Ведьмы из Броккенбурга. Барби 2

[1] Генрих Кунрад (1560–1605) — немецкий алхимик, оккультист, врач и философ.

[2] Дворец Мозизгкау — построен в 1752-м году как летняя резиденция принцессы Анны Вельгимины Ангальт-Дессау.

[3] Орихалк — мифический металл или сплав, фигурирующий в древнегреческой мифологии.

[4] Халколиван — мифический металл из Библии, родственный меди.

[5] Озокерит («горный воск») — подземный минерал из группы битумов, похожий на пчелиный воск.

[6] Альбрехтсбург — резиденция саксонских курфюрстов, возведенная в Мейсене в конце XV-го века.

[7] Лот — старогерманская мера веса, равная 1/32 пфунда или 14,6 гр.

[8] Buch der Narren (нем.) — «Книга дураков».

[9] Нибелунг — порода длинношерстных кошек, являющаяся ответвлением от русской голубой кошки.

[10] Палуга — мифическая кошка-людоед из валлийских легенд.

[11] Muttermorder (нем.) — «Убийца матерей».

[12] Фигуры с таким названием в геометрии не существует. Немецкий математик Иоганн Густав Гермес в 1894-м году разработал метод построения правильного многоугольника с 65 537 углами и 65 537 сторонами.

[13] Амбиграмма — узор графического письма (каллиграфии), позволяющий совместить два различных прочтения в одном элементе.

[14] Kohle (нем.) — уголь. Кохльштадт, дословно, «Угольный город».

[15] Вальдхейм — старейшая тюрьма на территории Саксонии, основанная в 1716-м году и использующаяся по настоящий день.

[16] Munchner Kammerspiele — концертное здание для камерной музыки в Мюнхене.

[17] Здесь: примерно 26 000 литров.

[18] Лебервурст (нем. Leberwurst) — сорт ливерной колбасы мягкой консистенции.

Глава 8

— Господин Цинтанаккар! Великий владетель, повелитель жизни и смерти, хозяин адских энергий, покровитель презренных, защитник мудрых, владыка материи и сиятельный дух Адского Престола! Я, Барбаросса, ничтожная ведьма, молю тебя явиться ко мне и удостоить разговором!

Формула выглядела неуклюже — она сама ее сочинила, использовав некоторые обрывки из тетради Котейшества и принятые в среде демонологов обороты. Наверняка она была никчемна с точки зрения настоящего специалиста по Гоэции, вмещала в себя мелкие ошибки, внутренние противоречия и неточности, но сейчас ей было плевать на это. Едва ли Цинтанаккар разорвет ее за взгляд, брошенный не в ту сторону или пустячную оговорку. Этому выблядку нужна сестрица Барби, вся, до последнего волоска и последней капли крови. Он не формалист, чтущий каждую букву ритуала, не какой-нибудь пидор-церемониймейстер в засыпанном пудрой парике, он — мясник, возомнивший себя зодчим, безумная цепная тварь на услужении старика…

В дровяном сарае бахнуло. Так громко, что крыша над головой затрепетала, будто бы приподнявшись на пару дюймов, а стропила тревожно заскрипели. Серебряные вилки, забитые в дверные косяки и притолоки, засветились мягким жемчужным светом. Начертанные мышиной кровью линии на полу негромко зашипели.

Что это могло означать на языке демонов? Заинтересованность? Презрение? Насмешку?

Барбаросса попыталась дышать размеренно, через нос, как учила Котейшество. Вполне возможно, сейчас вокруг нее бушует столько адских энергий, что сделай она шаг за пределы пентаграммы — мгновенно превратится в воющую щепотку пепла на полу. Или чего похуже.

— Цинтанаккар, великий демон! Позволь мне, жалкому червю, не владеющему даже толикой твоих сил, выразить тебе свое почтение и приникнуть к твоим стопам! Яви свою милость, удостой меня аудиенцией!

