Ведьмина река

– Вот как? – Князь посмотрел на иноземца.

Тот забеспокоился:

– Я видел лишь, как боярин сходил с ладьи. Один. Он и поселился один, с дочерью.

– Скажи мне, боярин, – поправил на плечах плащ князь Родовлад и указал на бывших невольников: – Знаешь ли ты этих людей?

– Да, – уверенно подтвердил Олег. – Пять дней тому я перебил разбойников на Волге, что несколько лет между Кимрами и Калязиным баловали, а неволь…

– Ты лжешь, пес шелудивый! – вскинулся иноземец.

– Это ты лжешь! Пес полоцкий! Тварь мерзкая! Гадина подколодная! – вразнобой заголосили корабельщики.

– Тихо!!! – хлопнул ладонями по подлокотникам князь и даже привстал во гневе. – Здесь суд идет, а не торг базарный!

Олег стиснул зубы и потер нос кулаком. Кривич тоже плотно сжал губы и поклонился:

– Прошу прощения, княже.

– Вижу, неведомо тебе, боярин, – опустившись обратно в кресло, размеренным тоном сообщил угличский наместник, – что гость торговый Рагвальд из Полоцка обвиняет смердов сих в разбое. В том, что ладью свою они у брата его Свенега отобрали и присвоили. В доказательство слов своих указал он на ладье приметные знаки, каковые токмо изнутри увидеть можно. Стало быть, знал о них Рагвальд уже давно, напраслины не возводит. Сказывает иноземец, сии смерды на Волге разбойничали, да ныне на судне захваченном, стало быть, и попались. Посему еще раз спрашиваю тебя: уверен ли ты, что корабль сей по чести и справедливости корабельщиками получен?

– Ты, княже, вижу, прослушал, что кривич заезжий во лжи меня обвинил и оскорбил словами непотребными, – так же размеренно ответил Олег. – За оскорбление сие я требую с него виру в десять гривен, и прощение за слова свои пусть на коленях просит.

– Ты лжец! – вскинулся бритый иноземец. – Мой брат не был разбойником. Эти мерзкие рабы недостойны даже произносить его имя!

– Эти люди – честные купцы, а твой брат – мразь и урод, – сказал ему в лицо Олег.

– Хватит! – опять повысил голос князь. – Замолчите оба! – Наместник сложил руки ладонь к ладони, подумал, резко вскинул подбородок: – Вижу я, что от душегубов ныне Волга чиста, и сие известие есть к добру. Досаждали они немало. Теперь надлежит нам узнать, кого за подвиг сей благодарить. Ты, купец Рагвальд, сказываешь, что татями сии смерды являются, коих по бдительности твоей повязать удалось. Ты же, боярин Олег, утверждаешь, что смерды суть страдальцы, тобою от разбойников спасенные. Ладья же душегубам принадлежала, а потому полонянам по справедливости отдана.

Бывшие невольники опять было заголосили, подтверждая слова Середина, но под суровым взглядом правителя быстро умолкли.

– Верно ли я тебя понял, купец Рагвальд? – повернул голову к кривичу наместник.

– Так, княже, – кивнул иноземец.

– Верно ли я тебя понял, боярин Олег?

– Так, княже…

– Стало быть, слово против слова, – сделал вывод угличский князь. – Проверить же правоту вашу лишь одним способом возможно… Завтра на месте сем и в сей час судебный поединок назначаю! Сражаться будете до первой крови. Коли тебя, боярин, боги правым выберут, за оскорбление незаслуженное с кривича десять гривен виры получишь. Резак, к амбару купеческому стражу ныне же приставь, дабы выплату сию обеспечить.

– Слушаю, княже! – Свекольноносый ратник махнул своим ратникам, и они вышли из детинца.

– Коли справедливость на стороне гостя нашего окажется, всех татей головой ему отдать велю и судно брата его во владение. В поруб всех заприте! – Князь Родовлад поднялся. – Всё, свободны все! Завтра приходите!

– Постой, княже, – забеспокоился купец. – Разве ты боярина под стражу не возьмешь?

– Зачем? – удивился наместник. – Коли он на суд не явится, тогда ты правым считаться будешь! Иди лучше, к бою готовься.

Рагвальд, прикусив губу, кинул на ведуна темный ненавидящий взгляд. Похоже, его интересовала не столько ладья, сколько месть. Олег в ответ лишь широко улыбнулся. Он ничуть не сомневался, что подрежет этого сутягу без особого труда в первую же минуту схватки.

