Ведьмино яблоко раздора

– Не знаю. Наверное. У бабули большая была, значит, и у Томилы такая же, раз жили друг над другом, – ответила Ксюша задумчиво. – Только как-то неудобно в гости заваливаться. Она мне едва успела «привет» написать, а я ее сразу огорошу, чтобы в гости ждала.

– Да брось ты. Я же пошутил, – усмехнулся Дима.

Санкт-Петербург. Январь

После очередного допроса Ярослава вышла из кабинета следователя опустошенная и потерянная. «Господи! Да когда же все это закончится?!» – мысленно взмолилась она. Руки тряслись мелкой дрожью. Она с трудом сумела подписать протокол. Подпись получилась состоящей из нескольких штрихов, а не монолитной, как обычно, – отводила руку, чтобы следователь не заметил дрожи. Это она на людях умеет держать лицо, чтобы выглядеть хладнокровной и сильной, из-за чего окружающие думают, что ей все нипочем. А на душе… да кому какое дело, что у нее на душе?! Это и хорошо, что никто не может туда заглянуть. Пусть лучше считают ее толстокожей, железной, несгибаемой – какой угодно, только не слабой, иначе вмиг проглотят. У нас народ очень любит несчастных: посочувствуют, пожалеют, приголубят, сопли утрут и считаться перестанут. А чего считаться с убогой? Она за себя постоять не может, и поэтому ее мнением можно пренебречь. А попробуй упомянуть о своих успехах, что тогда начнется! Очень немного найдется людей, которые искренне за тебя порадуются. Успешных не любят, они раздражают и вызывают желание найти у них изъян. Радоваться твоим успехам могут только успешные люди и те, которые тебя любят, а таких немного – это Яся усвоила крепко, была возможность.

Ярославе не нравилось, что следователь так дотошно копает. Она считала, что бабушка умерла от сердечного приступа, а полоса на ее шее – совпадение. Мало ли от чего она могла образоваться. И ключ она могла сама снять и где-нибудь спрятать. Зачем вообще она его на шее носила, он отнюдь не маленький и не такой уж легкий. Полиции будто бы заняться нечем, закрыли бы дело и успокоились – ни им хлопот, ни семье нервотрепки. И так среди родственников царит вражда, а теперь и вовсе все перегрызутся. Вот уж поистине яблоко раздора.

Она посмотрела на часы – полпятого. Возвращаться на работу не имело смысла. Это и хорошо, так как надо еще встретиться с Томой, – подумала Яся. У Томилы сегодня был выходной, поэтому она должна быть дома. Но ехать к ней на Песчаную Ясе не хотелось. Неприятно там было находиться: вроде чисто всюду и уютно – коврики, салфетки лежат, мебель хорошая, ремонт сделан, а вот атмосфера в доме плохая, неприятно там. Она набрала номер Томы и предложила встретиться в кафе. Сестра согласилась неохотно. Это рядом с твоим домом, добавила Яся, и Томила уступила.

Ярослава пришла в кафе пораньше. Она быстро доехала до места и не стала сидеть в машине. В это время было много свободных столиков, Яся выбрала место около окна за столиком с мягкими диванчиками. С Томилой предстояло обсудить сороковины бабушки, и разговор обещал быть тяжелым. Мероприятием занималась Дарья Альбертовна – она распределила обязанности между членами семьи. Обязанности достались не всем – только тем, на кого можно положиться и с кого спросить. Володя к таковым не относился. Им с Томой досталась организация стола. До сороковин оставалось еще достаточно времени, но Дарья Альбертовна предпочитала подходить к делу основательно, чтобы перед людьми не ударить в грязь лицом и чтобы они потом не отзывались о ней как о плохой хозяйке. Сейчас Яся старалась об этом не думать, заказала себе кофе по-венски и яблочный штрудель. Штрудель был не таким, какой она ела в Вене, но Яся попыталась представить, будто бы она вновь оказалась в австрийской столице. Тихая европейская страна ее очаровала сразу, едва она спустилась с трапа самолета два года назад. Чистота и уют улиц, торжественный облик фасадов и всюду уважение к людям, позволяющее ощущать себя человеком, а не никому не нужной, беззащитной букашкой. Она пила кофе и думала, что когда-нибудь непременно переберется за рубеж, потому что жизнь одна и следует прожить ее в достойных условиях, которых, увы, никогда не будет у нее в России.

Пришла Томила. Бледная и замученная, с наспех собранными в школьный хвостик волосами, облупившимся маникюром, который из-за светлого тона в глаза не бросался, но все равно выглядел неряшливо. Яся с сожалением отметила, что сестра перестает следить за собой, еще не окончательно махнула на себя рукой, но, похоже, все к этому идет.

Тома, ссутулившись, уселась на диванчик, сложив перед собой в замок кисти рук. Подумала и принялась листать меню.

– И выбрать нечего. Все либо дорогое, либо невкусное, – посетовала она. – За какой-то кофейный напиток двести рублей!

– Это совсем не дорого. Выбирай, что тебе нравится. Я угощаю.

– Нет, я ничего не буду, – заупрямилась Тома.

– Напрасно. Здесь неплохие пирожные и кофе. Мне премию дали, так что считай, я проставляюсь.

Премию Ярославе дали две недели назад и она была плановой, но нужно было найти повод, чтобы заплатить за сестру и тем самым ее не обидеть.

Все равно Томила сопротивлялась, но уже вяло. Ей казалось нелепым выкладывать за кофе с пирожными пятьсот рублей, когда дома можно попить кофе бесплатно. Она иногда позволяла себе походы в кафе с подругой. Но то с подругой. Посиделки с ней, кроме всего прочего, имели терапевтическое действие – излить душу – это святое, а с сестрой с этой целью в кафе сидеть без толку, у нее другие взгляды на жизнь и поэтому она не поймет, рассказывай – не рассказывай.

