы, реле, контакты и розетки будут вечно принадлежать тебе и пламенным днем, и жаркой ночью!

Полпинты в восторге запорхал вокруг Флэксмена. На этот раз издатель даже бровью не повел.

— Просто невероятно, — с удивлением сказал он, — какое облегчение испытывает человек, когда его детские кошмары становятся явью!

Элоиза подняла бокал.

— Калли, милый! — сладко прошептала она. — Не пора ли и тебе сообщить о переменах, имеющих непосредственное отношение к издательству?

— Совершенно верно, дорогая! Друзья и соратники, одиннадцать часов тому назад мисс Ибсен и я сочетались законным браком. Отныне она владелица пятидесяти процентов моих акций и ста процентов моего сердца!

Гаспар повернулся к няне Бишоп:

— У меня нет акций, и я не жестяной гений, — произнес он, — а для левитации я тяжеловат. Но мне кажется, что подобной тебе нет ни среди девушек, ни среди роботесс!

— А я вот уверена, что закалкой с тобой не сравнится никто, — прошептала она, падая в его объятия. — Даже Зейн Горт!

ВЛАСТЬ КУКОЛ

перевод В. Макина

— Вот, взгляни сам на этого уродца. — Голос Делии взвился к потолку. — Это что, по-твоему, — обыкновенная кукла?

Она выхватила из сумочки нечто похожее на тряпку и швырнула мне на стол. Я приступил к осмотру. Голубовато-холодное лицо куклы оскалилось на меня желтозубой ухмылкой. Черный паричок из конского волоса ниспадал до самых глазниц, зияющих над впалыми щеками. От этой отвратительной, но искусной работы мастера изрядно попахивало средневековьем. Человек, создавший ее, не иначе изучал готических горгулий и дьявольские письмена на витражах.

К пустой головке, сделанной из папье-маше, крепилась черная мантия, которая и драпировала всю фигурку подобно монашеской рясе с миниатюрным клобуком, который сейчас был откинут за спину.

Разумеется, кое-что о куклах мне известно, хотя род моей деятельности весьма далек от кукловодства — я частный сыщик. Но мне сразу стало ясно, что это не марионетка — той управляют с помощью ниток, — а обычная ручная кукла. Сделана она была так, чтобы кукольник, просунув руку сквозь мантию и вставив пальцы в головку и ручки, мог выполнять ими различные движения. Во время представления артист скрыт за ширмой и огни рампы освещают лишь куклу над его головой.

Я натянул на руку кукольный балахончик, вставил указательный палец в головку, средний — в правый рукав, большой — в левый. Вот, как говорится, и вся хитрость. Теперь кукла уже не казалась мне такой обмякшей: рука и запястье сделали свое дело.

Я пошевелил большим и средним пальцами — маленький уродец отчаянно замахал ручонками, хоть и не совсем уверенно — не так уж часто мне случалось прежде иметь дело с куклами. Потом я согнул указательный, и головка куклы со всего размаха кивнула мне в ответ.

— Доброе утро, Джек Кетч, — сказал я, заставив человечка поклониться как бы в ответ на мое приветствие.

— Не надо! — закричала Делия и отвернулась.

Ее поведение показалось мне странным. Я всегда считал Делию в высшей степени спокойной, уравновешенной женщиной. Я знал ее достаточно долго, пока нить нашего знакомства не оборвалась три года назад. Тогда она вышла замуж за известного артиста-кукольника Джока Лэтропа, с которым я был также знаком. Затем дорожки наши разошлись. И все это время я не имел ни малейшего представления о том, что с ней и как. Но вот сегодня утром она внезапно появилась на пороге моей нью-йоркской конторы и с ходу окатила меня массой самых невероятных подозрений и смутных намеков, да таких диких — не уверен, что стенам моего кабинета и моим ушам частного детектива приходилось раньше слышать что-либо подобное. Хотя за этот год тут было рассказано немало историй в жанре фантастики и приключений.

Я внимательно посмотрел на Делию: ну, разве что стала еще прекрасней, если только такое возможно, — более экзотична, что ли. Да это и понятно — как-никак вращается в артистических кругах. Ее густые золотистые волосы до самых плеч были слегка подвиты на концах. Серый костюм от хорошего портного, элегантные серые замшевые туфельки. На груди, у самой шеи, золотая брошь нарочито грубоватой работы. Золотая булавка каким-то хитрым образом держала вуаль на шляпке, а шляпку на голове.

Однако это была все та же Делия, тот же «викинг в юбочке», как мы ее любили называть. Правда, какая-то тревога, какая-то печаль опустилась на губы слабым подобием улыбки, и тень страха поселилась в ее больших серых глазах.

— Так что же все-таки произошло, Делия? — Я сел с нею рядом. — Или Джок совсем от рук отбился?

— Не говори чепухи, Джордж! — притупила она мое остроумие. — Дело совершенно в другом. А в этом отношении я за Джока спокойна, и мне не нужен детектив, чтобы собирать на него досье. Я пришла к тебе, потому что… боюсь за него. Это все из-за этих ужасных кукол. Они пытаются… ну как мне тебе объяснить! Все шло хорошо, пока он не согласился принять ангажемент в Лондоне — ты, наверное, помнишь — и не стал лазать по своему генеалогическому древу, перебирая семейные корни. Теперь у него появилось что-то, о чем он мне никогда не говорит, чего не хочет мне показать. Избегает меня. И, Джордж, я уверена, что он сам в душе чего-то боится. Ужасно боится.

— Послушай, Делия, — улыбнулся я, — не знаю, какое отношение к нашему разговору имеют куклы, зато я знаю другое. Ты вышла замуж за гения. А с ними, гениями, порой бывает очень трудно ужиться. Всем известно, какими невнимательными, что ли, по отношению к другим они могут быть, в душе сами того не желая. Да ты их биографии почитай! Большую часть времени они бродят туда-сюда, полностью абстрагируясь от окружающего, по уши погруженные в рождение своих идей. И не дай Бог, вы неосторожным словом коснетесь этих ушей — они как с цепи срываются, эти гении. Джок фанатично прикован к своим куклам, душою прирос — а как же иначе! Все критики, которые в этом хоть чуть смыслят, говорят, что он лучший в мире — лучше самого Франетти. А от его нового спектакля все просто с ума посходили — «планка его карьеры никогда еще не поднималась так высоко!».