Новый день одарил людей жарким летним солнцем. Тучи наконец-то разошлись, оставив на небе лишь редкие белые облака, на луга и реки обрушился зной, стремительно иссушивший многочисленные лужи и грязь, а к полудню улицы и вовсе окаменели, при этом, однако, начав неимоверно пылить.

Олег пообедал заблаговременно, чтобы выйти на поединок с легким животом, но и не голодным, надел полотняную рубаху, которую будет не очень жалко, если порвется, простые шаровары, опоясался саблей. Сирень с собой брать не стал – чего ей драками любоваться? Оставил на постоялом дворе, в детинец отправился один.

Здесь было многолюдно. Желающих полюбоваться зрелищем в Угличе нашлось преизрядно – и стены поверху битком заполнены, и внизу толпа собралась. Большинство, конечно же, было воинами, боярами, купцами – обычному люду днем не до баловства, работать надо. Однако же мужчин в простых одеждах тоже нашлось немало. Не каждый день, понятно, судебный поединок увидеть можно.

Кресло со двора было убрано – князь стоял наверху, на площадке крыльца; коновязь тоже пустовала. Махать мечом можно было без опаски – никого не заденешь, ничего не испортишь. Правда, по доскам бродило несколько куриц. Однако их, похоже, оставили для смеха – полюбоваться, как будут драпать от поединщиков.

Олег поискал глазами кривича и увидел под ступенями крыльца. Причем не одного, а рядом со здоровенным бугаем.

– Вот проклятие… – У ведуна тут же засосало под ложечкой. Он вспомнил, что по закону Русской правды любая сторона могла выставить вместо себя на судебный поединок наемника. Ведь все решают небеса, и кто именно будет искать истину, для результата значения не имело.

– Ты отчего без щита пришел, боярин? – спросил сверху князь.

– Я мирный путник, – ответил ему Середин. – Щит таскать с собой не привык.

– Кто-нибудь, дайте ему щит! – приказал наместник. – Волхв, начинай!

Какой-то благообразный старик вышел в центр двора, разложил полынь, забормотал наговор на изгнание духов и разрывание колдовских чар. Чтобы спор решался по справедливости, чтобы на результат не повлияла никакая нежить, никакие сглазы и проклятия.

– Вот, держи… – Местный ратник, отойдя от коновязи, передал Олегу щит. Естественно, тот, который не жалко: умбон заменен деревяшкой, только-только для кулака место оставалось; ремни, сшивающие доски, успели растянуться, и потому все они слегка болтались на толстых поперечинах. Одно было достоинство – толщина. Три пальца, не менее. Но при том, естественно, и весу в диске было не меньше полупуда.

– Призываю великих богов Волоса и Макошь выказать свою волю, призываю Сварога, отца нашего, в свидетели честности нашей, призываю могучего Перуна покарать того, кто прибегнет к обману или хитрости в судебном поединке! – Голос князя показал, что волхв закончил свою работу и пришел час правосудия. – Схватка идет до первой крови. Да свершится воля богов! Начинайте.

Олег резко выдохнул, повел плечами, покачал головой, разминая суставы, и вышел на центр двора. Навстречу ему от крыльца решительно зашагал верзила на две головы выше и чуть не вдвое шире в плечах, мохнатый, как мамонт: черные кудряшки густо росли на голове, на шее, торчали из-под ворота расстегнутой косоворотки. Меч у противника был явно заказной, полуторный – обычные дружинники предпочитают оружие полегче, – в длину чуток превышал саблю Середина, а весил больше раз в пять. Что, конечно, подобного бугая сильно не беспокоило.

– Уа-а!!! – «Мамонт» дважды призывно стукнул мечом о щит, словно предупреждая о намерениях, и тут же из-за головы рубанул Олега сверху вниз. Ведун прикрылся – щит болезненно хрустнул от тяжелого удара, заныла рука. Середин чуть опустил край, увидел снова падающий клинок, поддернул деревянный диск обратно и невольно попятился от толчка в щит.

Бугай бил снова и снова, так часто и старательно, словно рубил на зиму капусту. Доски на щите прыгали все сильнее и сильнее, а потом внезапно все разом посыпались вниз – видать, верзиле удалось перерубить ремни.