С потолка посыпался мелкий древесный сор вперемешку с клочьями столетней паутины, набитый дохлыми котами эйсшранк громыхнул так, точно по нему ударили дубинкой. По дровяному сараю распространился запах гнилой мяты.

— Он тут… — прошептал Лжец, мигом растерявший весь свой апломб и весь свой едкий сарказм, — Он явился… Делай свое предложение, ведьма! Делай, пока он не испепелил нас обоих!

Барбаросса сглотнула. Несмотря на то, что единственным источником огня в сарае была лампа, водруженная ею на пол, открытыми участками тела она ощущала такой жар, точно находилась внутри полыхающего Друденхауса, набитого истошно кричащими ведьмами.

Он явился. Он ждет твое предложение, Барби. Не оплошай.

— Цинтанаккар! — произнесла она в третий раз, — Владетель боли и удовольствий, жрец высших наслаждений, хозяин мудрости, страж мироздания! Я… я сознаю, что дурно поступила. Я украла имущество господина фон Лееба, твоего хозяина, да сохранит он здоровье и мудрость до второго Оффентурена! Я раскаиваюсь и прошу прощения — у тебя и у него.

Рыбьи кости, выложенные сложным узором на полу, тихонько заскрипели. Как будто бы выжидающе или…

Черт. Она все равно ни хера не знает, как обращаться с демонами, обладающими такой силой. Нет смысла искать спасения в сложных демонических формулировках. Надо говорить, как есть, не отвлекаясь на дипломатические маневры и схоластические фокусы.

— Послушай… — Барбаросса заставила себя глядеть в стену перед собой, не обращая внимания на вибрирующие в стенах серебряные иглы и наливающейся злой дрожью эйсшранк, — Я вела себя сегодня как последняя сука и сознаю это. Попыталась украсть то, что не следовало. Ты лишил меня половины зубов и пяти пальцев — и я покорно принимаю это наказание за свою глупость. Клеймо, что ты оставил мне, — она подняла в воздух обожженную руку, — я буду носить с почтением до конца своих дней.

Это должно было польстить ему, но, кажется, ни хера не польстило. Запах гнилой мяты сменился вонью скверно выделанной кожи. Осколки зеркал, которые она столько времени располагала под нужными углами, приклеивая воском к стенам, издали тонкий скрежет, задрожав на своих местах.

Монсеньор Цинтанаккар ни хера не рад твоему вступлению, Барби. Он слышал нечто подобное уже четырнадцать раз — и от ведьм потолковее тебя…

— У меня нет больших богатств, но в своем искреннем желании загладить ошибку я положу к твоим ногам все, что у меня есть. Если у меня будут дети, я отдам тебе своего первенца. Если я заработаю богатство, отдам тебе сто золотых гульденов. Если стану хозяйкой дома, сожгу его в твою честь или устрою внутри твое святилище. Если…

Под крышей дровяного сарая прошел негромкий скрежет. Будто бы там, в тенях, укрылась целая стая катцендраугов, впившихся когтями в дерево. Крохотные зеркальца задрожали, одно из них вдруг лопнуло, едва не обдав щеку Барбароссы мелкой стеклянной крошкой.

— Лжец!

Гомункул всхлипнул. Забившийся в дальний угол банки, тщетно пытающийся прикрыть лапками свои не имеющие век глаза, он выглядел нелепо и жалко, точно лягушка в поставленном на огне котелке. Наделенный жалкими силами, он и перед обычным человеком был козявкой, сейчас же, ощутив присутствие адского владыки, утратил свойственное ему хладнокровие.

— Он… смеется, Барби. Мне кажется, он смеется.

Смеется? Хорошо. Барбаросса стиснула кулаки. Лжец был прав, нечего и думать впечатлить Цинтанаккара столь бесхитростными предложениями. Он слышал более щедрые на своем веку — куда как более щедрые…

Интересно… Крохотная мысль шевельнулась в затылке маленьким слабым комочком. Панди тоже что-то ему предлагала? Она терпеть не могла переговоров и никогда не унижала себя просьбами, но если ее прижало так, что ни вздохнуть, что она могла предложить демону?..