Ведьмины круги (сборник)

– Ты часто вспоминаешь свое детство? – спросил я Катьку, когда мы шли по Лебяжьей канавке.

– Нет, – отрезала она.

Тут я стал распространяться, что понятие «счастливое детство» всегда ассоциируется у меня с барской усадьбой и дворянским сынком, вроде Илюши Обломова, которого кормили с ложечки маринованными грибками, позволяли бездельничать и бегать по лугам на приволье. И только теперь я понимаю, что счастливое детство – это мои любящие родители и наш старый деревянный дом.

– Думаю, что многие даже и не подозревают, что у них было счастливое детство.

– У меня – нет, – сказала она. – Просто ты не все знаешь.

– А что я не знаю?

– У тебя своя тайна, у меня своя, – уклончиво ответила Катя.

Мужское любопытство по сравнению с женским весьма умеренное. Но она меня заинтриговала. Хотя, вероятнее всего, там и тайны никакой нет, намеренно напустила туману, чтобы отомстить за то, что я ей не доверяю.

– А я и не прошу ничего мне рассказывать. Живи со своей тайной.

Ди ждала нас с ужином, бутылкой кагора и пирожными. На Кирова был наброшен цветастый посадский платок, который я тут же снял. Когда мы с Ди оказались вдвоем в кухне, я спросил:

– Что это ты Кирова прикрыла?

– Ко мне женщины с работы заходили. И что, прикажешь объяснять им, что это кич? Ты меня ставишь в идиотское положение.

Грустный был прощальный ужин, а еще грустнее стало, когда провожал Катю на Чкаловский. Перед железной дверью, на темной и вонючей площадке, она сказала мне:

– Ди – замечательная женщина. Мне она очень нравится. Но немного жаль, что сегодняшний вечер мы провели не вдвоем. Может, я бы тебе рассказала, ну, о чем мы сегодня говорили. Просто должна быть подходящая обстановка – вдруг не расскажешь. И вообще, я должна дозреть до этого разговора, так что не обижайся.

– Я, наверно, тебя люблю, – сказал я, понимая, что она не оттолкнет меня и не обсмеет.

Катька ни слова не произнесла в ответ. Мы, словно во сне, подались друг к другу и стали целоваться, целоваться, и все это продолжалось целую вечность. Нас осталось в этом мире только двое, и сам мир не существовал. Это был открытый космос и полет. Этой весной мы тоже целовались, но тогда я не любил Катьку, а сейчас любил, потому что иначе про космос я бы ничего не узнал и про привкус обреченности, который был почему-то в этих поцелуях, словно мне предстояло ее потерять. Та кретинская гордыня, которая постоянно меня точит, не позволила спросить у Катьки, чувствовала ли она похожее.

Я хотел войти в мастерскую, но она не пустила, а потом был момент, когда она взялась открывать дверь, но тут я опомнился. Нельзя в мастерскую, потому что – нельзя. Оторвавшись от Кати, я быстро побежал вниз по каменным ступеням.

– Утром позвоню! – крикнула она вслед, и, пока я спускался, ключ не повернулся в замке, видно, она так и стояла, прислонясь спиной к железной двери.

Я летел по изрытому пыльному Чкаловскому. Состояние невесомости прошло, но легкость осталась. Надо ли было проявлять силу воли и уходить от Кати? Она меня не гнала, я сам сбежал.

Когда я вышел на Карповку и втянул носом свежесть с морским привкусом разлагающихся водорослей – «запах Венеции», я почувствовал себя таким счастливым и таким несчастным, что прямо хоть плачь, хоть смейся. Я ощутил космос на поганой вонючей лестнице и, не зная точно, все же догадывался, что это не просто так, не только плотские томления и восторги, это любовь. У меня любовь! Интересно, сколько любовий мне предстоит в жизни?

Говорят, фраза «на крыльях любви» – штамп и пошлость. Может быть. Зато она точная. На крыльях любви я летел вместе с чайками. Они над водой – я над набережной. И даже в этом блаженном состоянии червь гордыни просверлил свою дырочку, я подумал со страхом: «Если Катька меня не любит, как я ее, что вполне возможно, если она будет смеяться надо мной и унижать, неужели я буду это терпеть? Нет! – сказал я себе и вспомнил еще одну пошлую фразу: – «Я наступлю на горло собственной песне».

Постоял у парапета, чтобы не сразу возвращаться к тетке и еще немного побыть со своими воспоминаниями о космосе. И когда я смотрел на воду и старые тополя на другом берегу, меня уже ничто не беспокоило: ни сомнения, ни гордыня. Мне казалось, что все у меня в жизни сложится отлично и я всего добьюсь. Найду свое призвание, чтобы работа стала не только зарабатыванием денег, но и радостью. Найду жену, любимую и надежную. Но это позже. Сейчас мне никак не хотелось жениться. И честного милиционера найду, чтобы рассказать про Люсю и Руслана Рахматуллина.

Заснуть долго не мог, в голове крутилась и крутилась надоедливая песня: «Вот такая вот зараза, девушка моей мечты!» Повторял ее, повторял, а сам видел персиковое Катькино лицо с распущенными, как у русалочки, волосами.

Глава 23 ВНИМАНИЕ! РОЗЫСК!

Обычно мы едем на пассажирском ночном, хотя можно ехать двумя электричками или электричкой и автобусом. В последних случаях происходит большая потеря времени из-за несовпадения расписания. Вообще-то я люблю добираться на перекладных, и мне очень не хотелось домой, поэтому я решил потерять время.

Отец говорил: если человек куда-либо опаздывает – он неинтеллигентен, если же он опаздывает на поезд – он дурак. Я никуда не опаздываю, а на поезд прихожу чуть не за час до отправления.

Утром я проводил тетку на работу, обнялись с ней, расцеловались. Потом позвонил Катьке, и у нас состоялся очень душевный разговор, полный скрытого смысла и вздохов. Я чувствовал, что между нами полное взаимопонимание, никакой гордыни, никаких шпилек и взбрыкиваний, сплошная гармония.

– Ну как ты? – спросил я.

– Ничего.

– А вообще?

– Ой…

– Что?

– Ничего.

– А что ты делаешь?

– Пью кофе.

– А я уже.

– Так ты уезжаешь?

– Угу.

– Тоска.

– А ты скоро приедешь?

– Думаю, да.

– Это точно?

– Да.

– Я тебя поцелую?

– Можешь не спрашивать.

– Тогда я целую тебя миллион раз, – сказал я и повесил трубку.

Я ждал, что она перезвонит. Я ждал еще час. Телефон безмолвствовал.

На вокзал, как всегда, я явился заблаговременно. У платформ, откуда уходят электрички, понаблюдал за людским кишением и внимательно изучил содержимое витрин пищевых, книжных и галантерейных ларьков. Купил по дешевке (стоит две тысячи, как батон) пухлую брошюру «Екатерина II и ее любовники», а за четыре тысячи – баночку фанты. Потом я обследовал здание вокзала, почту, здравпункт, камеры хранения.

В милиции мне явно нечего было делать, но я остановился возле стенда с листовками «Внимание! Розыск!» и стал их рассматривать. Весьма красивая молодая женщина, оказывается, была мошенницей. Приятный на вид парень – опасным преступником. Глянул на очередную фотографию и обомлел. Блестящая лысина и волосы от висков, как пушистая юбочка. Глаза усталые и печальные, будто целый день трудился он топором и стамеской, думая о пропавшем Буратино.

«РУВД Петроградского района г. Петербурга разыскивает Агамеляна Эдуарда Вартановича…» – прочитал я.