Ведьмин пасьянс
Шрифт:
— Вижу, что весна наступила. Травка зеленеет, солнышко блестит. — Антон улыбнулся.
— Когда у вас произошел провал в памяти?
— Летом. Я сидел в ленкомнате и рисовал стенгазету к приезду большого начальства.
— Вы не смотрели тогда в окно?
— Нет, впрочем, не помню.
— А вы посмотрите сейчас Что там увидели?
— Каменный двор, плац, стены, по углам вышки… Вот черт! Это же дисбат!
Дверь открылась, и в ленкомнату словно вкатился полненький, колобкообразный замполит, обмахивая себя фуражкой и вытирая платком пот, обильно стекавший по лицу.
—
— Чего чертыхаешься? Как идут дела, что с газетой?
— Медленно, но уверенно, товарищ майор. К сроку поспею, если отвлекаться не буду.
— А отвлечься придется, — сказал маленький человечек с погонами майора, неожиданно вынырнувший из-за широкой спины замполита. — Мне надо будет стобой побеседовать. Один на один, — добавил он, взглянув на замполита.
— У меня есть неотложные дела, так что я вернусь через час, — недовольно произнес замполит.
— Через полчаса, — поправил его майор.
— Ах да, запамятовал — через полчаса. Но смотри, Барановский, — газета сегодня должна быть сделана!
— И Кудыкина с собой захвати, — бросил майор.
Замполит выскочил из комнаты, громко хлопнув дверью и зло чертыхнувшись в коридоре, но так, чтобы было слышно и в комнате.
— Сказать тебе, откуда я? — спросил маленький майор с холодными серыми глазами.
— Догадываюсь. Из Комитета госбезопасности.
— Может, знаешь, зачем я здесь?
— Или срок убавить, или срок прибавить. Третьего не дано. Первое предпочтительнее, товарищ майор.
— Убавлять-прибавлять сроки — это не моя компетенция. А вот избавить от срока смогу. Например, освободить тебя от дисбата вчистую — ведь зачем тебе это пятно на биографии в начале молодой жизни? Только пойдешь дослуживать не в свою часть, а отправишься в Афганистан.
— Это почему?
— Я так решил.
— А по-другому вы можете решить?
— Могу, но не буду. Выбирай: «отпахать» два года в дисбате — а это твоя первая судимость, и в институт не попадешь, первый отдел не пропустит, а ты, я вижу, парень грамотный — или Афган, полгода «учебки» и год там, всего полтора. Возвращаешься героем, льготы при поступлении в институт, как у ветерана войны, девчонки писают от восторга, ребята ходят за тобой табунами и смотрят в рот.
Антон до этого никак не задумывался о возможности служить в Афганистане. Слышал, что там очень тяжело: жара, пыль, душманы, смерть. Но в молодости слово «смерть» воспринимается совсем по-другому, не так, как с возрастом. Кажется, молодость сама по себе амулет, который делает тебя неподвластным смерти. Героическая романтика — побывать в далеком краю, увидеть чужую жизнь, испытать себя в экстремальной ситуации, уйти от идиотизма плаца в дисбате. Эти мысли приятно взбудоражили кровь, гася робкие возражения разума, подкрепленные скудной информацией о войне «там»: тысячи убитых, раненых, инвалидов — и во имя чего?
Но когда тебе нет и девятнадцати и ты полон сил, энергии, желания жить дальше и не веришь, что маленький кусочек свинца в одно мгновение может тебя лишить всего этого, не знаешь, что страшнее смерти полная инвалидность, своего рода тюрьма, только бессрочная, где надо уметь начать жить сначала, — что можешь ответить на такое предложение?
Только «да». И в этом «да» присутствует «нет» бессмысленной
муштровке, бесправию, унижению в дисбате.— Вот это мужской разговор! — обрадовался майор. — Ты парень крепкий, по тебе спецназ плачет. Вот эту формочку заполнишь и со мной отсюда уйдешь.
— Что, даже газету не дорисую?
— Некогда будет. Садись, заполняй. И эту расписку подпиши о неразглашении тайны.
— Зачем все это?
— Так надо — это твой путь к свободе. Только внимательно прочитай и поверь мне — это не формальность. Теперь в серьезные игры играть будешь. Настоящие, мужские. Итого: мы с тобой управились за десять минут. А сейчас десять минут можем поговорить на вольные темы.
Когда в комнату вошел замполит с Кудыкиным, занозистым парнем, даже в дисбате пытавшимся захватить лидерство, за что уже один срок отсидел в карцере, майор слушал сбивчивый рассказ Антона о происшедшем той ночью в части.
— Я привык к тому, что в двери стучат, — недовольно сказал майор.
— А я уже забыл об этих условностях, — отозвался замполит.
— Никогда не поздно о них вспомнить. Выйдите и постучите.
— Я? Да никогда в жизни!
— Можно и так, но в таком случае думаю, что вы для своей должности недостаточно компетентны. А ваша жена и обе дочери будут не особенно довольны вашим новым назначением.
— Не бери на понт!
— Жаль, что телефона здесь нет, — не могу с твоим начальником связаться!
— Зато я могу! — грозно сказал замполит и вышел за дверь.
— Ситуацию я понял, — произнес майор, обратившись к Антону. — Ты за дверью подожди, пока с твоим товарищем потолкую.
— Тамбовский волк ему товарищ, а не я! — зло бросил Кудыкин.
Минут через пятнадцать в коридоре показался замполит, бледный как мел, подошел к двери в ленкомнату, возле которой топтался Антон, и робко постучал. Не дождавшись ответа, снова постучал.
Лишь на третий раз ему разрешили войти.
Тяжелая деревянная дверь почти не пропускала голосов, и Антон сделал вывод, что там все проходит мирно, но когда появился замполит, у него был такой вид, будто его «песочили» на протяжении нескольких часов: багровый, потный, словно из сауны, где парился в одежде, с заметно трясущимися руками, с расширенными от ужаса глазами, в целом он напоминал холодец на колышущемся столе. Он буркнул Антону:
— Заходи! — И уже в спину, запоздалое: — Кто же теперь стенгазету дорисует?
18. Афганистан. 1987 год
— Кто здесь не бывал, тот не рисковал… — отчаянно фальшивя, пел-кричал Антон, пытаясь переорать шум мотора беэмпешки [22] .
Бронегруппа в составе трех «коробочек», вздымая тучи красноватой пыли, продвигалась по извилистой дороге вдоль горной гряды. Пока шла бетонка, беэмпешки держали скорость, избегая обочин, грозивших «сюрпризами». Заложить мину под бетонные плиты «духам» было проблематично, хотя были единичные случаи, когда они ухитрялись ставить мины в неплотные стыки между плитами, но это были не мощные фугасы, грозившие гибелью экипажу «коробочки».
22
БМП — боевая машина пехоты, она же «коробочка».