Сошлись на лате с корицей и малиновом десерте. Тома отложила в сторону меню и повертела головой по сторонам в поисках официанта.

– Официанты как вымерли. Здесь всегда так?

– Сейчас подойдут, – пообещала ей Яся. – Что ты такая взвинченная?

– Посмотрела бы я на тебя, если бы тебе приходилось ездить в общественном транспорте.

– Я раньше ездила – и ничего, живая. Что такого в нем страшного?

– А то. Там приходится находиться рядом с чужими людьми, а они в большинстве своем как на подбор – бомжи бомжами. Все нормальные люди машины понакупили, в метро ездят одни нищеброды и я.

Яся поежилась: от этого «понакупили» сквозило пренебрежением и обидой. Слова с такими приставками относятся к чему-либо, чего много и оно плохого качества или само по себе плохое: понастроили, понаехали… Она, Яся, тоже «понакупила», раз на личном автомобиле ездит, а не на трамвае.

– Не надо огульно всех равнять под одну гребенку. В метро далеко не нищие ездят, бывает, что вполне состоятельные люди, чтобы не стоять в пробках, тоже в подземку спускаются.

– Угу. Оно и видно, какие они состоятельные по их ширпотребовским пуховикам и сумкам из дерматина. Нищеброды, и повадки у них нищебродские! Забегают в вагон, распихивая всех локтями, и садятся на свободные места. А ты стой всю дорогу. Толпа около эскалатора – это вообще зоопарк на выезде! Все бегут, обгоняя и отталкивая друг друга, словно эскалатор вот-вот закроют. Особенно бесят мужичонки, которые протискиваются вперед. Умрет он, если не встанет на ступеньку раньше. В каком хлеву они воспитывались? У меня к таким одно сплошное отвращение. А ведь они чьи-то мужья. Расталкивают всех в метро, а потом приходят домой к своим женам. Я бы не смогла с такими жить.

– Тебя никто и не заставляет с ними жить, – заметила Яся. – Нельзя быть такой нетерпимой к людям.

Ярослава поразилась, какой злой стала ее сестра. Надо же, как жизнь ее побила: повернулась своей темной стороной, и Томила в ответ сделала то же самое и теперь людям демонстрирует преимущественно плохие стороны своего характера. А ведь она была совсем другой: мягкой, доброй, открытой. Или же это только казалось, ведь люди не меняются?

– Легко быть терпимой к людям, когда с ними не приходится соприкасаться рукавами! Когда видишь их лишь из-за стекла автомобиля и не слышишь ни издаваемого ими шума, ни запахов! Ты можешь сколько угодно обвинять меня в нелюбви к людям, но прежде поинтересуйся у автовладельцев, почему они не пользуются общественным транспортом, даже если времени на дорогу придется потратить гораздо больше? А я тебе отвечу почему. Потому что там люди! Они толкают, лезут под ноги, дышат в лицо. Мне неприятно, когда чужие люди ко мне прикасаются и дышат мне в лицо! Мне неприятна смесь запахов: чужие дезодоранты, перегар, табачный дым. Почему всем этим я должна ежедневно дышать? И я ненавижу всех, кто создает мне неудобства. Да, я нетерпимая. А почему я должна терпеть?

Ярослава молчала – возразить ей было нечего. Конечно, сестра сгущает краски и реагирует на все слишком нервно, но в чем-то она права. Яся и сама, после того как купила автомобиль, стала тяжело переносить метро. И причина тому, как верно заметила Тома, люди. Да, она не была такой нервной и обозленной на весь мир, как ее сестра. Но попади она в те же условия, кто знает, какой бы стала. Может быть, еще более склочной и агрессивной. Сказать, что Томила сама виновата, легче всего. Мол, каждый выбирает свою судьбу. Выбирает, конечно, но только отчасти, в пределах данных ему возможностей, а эти возможности у всех ох какие разные.

Ясина учительница в пятом классе любила повторять, что все люди рождаются одинаковыми, все агукают. То есть из ее рассуждений следовало, что у всех одинаковые шансы на достижение успеха. В пятом классе Яся в это верила, но, повзрослев, поняла, что учительница была не права. Кого-то Бог одаривает красотой, кого-то умом, здоровьем, кому-то везет на богатую родню, а кто-то рождается в бедности с плохим здоровьем и без мало-мальской возможности выбиться в люди. У иных нет ни упорного характера, ни мозгов, и они в этом не виноваты. Вот Томила, например, сидит сложа руки и киснет, вместо того чтобы действовать. А что она может предпринять, чтобы изменить ситуацию? Она же не лентяйка – пашет с утра до вечера на своем складе как проклятая и получает копейки. Да еще Дениса растить надо. Пойти в институт на заочное? Можно, конечно, но она же не двужильная, и память уже не та, чтобы учиться. Получит она диплом через годы, но без опыта по специальности сможет устроиться только на низкооплачиваемую работу, настолько низкооплачиваемую, что с ребенком на нее не прожить. Раньше надо было думать, скажут некоторые – и будут правы. Только где они были со своими советами, когда Тома оканчивала школу и слушать не хотела ни о каких институтах. Скорее за прилавок торговать бижутерией, чтобы быть самостоятельной. Поработав продавщицей в холодном павильоне, Тома решила пойти учиться в колледж, но, не доучившись, бросила. Семнадцать лет – это не тот возраст, чтобы четко представлять, чем заниматься в жизни. После окончания школы Тома умела строить планы не далее чем на ближайшее лето. Тогда не помешало бы вмешаться матери, чтобы вправить мозги глупой дочери, но Дарья Альбертовна решила, что Томилу должна научить жизнь.