Ведьмино отродье

— А этот запах! — вспомнил Роберт. — Эти чертовы благовония, пропитавшие весь дом Сондерсона. Мы же знаем, зачем они — знаем, зачем!

— Роб, я понимаю это лучше тебя. Мистическое использование ароматов сегодня не в чести, но по собственному опыту нам известно, что они продолжают так использоваться. В пирамиде в Медуме Энтони Феррара осмелился — как только Бог не покарал его за это! — изготовить определенные благовония. Их часто смешивали в далеком прошлом, и, очевидно, одна из герметично запечатанных баночек с ними попала в руки Феррары. Я тоже почувствовал зловещий аромат в его лондонской квартире. Если бы до этого ты спросил меня, можно ли найти их сейчас, я бы уверенно сказал нет — и ошибся бы. У Феррары они были. Он все использовал и отправился в Медум, чтобы пополнить запас.

Роберт напряженно слушал.

— И это вновь заставляет меня затронуть тему, которую мы уже обсуждали, сэр, — сказал он. — Как я понял, вы с покойным сэром Майклом проникли в темные тайны Египта гораздо глубже, чем кто-либо еще в наши дни. В то же время, Энтони Феррара, почти мальчишка, достиг вершин искусства, до понимания которого вам, человеку, посвятившему его изучению много лет, еще очень далеко. Как это расценивать?

Доктор Кеан вновь сцепил руки в замок за спиной и отошел к окну.

— Он не обычный смертный, — продолжил сын. — Он наделен сверхъестественной силой — и сверхъестественным коварством. Вы утверждаете, и не стоит этого отрицать, что он был просто усыновлен покойным сэром Майклом. Вот мы на пороге последнего сражения — я это чувствую — и спрашиваю опять: кто такой Энтони Феррара?

Все это время доктор Кеан ходил кругами перед Робом — серые глаза светились решимостью.

— Существует препятствие, — начал он, — мешающее мне ответить на твой вопрос. Хотя тебе и пришлось заглянуть за завесу ужасной тайны, ты вряд ли мне поверишь, но я все же надеюсь в скором времени открыть тебе секрет личности Энтони Феррары.

Роберт стукнул кулаком по подлокотнику:

— Иногда мне кажется, что кто-то из нас сошел с ума. Что все это значит? Что нам делать? Что делать?

— Наблюдать, Роб. Привлечь на свою сторону Сондерсона нам не удастся, он думает только о разведении орхидей, посвящая этому все свое время. В вопросах быта он непревзойден, но в таких делах, как это… — Брюс пожал плечами.

— А нельзя ли просто подсказать ему причину, любую, но действительно существующую, по которой ему придется отказаться принимать Феррару у себя?

— Но это может помешать и нам.

— Сэр, — в ярости закричал Роберт, — все сводится к одному: мы используем Майру в качестве приманки!

— Чтобы спасти ее, Роб, просто чтобы спасти ее, — отрезал доктор.

— Она и так болеет, такая бледная, измученная, — стенал молодой человек. — А какие круги под глазами! Мне даже трудно об этом думать.

— Когда он в последний раз был у них?

— По-видимому, дней десять назад. Я уверен, что он знает о нашем возращении. Он не появится там опять, сэр. Но он сможет дотянуться до нее другими способами: разве он не повелевает целой армией теней? А мистер Сондерсон ни о чем не подозревает. Майра принимает негодяя за брата! Пока она ни словом не обмолвилась о нем. Думаю…

Отец сидел, погрузившись в собственные мысли. Вдруг он взглянул на часы и сказал:

— Иди к ним сейчас, еще успеешь к обеду; и оставайся там до моего прихода. Начиная с данного момента, хотя тебе и нельзя перенапрягаться, мы не должны спускать с дома глаз ни днем, ни ночью.

Глава 22. Майра

Майра Дюкен вошла в увитую розами беседку и присела на скамейку рядом с Робертом Кеаном, уже ожидавшим там. В простом белом льняном платье, с золотистыми от солнечного света волосами, с глазами, выглядевшими неестественно большими из-за чрезвычайной бледности прекрасного лица, девушка показалась поднявшемуся навстречу молодому человеку неземным созданием, не принадлежащим к существам из плоти и крови.

Влечение, давно владевшее им, но которое он столько времени подавлял, вновь охватило его, заставив сердце биться сильнее и наполнив вены огнем. Бледные щеки девушки зарделись, и она робко протянула руку, но Роберт уже вскочил, обнял и начал целовать ее — целовать ее глаза, волосы, губы.

Майра испуганно застыла, но потом сдалась под напором его иступленной нежности, неистовость которой была гораздо лучше любой ласки, которую она когда-либо встречала, нежности, наполнившей все существо девушки радостью и восхищением, смешанными с пониманием, что именно о таком она грезила, такого желала, этого ей не доставало; она очутилась в спасительной гавани — зарумянившаяся и смущенная, но счастливая, покоренная, но ликующая, что попала в этот прекрасный полон. А Роберт шептал:

— Майра, Майра! Я напугал тебя? Ты меня простишь?

Она быстро закивала, а потом вновь замерла на его плече.

— Я не мог больше ждать. Не надо слов, ты так нужна мне, ты для меня всё, и, — тут Роберт больше не колебался, — я забираю тебя.

Она тихо прошептала его имя. Как же ей стало спокойно — она была в безопасности, она лучилась счастьем, страдания и беды теперь ей не страшны!

Роберт не выпускал из объятий ту, что уже давно была для него воплощением женственности, любви и всего, что люди понимают под этим словом; он совершенно забыл о том, что мучило его и едва не привело к смерти; он уже не видел, что девушка измождена, и не помнил о страшной угрозе, нависшей над их будущем; он не думал о коварном маге, чьи чары преследовали этот дом и сад; он просто был счастлив.

Но вспышка счастья, которую Элифас Леви, последний из Адептов, ^[73]так блистательно проанализировал в одной из своих работ, кратковременна, впрочем, как и любая радость. Нет нужды передавать их обрывочный, прерываемый поцелуями, первыми и сладкими от воспоминаний о пережитом, разговор — он ничем не отличался от тех бесед, какие испокон веков ведутся влюбленными. Но с наступлением сумерек, погасивших изумительные краски окружающего пейзажа, счастье молодых людей было вновь омрачено мыслями об Энтони Ферраре.

Постепенно тень памяти о нем упала между ними и солнцем, мрачной тучей нависнув над их жизнями: забывать об этом ненавистном человеке было нельзя. Первым о нем заговорил Роберт — он все еще обнимал девушку за талию:

— Когда ты в последний раз виделась с Феррарой?

Майра подняла на него глаза.

— Почти две недели назад…

— Вот как!

Кеан заметил, что, заговорив о Ферраре, девушка странно напряглась, но пока не понял почему. Майра всегда относилась к приемному сыну опекуна, как к брату, но сейчас ее реакция казалась очень специфичной.

— Ты не ожидала, что он так быстро вернется в Англию? — спросил Роберт.

— Я даже не знала, что он в Англии, — сказала Майра, — пока однажды он не пришел в наш дом. Тогда я была рада его видеть.

— А сейчас? Уже не рада? — волнуясь, поинтересовался Кеан.

Майра, опустив голову, с преувеличенной старательностью разглаживала складку на белом подоле.

— Однажды, на прошлой неделе, — медленно ответила она, — он пришел сюда и вел себя очень необычно…

— Это как? — дернулся Роберт.